Митрофаныч, с солидным конусовидным брюшком, торчащим вперед и немного вбок, эффектно смотрелся в обширном директорском кабинете. Я предложил Воронину такой вариант совместной работы: он не лезет в заводские дела, по крайней мере, первые четыре месяца, а там посмотрим, и ограждает меня от всех внешних — московских, партийных и прочих. Митрофаныч обрадовался и крепко пожал мне руку.

— Так я доложу Смирнову, что мы с тобой поладили? Ну, Бог тебе в помощь. Только вот что, я тебя по-дружески предостерегаю: не трогай Бояринцева, это зам производственного отдела. Он только тем и занимается, что пишет на меня кляузы во все инстанции, а я только тем и занимаюсь, что отвечаю на его письма. Гы-гы-гы. Да бог с ним, пусть пишет. Я специально юриста принял, Окишева, мы с ним вдвоем отвечаем на бояринцевские письма, я уже привык. А попереть с завода Бояринцева нельзя, у него близкий родственник в Облисполкоме.

Стол в моем новом кабинете был огромен и девственно чист. Попов, уходя, не оставил мне на память ни клочка бумаги ни в одном из ящиков стола. Тут же зазвонил телефон. Это была куратор завода из Москвы.

— Эдуард Иосифович? Это Майорова. Ну что, приступили? Я Вас вот что попрошу. Сначала займитесь производственным отделом. Они опять не представили диспетчерского донесения. Прошлый раз опоздали на три дня, а сейчас вообще ничего не прислали. Говорить там у вас не с кем. Петрова не поймаешь, он по цехам бегает, а с Митрофанушкой Вашим говорить бесполезно. Он всегда не в курсе дела. — С ка-а-аким Митрофанушкой? — не понял я. — Ну, с Митрофанычем Вашим.

Вот тебе раз, я еще только появился на заводе, а уже Воронин — мой. Я отправился в производственный отдел. Начальника отдела Петрова, действительно, на месте не было. Николай Иванович? Он по цехам бегает. Бояринцев сидел, глядя в окно, и демонстративно ковырялся в носу. На меня не обратил внимания.

Вот этого я не терплю, чтобы меня не замечали.

— Вячеслав Николаевич, я вас попрошу, зайдите, пожалуйста, ко мне.

Бояринцев сидел передо мной, со скучным видом уставившись куда-то вдаль. Он повидал на заводе много директоров, да и главных инженеров тоже.

— Вы мне объясните, почему не представлено диспетчерское донесение?

— Что Вы у меня спрашиваете, есть начальник, Петров, у него и спросите.

— Петров занимается производством, а Вы — заместитель. По долгу службы Вы обеспечиваете производственную отчетность завода. У Вас есть перечень должностных обязанностей? — Бояринцев со скукой смотрел в окно. — Так вот, я Вам предлагаю: завтра к одиннадцати часам представить диспетчерское донесение о работе завода. Заходите ко мне, я проверю.

Бояринцев снисходительно улыбнулся.

— Это невозможно. Физически невозможно.

— Вячеслав Николаевич, а если я к завтрашнему утру сделаю сам это донесение, Вы признаете свою служебную несостоятельность? Молчите? Тогда я Вас не задерживаю.

Я подсел к Наталье Николаевне, работнице производственного отдела, закопавшейся в бумагах.

— Наталья Николаевна, покажите, пожалуйста, мне Ваш учет.

— Да Вы знаете, я одна осталась, начальников цехов нет, мы с Николаем Ивановичем вдвоем и предъявки по цехам пишем, и отчеты за отгрузку ведем. Я, простите меня, не успеваю, заказов много, я вот по заказам отмечаю изготовление конструкций по цехам. Вот они, журналы. Ой! Уже пять! Вы меня извините, у меня дети, я задержаться надолго не могу, только вот разноску закончу за сегодня.

— А я Вас и не задерживаю. Вы только оставьте мне все Ваши журналы и диспетчерские донесения за прошлые месяцы, я Вам верну их завтра утром.

Я сидел и сидел, роясь в бумагах. Заказов было больше сорока. Незаконченные заказы — хвосты — тянулись годами, вылезали ошибки в отчетности, дважды предъявленные конструкции, объ емы, отгруженные заказчику и зависшие, затерянные в производстве. Да, Анатолий Митрофанович, втянул ты меня в омут! Теперь только разгребать и разгребать эти авгиевы конюшни! Только к одиннадцати вечера я сварганил более или менее правдоподобный отчет за прошедший месяц. Все! Хватит на сегодня! Еду в гостиницу, надо отоспаться.

В восемь утра я призвал к себе Бояринцева.

— Так вот, я сделал за Вас Вашу работу. А Вы, Вячеслав Николаевич, к завтрашнему утру представите мне должностные обязанности работников всего Вашего отдела, формы и графики производственной отчетности по всем подразделениям завода и еще… оптимальное фазовое движение документооборота в разрезе комплектности поставок. — Школа Самарина не прошла для меня даром!

Это придуманное мной под утро оптимальное фазовое убило бедного Бояринцева. На следующий день он принес мне заявление: «Прошу… по состоянию здоровья…»

— Это не ко мне, это к директору.

Воронин просунулся ко мне в кабинет.

— Слушай! Это… Бояринцев подал заявление… Что будем делать?

— Подписывай, подписывай, пока он не передумал, без отработки, по состоянию здоровья. Это я попытался заставить его работать, так он сразу надорвался. Пусть уходит, надо избавляться от бездельников, воздух на заводе будет чище!

Искусство, с которым я избавился от Бояринцева, сразу подняло мой авторитет на заводе. Нужно было приниматься за производство. Пыли и мусора в заводских цехах было выше щиколотки, везде валялись обрезки металла и пыльные конструкции. По заводу бродили бездомные собаки и бездомные заказчики, отчаявшиеся получить свои конструкции в заводских кабинетах. Они сами организовывали производство. «Сергей, — договаривались они с бригадиром, — ты отставляешь эти фермы и делаешь мне мои колонны. Если сделаешь за неделю, за каждую колонну — бутылка». — «Так там же заготовка не готова». — «Не волнуйся, я уже договорился с цехом обработки, завтра всё тебе подадут, я сам прослежу!»

Начальнику цеха сборосварки очкастому молодому специалисту Федоренко я строжайше наказал: всех заказчиков гнать в шею, пусть идут ко мне. Тот было заикнулся, что к нему в цех их директор посылает, но я пригрозил: увижу хоть одного — расправлюсь!

Потом я призвал к себе снабженца, а уже через десять минут Воронин допрашивал меня.

— Слушай! Это… Снабженец говорит, ты ему заказал срочно привести тридцать метел. Это чтобы цеха мести? Так я уже договорился с городом, они пришлют машину, что убирают улицы, и всё. Она проедет и всё уберет.

— Анатолий Митрофанович! Мы же с тобой договаривались… Давай еще раз. Ты не лезешь в мои распоряжения. Ты отучаешь работников завода жаловаться на меня. А метлы нужны. Будем воспитывать у людей любовь к метле. Это благородная привычка. Будем заставлять подметать рабочие места каждый день. И еще я снабженцу поручил привести белую краску и кисти. Будем размечать проходы и проезды.

На следующий день в цехах пыль стояла столбом, такую вот демонстрацию они мне устроили, но потом появились шланги, научились поливать, размечать краской проходы. Нет, не зря я прошел школу Станислава Ивановича! А еще — за неделю завод выполнил годовой план сдачи металлолома, ко мне даже приехал уполномоченный Вторчермета и долго жал руку.

Начальник цеха обработки маленький хитрован-хохол Хамула огорошил меня с порога:

— А мне, Эдвар Петрович, два дня осталось.

— Не понял, Иван Григорьевич. Какие два дня?

— Два дня работать осталось. Я заявление о переводе подал. Директор мне, конечно, не подписал, так я его у секретарши Вашей зарегистрировал и на копии заставил расписаться, всё честь по чести.

— И куда же ты, Иван Григорьевич, намылился?

— А, слесарем-инструментальщиком, у меня же шестой разряд, меня механик на сдельщину берет, я договорился. Там я и заработаю, и не клятый, не мятый буду.

— Ну, дело хорошее. А если я попрошу тебя остаться?

— Не, Эдвар Петрович, не останусь. При Игорь Алексеиче еще можно было работать, а с Вашим Ворониным… — Хамула только махнул рукой.

Ну вот опять, Воронин — мой. Да ваш он, ваш, не мой!

— Ну ладно, Иван Григорьевич. Решил так решил. Давай так поступим: я здесь человек новый, никого не знаю, а ты знаешь всех. Так вот, ты находишь и приводишь ко мне человека, который смог бы потянуть цех. А пока я твое заявление задержу.