– Ты ей сказала, что идешь со мной? – спросил Эмилиано.

– И не подумала, – ответила я, пока он открывал дверцу автомашины.

– Секрет Полишинеля, – иронически заметил Эмилиано. – У меня такое впечатление, что она видела нас из окна.

– У нее глаз – алмаз, – заметила я, видя, как хорошо она устроилась на своем наблюдательном пункте. – От нее ничто не укроется.

– Анна Гризи, – улыбнулся Эмилиано, включая мотор и направляясь к центру города. – Мне она всегда нравилась. Ее романы так лихо закручены, полны неожиданных эффектов. Я бы не прочь повидаться с ней.

– Могу я спросить, куда мы едем?

– В одно спокойное место, где редко можно встретить знакомых людей.

В конце концов мы перекусили бутербродами на пьяцца Фонтана, в каком-то баре со странными типами, и, прихватив с собой бутылку ледяного шампанского, пили его из бумажных стаканчиков на скамейке запущенного садика неподалеку от пьяцца Либия, под деревом с широкими листьями, поникшими от жары. Журчание фонтана сопровождало наш оживленный разговор, яркая полная луна светила в небе.

Подошел какой-то бродяга и попросил выпить. Эмилиано отдал ему то, что оставалось в бутылке, и он, счастливый, удалился с неожиданным подарком.

Внезапно Эмилиано сказал:

– Я хочу помочь тебе разрешить проблему с издательством «Монтальдо».

Я широко раскрыла глаза от удивления.

– Сегодня у тебя день добрых дел, – пошутила я.

Эмилиано ничего не ответил на это. Он взглянул на небо, освещенное луной, и продолжал:

– Я дам тебе возможность выйти победительницей из этой схватки.

Мне не казалось, что он шутит, но, тем не менее, я все еще не верила ему.

– И ты пойдешь против своей сестры? – спросила я.

– Не думаю, что в этом будет необходимость. Я восстановлю ее против того мошенника, который требовал твою голову.

Я вспомнила торговца автомобилями, который разорил своего компаньона. Человек аморальный, абсолютно лишенный щепетильности, ради наживы он был способен растоптать и дружбу, и честь.

– Ты думаешь, тебе это удастся? – с сомнением заметила я.

Я знала сестру Эмилиано и была уверена, что она не отступится легко от своего решения, даже если поймет, что ошиблась.

– Думаю, что факты смогут убедить ее.

Я с сожалением улыбнулась этой иллюзии.

– Что ты собираешься сделать? – с вызовом спросила я.

Эмилиано снова удивил меня.

– Тебе самой придется доказать истину, – сказал он. – Это твоя обязанность. С понедельника бери след и раскопай прошлое и настоящее этого типа. А кстати, как его зовут?

– Луиджи Саворелли, – ответила я.

Мне казалось, что я вернулась в те прекрасные дни, когда лишь начинала свою карьеру, когда мне впервые поручили ответственное и трудное расследование.

– Я помогу тебе получить доступ в те круги, где ты захочешь собирать материал, – сказал Эмилиано. – И буду помогать тебе всеми средствами. А ты делай свое дело. Я убежден, что ты напишешь одну из своих лучших статей. Самую яркую и неопровержимую.

Идея была заманчивая, но здоровый скептицизм заставлял меня держаться недоверчиво.

– В конце концов, мое расследование окажется в корзине рядом со столом главного редактора «Опиньони», который никогда не опубликует подобный материал, – закончила я.

– Но «Оридзонти» опубликует. Его редактор не знает, что Лола Монтальдо выставила тебя за дверь в связи с этим делом. Я гарантирую тебе успех. Твой материал опубликуют, не изменив ни одной запятой. Так Лола узнает, что представляет собой этот мерзавец, ради которого она пожертвовала тобой!

Это была заманчивая перспектива, самая заманчивая за всю мою журналистскую карьеру.

– А она вернет меня на прежнюю работу? – поколебавшись, спросила я.

Эмилиано заключил меня в объятия и посмотрел прямо в глаза.

– Обещаю тебе полную реабилитацию, – сказал он. – Я уверен, что Лола вернет тебе твое место в редакции. В глубине души у нее есть понятие о чести, и она умеет признавать свои ошибки.

– Почему ты делаешь все это для меня? – взволнованно спросила я.

Он нежно погладил меня по голове.

– Потому что на твоей стороне истина. К тому же я люблю тебя и хочу, чтобы у нас с тобой завязались отношения прочные и длительные. Мне пятьдесят лет, и я не могу долго ждать. Я единственный мужчина, который может по-настоящему понять и полюбить тебя. Ты гордая, честная и красивая, но ты еще не знаешь себе цену.

Он был удивительно мягок и нежен, когда это говорил, и его слова послужили бальзамом для тех ран, которые наносила мне в последнее время жизнь. Я чувствовала, что нашла наконец того сильного и нежного мужчину, которого каждая женщина хотела бы иметь и которого не надеялась уже встретить в своей жизни. Но я не могла еще поверить в это.

– Ты просто хочешь затащить меня в постель, – с усмешкой ответила я.

Его красивое лицо затуманилось. Он не обиделся и не утратил спокойствия, хоть я и дала ему повод для этого.

– Да, – сказал он, – я хочу заниматься с тобой любовью. Но если ты не готова к этому, я не стану тебя торопить.

Я улыбнулась. Он и впрямь был неотразим. Я не могла больше сдерживаться и обвила руками его шею.

– Ты знаешь подходящее место для этого? – спросила я с вызовом.

– А ты дашь мне пару часов? – не смутился Эмилиано.

– Надеюсь, что не передумаю за это время.

Я вернулась домой и приготовила свою дорожную сумку. Мать уже легла, но еще не спала. Когда я бывала в Милане, она никак не могла уснуть, не дождавшись моего возвращения. Из спальни она позвала меня.

– Сейчас у меня нет времени, мама! – крикнула я из другой комнаты. – Завтра все расскажу тебе.

У меня не было желания ни объяснять ей мою историю, ни отвечать на ее вопросы. Со своей стороны, она тоже умела чувствовать ситуацию и обычно не вмешивалась в мои дела, не докучала советами.

Мне кажется, она часто сожалела о том, что ее дочь слишком рано осталась без отца, который мог бы крепче держать меня в руках, и приписывала некоторые мои недостатки этому обстоятельству. Она боялась, что я так и останусь на всю жизнь одинокой женщиной, и не разделяла, по сути, моей любви к свободе. Она бы предпочла, чтобы я скорее следовала по пути добропорядочной заурядности, чем подражала героиням ее романов, женщинам импульсивным и довольно свободным в поведении, которые не слишком-то считались с привычными нормами морали.