Бертольд угрюмо покачал головой. Какие уж тут вопросы.
Обучение продолжалось долгих две недели всё в тех же апартаментах. Кормить хуже не стали, но учителя приходили обязательно по двое и не стеснялись демонстрировать свою неприязнь к святому отцу. Но он помнил, что смирение есть добродетель, и не возмущался. Если промысел господень занёс его сюда, значит, суждено ему стать гласом Его в пустыне сей. И не грех гордыни это, но принятие со смирением участи своей. А тем временем каждый день узнавал он что-то новое о Мире, куда занесла его судьба. Буквы незнакомого языка он выучил легко и быстро, а на следующий день с удивлением обнаружил, что вполне может читать. И стал читать принесённые учебники, это было более приемлемо, чем терпеть косые взгляды. Смирение — оно конечно, но неприятно, чёрт возьми! Ах, нет, тут у них в чертей не верят. Тут говорят — к дроу в гору. География сразу же вызвала шок и возмущение. Круглый Мир? Ересь! История — недоумение пополам с недоверием. Как и прямое происхождение рода эльфийского от одного божества, а человеческого — от другого. Не создание, а происхождение. Потрясающая самонадеянность! А какие странные у них идолы! Жнец? Это Смерть? Они поклоняются Смерти?
— Да нет же, — терпеливо объяснял жрец этого самого Жнеца. — Жнец — не Смерть. Вернее, не только Смерть. Ведь он же и Великий Сеятель!
— Ах, вот как? — вежливо удивился Бертольд.
— Конечно! — всплеснул рукам жрец, единственный, кстати, из всех, кого не перекашивало при взгляде на святого отца. — Ведь если постоянно не сеять, то скоро нечего будет жать! Да вы не стесняйтесь, спрашивайте, райн Бертольд! Мы же для этого и существуем! Храм Жнеца Великого всегда открыт для всех, и круглосуточно! А вот вам «Размышления о Жнеце Великом», почитайте, если желание будет. И вопросы, буде возникнут, записывайте обязательно, я при следующем визите постараюсь прояснить. Нехорошо, если у человека нет ответов на вопросы о Жнеце Великом. Природа не терпит пустоты, отсутствие знаний восполняется домыслами, а вот это уже ведёт к самым ужасным последствиям. Невежество — вот настоящее зло. И по жизни именно оно чаще всего идёт рука об руку со страхом, который порождает насилие, со страху каких только глупостей люди не делают. А иногда и не со страху, и не со зла, с вполне благими намерениями — но без знаний, и чудовищные вещи в результате получаются. Вы говорили мне о вере, но, видите ли, здесь у нас — это вполне достоверные сведения. И если Жнеца многие ассоциируют кто с солнцем, кто со смертью, или считают частью эльфийской мифологии, то уж Святая Мать ле Скайн — абсолютно реальный персонаж! То есть, настолько, что среди вампиров можно до сих пор найти пару-тройку тех, кто знал её лично!
— Живой бог? — опешил Бертольд. Вот это было потрясение!
— Э-э-э, что вы имеете в виду? — не понял жрец. Бертольд взялся объяснять. Дело оказалось очень трудным и неблагодарным, потому что жрец, как ни странно, саму идею бога, как сущности всеведающей и всемогущей, категорически отрицал! — Ах, райн Бертольд, — в конечном счёте вздохнул он. — Поймите же, Жнец и Мать ле Скайн — это реальные личности, из плоти и крови, и о той вере, которую подразумевает существование вашего бога, речи вообще нет! Да, из Жнеца общественное сознание сделало нечто подобное вашему богу, но, видимо, это общее свойство любого разума — создание химер и стремление к некоему недостижимому абсолюту. Знали бы вы, какие жуткие культы пытались основывать на домыслах о Жнеце Великом и матери Перелеске во времена человеческой цивилизации! Мы знаем не всё, но некоторые документы дошли, не всё в войну пропало. Собственно, из-за этого меня ваши откровения и не пугают, я читал о подобных зверствах. Да и сейчас в некоторых диких поселениях люди вдруг начинают, как вы говорите, веровать. Но даже у них образ Жнеца не всемогущ и не всеведущ, и всего сущего он, конечно же, не создавал! «Размышления о Жнеце Великом» — не более, чем дань этой химере человеческого разума, это именно размышления: о круговороте жизни и смерти, о вечных ценностях, о месте человека в Мире — о судьбе, если хотите. Это не молитвы, как вы называете, это, скорее, попытки объяснить произошедшее событие самому себе и примириться, это поиски справедливости там, где она по определению невозможна, то есть, как я и говорил — химера разума, мечта. Это похоже на ваши молитвы, но это не они. Мы не взываем и не просим. Жнец — он просто есть, и будет, пока существа рождаются и умирают, как можно его о чём-то просить? Можно только пожелать — да обойдёт, мол, тебя Серп Златой Жнеца Великого, но это и всё. Мы, скорее, историки и исследователи древностей, чем богослужители. У нас тоже есть, как вы говорите, воинство — Дети Жнеца, но спасают они как раз тела, не души! Душу можно перевоспитать, стереть память, стереть личность, наконец — но только в том случае, если этой душе есть, где жить! Подумайте об этом на досуге, райн Бертольд! Мы ещё встретимся с вами, я ещё зайду до того, как вы отсюда выйдете.
— «Ведьмы живою не отпускай…» — забормотал отец Бертольд, совершенно ошеломлённый словами про стирание памяти и личности. Это же… колдовство! Чёрное, злостное колдовство!
— Ах, райн Бертольд, что вы такое говорите? Как же женщинам без магии? — легкомысленно отмахнулся жрец, имея в виду многочисленные изыски магической косметики, популярные у женщин, и ушёл, не подозревая, какая буря поднялась в душе несчастного отца Бертольда.
А потом его отпустили на прогулку. Зритель искушенный сразу опознал бы подножие холма Стэн. Собственно, в нём тюрьма Короны и находилась. Самое надёжное место.
Отец Бертольд озирался в ошеломлении. Это рай? Вокруг по вымощенным разноцветным мрамором руслам текло множество узких ручейков, звеня в невысоких водопадах и сверкая тысячей радуг. Весёлые солнечные лужайки, заросшие цветами, перемежались купами незнакомых деревьев с разноцветной листвой. И почти с каждой ветки свисали незнакомые плоды — длинненькие, кругленькие или совсем уж несообразной ни с чем формы, всех цветов и размеров. Среди цветов и травы всё время бегало, шебуршало и суетилось — то ли мелкие зверьки, то ли крупные насекомые, на деревьях пели птицы, такие же разноцветные, как плоды и цветы, и не понять иногда было, где что. Тысячи бабочек и мотыльков довершали картину. Всё порхало и искрилось, было вокруг легко, солнечно и невесомо, и райн Бертольд почувствовал себя вдруг грязным пятном на этом полотне. Да, одежды его были белы, как снег, но сам он был тяжёл и неповоротлив, и ноги его оставляли глубокие следы в ровном песке дорожки. И тут он услышал! Нет, конечно, такой голос не может принадлежать человеку! Это ангел божий! Не оставил Господь всемогущий раба своего в юдоли сей! Ангела послал он во спасение недостойного! Райн Бертольд заспешил вверх по склону уже без дорожки, ликуя в душе своей, но задыхаясь и потея бренным телом, и не было ему уже дела до того, что за ним на мягкой земле остаётся уродливая борозда из смятых и поломанных цветов и травы. И не пришло ему в голову, как и миллионам до него: а не за такое ли поведение и были первые люди изгнаны из Рая? Не мог же Господь Бог утыкать заповедный сад свой табличками «По газонам не ходить!!!» Да они и читать не умели… И спешили в наивной любви своей узреть Господа своего, и бежали к нему, а за ними оставалась широкая полоса уничтоженных творений Создателя, многие из которых существовали в единственном числе. Экспериментальных образцов. Любой садовод взбесится, если на его заботливо выпестованную клумбу забредёт какой-нибудь недоумок и поломает цветы — а Рай, судя по всему, был одной огромной клумбой. И среди драгоценных цветов, не обращая внимания на дорожки, стала резвиться пара мутировавших обезьян! Вандалы! Ц*хайц* анц*унг! А что с ними, собственно, делать-то? Эксперимент проведён, результат есть, но интереса не представляет. Не особо удачной идеей оказалось внедрение фрагмента генов мушки дрозофилы в генотип обезьяны. Крыльев нет, и облезлые какие-то получились, холодов явно не переживут. И куда их таких? На привязь посадить? Так ведь помнить о них постоянно придётся, кормить. А забудешь, не покормишь — сдохнут ведь! Все они, белковые, такие: чуть что — и привет. А теперь ещё и стимулятор съели! И как пролезли-то? Такая качественная защита стояла! Но вот пролезли. И съели. Значит, размножаться начнут, и скоро вместо двух будет толпа! Ведь всё вытопчут! Везде бегают, куда-то торопятся, будто пропустить боятся что-то невероятное! Нет, надо выселять! Смогут — выживут, а нет — увы. И выселил. Как и во время оно Перворождённые этого Мира из своих благословенных лесов. Не везёт людям! Все-то их выселяют, никому они не нравятся, даже сами себе. А может, в этом всё и дело? Может, стоит перестать торопиться, подумать и начать жить так, чтобы не вызывать раздражения у окружающих? Тем более — у таких. Пусть и не всемогущих, но весьма много могущих, весьма…
