– После обеда. – Чтобы избежать дальнейших уточняющих расспросов, я перешла в атаку: – Что ты делаешь сейчас? Чем занимаешься?

– Смотрю телевизор.

– А где бабушка?

– Здесь. Я передам ей трубку, – сказала дочь.

Я слушала мать, которая сообщала о том, как спала Эми и что она обедала, но думала о своем.

– Мне нужна твоя помощь, – прервала я ее, не найдя других слов, чтобы объяснить ей то, что происходило со мною.

И, вслушиваясь в тишину, которая последовала за моими словами, я ясно представила, как впервые за многие годы у моей матери изменилось выражение лица. Похоже, что этими четырьмя словами я сказала то, о чем всю жизнь упорно и тупо молчала.

– Жду тебя, – ответила она, наконец.

Чувство долга, столь часто восхваляемое, но не всегда практикуемое другими людьми, лично мне всегда усложняло жизнь.

Я позвонила в секретариат конгресса и попросила прислать тезисы наиболее интересных докладов. По правде сказать, их было немного. Большинство конгрессов – это нечто вроде поощрения для их участников в виде отпуска, проводимого в престижном отеле под щедрым покровительством крупных фондов и фирм.

Вместе с информационными материалами организаторы прислали мне подарок: шикарную коробку с набором губок для ванны – изделие известной фармацевтической фирмы.

За час я написала две машинописные страницы по тридцать строк, что могла бы сделать, даже не выезжая из Милана. Аккуратно сложив их вдвое, я убрала свои записи в одно из отделений моей дорожной сумки, пристегнула к отвороту жакета булавку Эмилиано и покинула номер.

– Синьора так рано уезжает? – удивился портье, когда я отдавала ему ключ.

Этого приятного молодого человека, сердечного и любезного я никогда прежде не видела, но, по тому, как он на меня смотрел, стало ясно, что гостиничные сплетники уже поведали ему мою историю. Золушка и прекрасный исчезнувший принц наверняка поразили воображение всех, и наш роман, возможно, впоследствии станет легендой «Гранд-Отеля».

– Боюсь, что да, – с притворной грустью улыбнулась я.

В холле в удобных креслах в ожидании часа аперитива сидело немало моих коллег. Я постаралась проскользнуть незамеченной, чтобы избежать переходов от одной группы к другой с дежурными фразами и шутками, которые давно известны мне наизусть. «Как поживаешь?.. Что поделываешь?.. Понравился тебе подарок?.. Несколько банальный, правда?.. Обслуживание здесь – хуже некуда… Кухня отвратительная, не говоря уж о вине… Тот, кто забыл дома консервный нож, рискует умереть здесь с голоду…»

Я спустилась по ступеням террасы в сад, обогнула клумбы и вышла на стоянку, где ожидала меня моя машина со смиренным терпением старой собаки, поджидающей хозяйку у дверей супермаркета.

Согласно одной из моих бредовых теорий, не только люди и животные, но и вещи имеют собственную индивидуальность и душу. У моей малолитражки было имя, которое я присвоила ей в первую же нашу встречу, – Камилла. Она была голубая с металлическим отливом и имела несколько иронический и равнодушный вид. Точно такое же лицо было у моей учительницы по литературе в лицее, которую звали Камиллой. Мне казалось, что я выбрала свою машину, но не исключено, что это она выбрала меня после беглой оценки: женщина – значит, нога не будет слишком сильно давить на акселератор; без больших средств, уважающая права других, – гарантирует правильное обращение с ней; никакого радио или магнитофона – будет слушать шум мотора.

Я положила в багажник свою сумку, села за руль и выехала на автостраду. И под шум мотора на меня нахлынули воспоминания…

Мой роман с Эмилиано начался с приглашения на завтрак. В своем синем лимузине он ждал меня у выхода из издательства. Шофер, мужчина средних лет с глубоко посаженными черными глазами и широким добродушным лицом, открыл передо мной дверцу.

– Давай побыстрее, – поторопил его Эмилиано, когда шофер садился за руль.

– Это зависит не от меня, – возразил тот, – а от уличного движения.

Затем воцарилось молчание. Приятный запах кожи, которой были обиты сиденья, создавал уют в просторном салоне. То, что я оказалась в машине Эмилиано, столь известного в издательском мире и влиятельного, вызывало неведомое доселе волнение, среднее между страхом и желанием. Я ощущала себя как во сне и была готова к любой неожиданности. Поэтому я не очень удивилась, когда заметила, что машина выехала за окраину города.

Зачем понадобилась вся эта комедия с приглашением на обед? Я думала, что он хочет отвезти меня в модный ресторан, но теперь должна была отказаться от этого предположения.

Эмилиано вел себя так, словно меня здесь и не было. Достав из кармана пиджака несколько листков, он принялся делать на них пометки своим мелким неровным почерком. Я забилась в угол сиденья и продолжала искоса наблюдать за ним.

То, что машина ехала в сторону Линате, было совершенно очевидно, и меня это интриговало. Даже тогда, когда лимузин, въехав на территорию аэропорта, остановился у застекленного здания с большими окнами, я не представляла, что ждет меня впереди.

Эмилиано повернулся в мою сторону и ласково улыбнулся.

– Скоро мы будем за столом, – пообещал он.

Мы вышли из машины. Мое лицо выражало явное любопытство, как я ни старалась скрыть его под маской наигранного равнодушия, но Эмилиано ничего не объяснял мне.

– У синьоры есть документы? – спросил шофер вкрадчивым голосом.

Я подозрительно взглянула на него. У меня было два пути: гневно протестовать и требовать объяснений или безропотно вытащить паспорт из сумки. Я выбрала последний. Мне хотелось узнать, что скрывается за таким экстравагантным поведением Эмилиано. Этот выбор и определил мою дальнейшую судьбу. Что бы случилось, если бы в тот день я запротестовала и велела отвезти меня домой? Как сложилась бы моя жизнь?

Я отдала шоферу паспорт.

– Вы получите его на борту, – пообещал он извиняющимся видом.

Я увидела, как он вошел в здание аэропорта, а сама последовала за Эмилиано к стоящему у взлетной полосы самолету, который блестел под полуденным солнцем, как серебряный.