Про секретаршу Монтальдо синьорину Гранчини говорили в издательстве, что она не женщина, а прусский унтер-офицер. Она работала с ним с двадцати лет, а теперь ей уже было под сорок.

Высокая, костистая, с черными волосами, заплетенными в косу и наподобие короны уложенными вокруг головы, с густым пушком на верхней губе, который не могла скрыть даже перекись водорода, она имела вид внушительный и серьезный. А крупная бородавка под нижней губой подчеркивала ее квадратный подбородок.

Еще в молодости, чтобы помочь семье после смерти отца, она бросила педагогические курсы и поступила на работу в издательство «Монтальдо», где вскоре сумела выделиться своим исключительным служебным рвением и преданностью хозяину. Уже при первых контактах Эдисон заметил в ней эти качества и понял, что нашел нужного человека. Он воспитал, вернее, выдрессировал ее, сделав из нее верную рычащую собаку, которая принимала корм и ласки только из его рук. А вокруг сеяла страх и трепет.

Достаточно было одного ее имени, чтобы вызвать у сотрудников панику или надежду. Даже самые добросовестные служащие знали, что от вмешательства синьорины Гранчини в нужный момент может зависеть вся их карьера. Монтальдо же она была предана слепо и беззаветно. Когда говорила о нем со своими близкими, то произносила «мой хозяин», «мой патрон» тем же самым вдохновенным тоном, каким иная монахиня сказала бы «мой бог».

В представлении синьорины Гранчини Эдисон Монтальдо был больше чем богом: она оберегала его от врагов, защищала от нашествия друзей, разгоняла нежелательных посетителей. Если бы Эдисон приказал ей однажды, она бы, не рассуждая, бросилась за него в огонь.

У нее была своя обширная сеть информаторов, которые, хоть и сотрудничая с ней, называли ее «шпионкой издателя». Синьорина Гранчини знала все и про самого Эдисона. Но ее моральные принципы, на основании которых она так сурово судила других людей, становились эластичными, как резина, когда речь шла о галантных приключениях и любовных интрижках хозяина, в курсе которых она неизменно была.

Она так и не вышла замуж, а с тех пор как ее мать умерла, а средняя сестра ушла в монахини, она жила на виа Сольферино со своей младшей сестрой. Сестра занималась домом, а она могла полностью посвятить себя своей исключительной миссии – быть весталкой этого учреждения, где проводила двенадцать часов в день с восьми утра до восьми вечера, работая часто по субботам, а в случае необходимости и в воскресенье.

На ее письменном столе всегда стояли распятие, сосуд со святой водой, литография Лурдской мадонны и фото ее покойных родителей рядом с сестрой-монахиней. Четким почерком синьорина Гранчини заносила в черную тетрадку, которую ревниво хранила в своем столе под замком, все сколь-нибудь значительные события дня, все звонки и разговоры. А вечером, подписав корреспонденцию, раскрывала перед Эдисоном свой персональный кондуит. Она смаковала самые лакомые новости, испытывая огромное удовольствие от интереса хозяина к своей работе. В такие моменты она чувствовала себя столпом этой фирмы, которая процветала в немалой степени благодаря и ее заслугам. Ее отчеты были точными и неглупыми, а описания внутренней жизни издательства – не лишенными интереса; они касались рабочих, служащих и всего руководящего состава.

– Новенькая в отделе упаковки, некая Элиза Конфорти, – начинала она, стоя возле Эдисона, – была застигнута во время обеденного перерыва в интимных отношениях с начальником склада.

Это был серьезный проступок, заслуживающий немедленного увольнения, но Эдисон умел смотреть сквозь пальцы на некоторые столь понятные ему человеческие слабости, всегда запоминая их, однако, чтобы воспользоваться потом как орудием шантажа.

– В каком смысле интимных? – с лукавым видом спрашивал Монтальдо.

– Не заставляйте меня говорить непроизносимые вещи, – конфузилась она, как юная девушка, снабжая его, тем не менее, всяческими подробностями, способными доставить ему удовольствие.

Иногда любовные грешки усугублялись финансовыми нарушениями.

– Доктор Д'Алессандри из коммерческого отдела, – неумолимо разоблачала она, – закатил за счет представительских расходов несколько обедов в «Савини» со своей любовницей.

– Ты уверена? – переспрашивал Эдисон, удивляясь наивности этого руководящего сотрудника, чье положение в издательстве, казалось бы, исключало возможность подобных легкомысленных поступков.

– Абсолютно, – поджав губы, подтверждала синьорина Гранчини, готовая тут же предоставить конкретные и неопровержимые доказательства.

Пользуясь ее оперативными сведениями, Эдисон все время контролировал своих сотрудников. И если к этим человеческим слабостям добавлялась еще и низкая производительность, он обычно без долгих раздумий увольнял их.

– Что еще? – продолжал расспросы Монтальдо.

– Вам три раза звонила синьорина Маргерита. Я ей сказала, что вы на собрании, – успокаивала она его с оттенком коварства.

Синьорина Маргерита была работницей архива, молодой и приятной. Она уступила настойчивым ухаживаниям Эдисона, который, пару раз переспав с ней, бросил ее. Но женщина еще не смирилась с ролью экс-любовницы, постигшей многих сотрудниц издательства, и продолжала своими звонками надоедать ему.

Прощание с Эдисоном, довольным тем, как прошел еще один рабочий день, заканчивалось обычно такой фразой:

– Если нет других важных новостей, позвоните ко мне домой и предупредите жену, что я выезжаю.

Но сегодня швейцар известил Гранчини, что командора ожидает посетительница. Это была синьорина, которая не желала назвать свое имя. Было три часа пополудни, и секретарша, пробежав список деловых встреч, выяснила, что Эдисон не ожидал посетителей. Поэтому она сказала швейцару:

– Подождите моего приказания, прежде чем ее пускать.

Приемная, где сидела синьорина Гранчини, была смежной с кабинетом Эдисона и отделялась от него дверью, обитой с внутренней стороны, чтобы не пропускать шум. Расправив привычным жестом скромный белый воротничок своего платья и приняв вид усердной служанки, она постучала в эту дверь.