Анна благодарно улыбнулась.

– Я знаю, что вы с Комотти добрые друзья, – продолжил он.

– И знаете также, что мне нужна работа? – спросила Анна.

Джованни Ровести покачал головой.

– Это никак не влияет на мое решение предложить вам сотрудничество. Благотворительность здесь ни при чем. Я считаю, что вы обладаете талантом, который глупо растрачивать попусту. – Он сделал паузу и приступил к главному: – Я предлагаю вам хорошую оплату за еженедельную рубрику, которую вы должны будете вести. Она будет называться «Диалоги о любви» и появится в журнале, руководимом Комотти. Вы будете отвечать на письма читательниц, которые в это тяжелое военное время особенно нуждаются в таком собеседнике. И будете подписываться: «Ваша Арлет».

– Это имя звучит франкофильски, – озабоченно вставила Анна. – В наше время…

– Это имя нравится мне и понравится нашим читательницам, – отрезал издатель. – Если кому-то оно не по вкусу, можно звать вас на итальянский манер: Арлетта. Вы будете тем таинственным персонажем, которому читательницы смогут открыть свое сердце.

Анна Гризи благодарно посмотрела на него.

– Почему вы делаете это для меня? – спросила она.

И сразу вспомнила, что сказала эту же самую фразу Эдисону, когда тот решил напечатать ее роман.

– Я ничего не делаю для вас, – сказал Ровести. – Я не президент благотворительного общества. Я просто забочусь об интересах своего издательского дома, который существует благодаря уму и способностям его сотрудников. Вот и все. Я считаю, что вы сможете быть полезны делу.

Джованни Ровести встал, давая понять, что встреча окончена.

– Итак, зайдите на днях в администрацию для необходимых формальностей. Добро пожаловать в нашу семью, – сказал он, прощаясь.

Анна была взволнована этим разговором и почувствовала желание быть откровенной до конца.

– Я была любовницей Монтальдо, – призналась она. – И хочу, чтобы вы это знали.

Ровести улыбнулся.

– Мы живем в тесном мире, где все обо всех известно. Но я ценю вашу искренность. Полагаю, что это не повлияет на нашу совместную работу. И главное, не думайте, что все издатели ведут себя подобным образом.

– Значит, вы не собираетесь приглашать меня на ужин в один из ближайших вечеров? – поколебавшись, спросила она.

– Я это сделаю, если вам будет приятно. Вы сможете тогда познакомиться с моей женой и моими друзьями, которые могут быть вам полезны.

– Не знаю, как благодарить вас, – сказала Анна.

– Постарайтесь быть на высоте положения и поверить в себя.

В первый раз с тех пор, как она порвала с Эдисоном Монтальдо, Анна почувствовала себя счастливой.

Положив на кровать темный кожаный чемодан, с которым три месяца назад она покинула квартиру на корсо Маджента, Анна с методической аккуратностью снова укладывала туда свои вещи.

Маленькая удобная комната, предоставленная ей Пьер-Джорджо Комотти, была полной противоположностью ее прежним роскошным апартаментам, в которых она всегда чувствовала себя неуютно. Именно такую комнату она всегда хотела иметь.

Все здесь нравилось ей: и широкая кровать, покрытая голубым бархатом, и старинный комод орехового дерева, и туалетный столик с овальным зеркалом и выдвижными ящиками, имевший свои маленькие секреты, и письменный стол на точеных ножках под окном, и цветочные провансальские обои, и изящные акварели на стенах. И вот она покидала этот приют, где нашла дружбу и человеческое участие. Разлука была тяжела, но пришел момент стать самостоятельной, ведь теперь она могла рассчитывать на заработок в издательстве «Ровести».

Неподалеку отсюда, на виа Биксио, она сняла небольшую квартирку у пожилого еврея-часовщика, который вместе с женой уезжал в Швейцарию в надежде переждать там грозные времена.

Бижо, ее собачка, свернулась клубком возле кровати и следила за каждым движением хозяйки, радостно повизгивая.

Анна окинула последним взглядом комнату, вышла в коридор и прошла на кухню, где Саверио готовил скромный ужин из тех продуктов, которые ему удалось найти в магазинах: дежурный суп из мясного концентрата, омлет из яичного порошка, заменяющего свежие яйца, салат из листьев крапивы и дикого щавеля, заправленный подсолнечным маслом.

– Я ухожу, Саверио, – объявила Анна и протянула слуге красиво упакованный сверток.

– Это мне? – удивился он.

– Да, это вам, – сказала Анна. – Вы дали мне почувствовать здесь себя как в собственном доме. Я вам очень благодарна.

Слуга вытер руки и покраснел от удовольствия. Ему всегда нравилась эта женщина, такая красивая, элегантная, и при этом простая и искренняя в обращении. Он развернул сверток: там лежал бумажник из крокодиловой кожи.

– Я купила его в прошлом году в Нью-Йорке, – улыбаясь, сказала она. – И счастлива, что могу подарить его вам.

– Я буду беречь его, синьорина. Вы очень добры, что вспомнили обо мне.

Саверио сделал попытку задержать ее, посетовав на скудное военное меню.

– Останьтесь с нами, по крайней мере, на ужин, – предложил он. – Вот смотрите, – и Саверио открыл дверцу холодильника, – настоящий довоенный десерт: крем шантильи со свежайшими яйцами, снесенными сегодня утром.

– Дорогой Саверио, – взволнованно сказала Анна, – вы настоящий искуситель. Я помогу вам накрыть на стол и отдам должное вашему десерту.

Пьер-Джорджо немного запаздывал, но тревожиться не было причин. В ожидании ужина Анна устроилась в гостиной, чтобы послушать новости по радио. В сводках с фронта говорилось о доблестных победах войск. Комментатор восхвалял трехсторонний договор, подписанный Германией, Италией и Японией, и злорадствовал по поводу «сурового урока», полученного Англией от немецких бомбардировок. Вывод был ясен: Италия и Германия – это несокрушимый гранитный блок, который никакая сила на свете не сможет расколоть.

Колокольчик у двери настойчиво зазвонил. Анна побежала в прихожую, но Саверио уже успел открыть дверь. На пороге с испуганным выражением лица стоял юноша лет шестнадцати, которого Анна хорошо знала. Это был Данило, рассыльный из бакалейной лавки.

– Доктор Комотти арестован, – выпалил он, вытирая потные ладони о свою синюю блузу.