— Тем, что она не восстанет после этого новым носферату, — проворчал райн Берт. И встретил чрезвычайно удивлённый взгляд собеседника. Пришлось объяснять, рассказывая то, что в его родном мире знали даже невежественные деревенские дети. Райн Фрамин удивился ещё больше.
— Умрёт и восстанет в третью ночь? Но, благословенный, если вас, например, укусит обыкновенная собака, и в кровоток попадёт грязь — вы очень быстро умрёте от сепсиса, от общего заражения крови, вы понимаете меня? Зубы-то чистить надо! А у вас, как я понял, с этим действием никто не знаком. Укуси вас кто угодно нечищеными зубами в сонную артерию — вы точно так же умрёте, уверяю вас! И вампиры тут будут совершенно ни при чём! Поднятие во Жнеце — процесс довольно тонкий, нужна инициация, без неё ничего не будет, кроме заурядного трупа!
— У вас тут, может, и не будет. А у нас — будет, — упрямо сказал райн Берт. — У нас это все знают.
— Ай-яй-яй! — озабоченно покачал головой райн Фрамин. — Знаете, вы бы лучше записали мне всё это на досуге. Вы же можете при помощи амулета писать на общем? И ваше, как вы говорите, святое писание может представлять собой изрядный интерес. Как жаль, что в пылу преследования вы оставили там все свои вещи! Но вы же сможете восстановить по памяти? Попытайтесь, прошу вас! А я бы над ним подумал. Всё это должно иметь какое-то объяснение…
И райн Берт попробовал. Каждый вечер он прилежно переносил на бумагу всё, что помнил, а помнил он немало. Всё было неплохо, пока он переводил и записывал, а вот при попытке перечитать переведенное, то есть, при повторном переводе на родной немецкий, райн Берт приходил в ужас и понимал, что не в силах преодолеть языковой барьер. В этом языке просто не было таких понятий! А сочинить что-то близкое по значению Райн Берт не мог — не умел он сочинять. Как было вывернуться, если «грех пред Господом» превращался на этом языке в «вину перед хозяином»? А «дьявол» вдруг превратился в «оппонента»? Привычные, ходовые понятия «раб божий» и «ничтожный слуга Господень» при повторном переводе на немецкий оказывались «многопрофильным инструментом влияния инфернального абсолюта на материальный мир» и «некомпетентным служащим неясной спецификации». Попытка выразить на этом языке столь важные моменты, как греховность желаний плоти и необходимость их усмирения, чуть не довела его до истерики, потому что предложенные амулетом медленный суицид, добровольная импотенция или автоиндуцируемая психопатия ну никак не отвечали его задачам. И он мучился вечерами, пытаясь хоть как-то приблизить получающуюся у него при переводе галиматью к первоначальному тексту. То, что получалось более-менее прилично, он отдавал райну Фрамину, жрец урчал что-то одобрительное, кивал, забирал и уносил, но никак и никогда не комментировал. Берт даже засомневался, а читает ли кто-нибудь плоды его трудов, но жрец уверил его, что всё написанное прилежно изучается, и не им одним. И Берт продолжил свой труд, и бросал записи только тогда, когда досада становилась нестерпимой. Тогда читал. Библиотеки при храме не было, но райн Фрамин натащил ему книг из городской, тех, что посчитал полезными для райна Берта. А полезными он посчитал древние легенды, больше походившие на приключенческие романы. Берт читал их, как когда-то в детстве слушал сказки своей бабушки. Верилось с трудом. Вернее, не верилось совершенно.
Но что-то в них, конечно, было правдой. Он убедился в этом, когда один раз побывал на венчании в Храме пары из этих, с ушами, местных эльфов. На-райе, как их здесь называют. Высоченная белая гладкая башня Храма больше напоминала минарет мусульман из его родного мира, но никто не пытался залезть наверх и прокричать оттуда что-нибудь во славу кого-нибудь. Всё действие происходило внизу. Первым потрясением для Берта стало то, что отсюда, снизу, сквозь прозрачную магическую защиту от дождя и ветра, что была здесь вместо крыши, были днём видны звёзды. Ясно и отчётливо виднелись они в круге чёрного неба над головой. Берт несколько раз заходил и выходил, чтобы убедиться — на улице день! А внутри ночь! А снаружи день! А внутри… Райн Фрамин потом пытался ему объяснить, что это, как раз, не магия, а закон природы, но Берт мало что понял. Запомнил только, что таких башен, похожих, как близнецы, в Мире всего двенадцать. В Столице, при Госпитале, при Университете — и ещё девять в разных местах. И, вроде бы, этого количества на весь Мир вполне достаточно, служители и так не перетруждаются. Как странно! И никаких служб, проповедей? Только мистерии и храмовые танцы с серпами четыре раза в год? Очень странно!
Сама церемония его не сильно увлекла. Молодые стояли в овале, образованном на полу то ли нарисованными, то ли выложенными мозаикой лезвиями серпов. На рукоятках стояли отцы, держа скрещённые серпы из жёлтого металла над головами молодых. Остальное — как дома: им задавали вопросы, они отвечали, Берт не сильно прислушивался. Как вдруг на словах «Да обходит вас Жнец Великий с серпом своим» всё вокруг затопил свет! Первыми вспыхнули серпы — под ногами и в руках отцов, а потом и весь пол, и стены башни зажглись мягким сиянием. Это продолжалось несколько биений сердца, потом свет стёк опять в серпы на полу, а из них поднялся стеной выше роста человека, отгородив новую пару от окружающих волнами жемчужно переливающегося света. Отцы со вздохом облегчения отдали серпы жрецу и отошли к гостям, многие женщины утирали слёзы умиления, а одна — вроде бы, мать новобрачного — так даже плакала. Все, переговариваясь, пошли к выходу, один райн Берт стоял столбом и пялился на световой кокон, пока не подошёл жрец и не пригласил на выход. Берт хотел было спросить про молодых — они что, так здесь и останутся? Но постеснялся. Спросил позже, у райна Фрамина.
— Ну, что вы, райн Берт, зачем же им там оставаться? Если свет осиял их, значит, у них было одно, общее на двоих, и вполне понятное в такой ситуации желание… Мда… Этот свет при венчании — если он смыкается, как вы описали, то срабатывает, как портал. Главное — чтобы желание было одним на двоих. Нет, совсем не обязательно в спальню, — заторопился он, увидев, как покраснел райн Берт. — Они могли оба захотеть оказаться на берегу моря, например, или в каком-то памятном для обоих месте… Мда… — но видно было, что в такой исход и самому райну Фрамину не очень верится.
— А если желания не совпадают? — фыркнул Берт. Ему, почему-то, казалось, что такое бывает гораздо чаще.
— Ну-у, если бы не совпали — их бы и не укрыло. Просто сошли бы с Серпов и пошли праздновать, и так бывает… мда…
А есть ли в этом случае — что праздновать, подумал Берт, но спрашивать не стал. По выражению лица райна Фрамина и так всё было понятно.
Послушание, как он назвал про себя работу на кухне при общежитии Детей Жнеца, много времени не занимало. И всё бы, в общем, было терпимо, если бы не два момента. Первый — магия. Обыкновенной бытовой магией, дешевой и доступной поэтому всем желающим, было пронизано здесь всё. Магия качала по трубам и грела воду в наглухо запаянном огромном баке, из которого в кухню вода поступала уже горячей. Кастрюли всё равно потом приходилось ставить на плиту: покинув кран, вода теряла свои волшебные свойства и остывала, как самая обыкновенная вода, но так получалось намного быстрее. Помещение, в котором находился бак с горячей водой, использовали в качестве ледника. Райн Берт никак не мог понять, что это за дьявольские козни: огромный бак, вода в котором чуть ли не кипела, всегда был покрыт слоем инея. Райн Фрамин пытался ему объяснять что-то про какую-то селективность портала, про что-то, названное им законом термодинамики, но райн Берт опять ничего не понял, как и со звёздами в Храме. Магия, везде магия! И на одежде лежало заклятие «Чистоты». Райн Берт этого сначала не знал, а вот когда узнал… Мда. Была некоторая проблема… Но привык. Хотя нет, скорее — смирился. И с тем, что сушатся вещи при помощи заклинания разделения под названием «Момент», и лежат и те и другие, и ещё самые разные заклинания в магазинах бытовой магии. И стоят от десяти до ста ниток — хитрым образом свитых по три отрезков медной проволоки с колечками на обоих концах, самых мелких денежек Мира. За одно из колечек и надевалась денежка на нитку, отсюда и название. И райн Берт смирился, тем более что при создании этих чар ни одна божья тварь не страдала и не терпела какого-нибудь урона. А ведь и христианские святые творили чудеса. Так, может… Но от таких мыслей райн Берт судорожно отмахивался и открещивался. Ересь! Не могут быть святыми здешние маги! Посмотрел он на них! Какая святость может быть в том, чтобы в день Осознания пойти в кабак, а оттуда в бордельчик к девочкам? Разврат, чистый разврат! Но эти мысли, помня обещание, данное ему бархатным баритоном, держал райн Берт при себе, и никому о них не говорил. Никому.
