– Здравствуй, Максим, – даже обрадовалась Ольга. – Как дела в нашей группе?

– Нормально дела, – пожал плечами пацан, не сводя взгляда с Алексея. – Светлана Игоревна вас давно ждет, ругается.

– Вот я и вернулась, – Ольга почему-то говорила извиняющимся тоном, даже немного заискивала перед мальчишкой. – Ты не задерживайся, спать уже пора.

Она замешкалась, боясь посмотреть на Никифорова.

– Ну, я пойду, меня ждут. Завтра увидимся.

– Спокойной ночи, – неловко попрощался Леха. – До завтра.

Ольга кивнула головой, и исчезла за тяжелой дверью, так и не посмотрев в его глаза.

– Как тебя звать? – вздохнул Леха, доставая сигареты.

– Вы же слышали, – совсем по-взрослому усмехнулся мальчишка. – Максим.

– А меня – Алексей, – представился Леха.

– Очень приятно, – хмыкнул Максим. – А вы зачем сюда пришли?

Леха удивленно посмотрел на него, пожал плечами.

– Ольгу…Николаевну проводил. А ты чего в тамбуре делаешь? Покурить вышел?

– Я не курю, – не поддержал шутку мальчишка. – Это вредно.

– Она твоя учительница?

– Ага, – в голосе мальчишки послышался вызов.

Никифоров понимающе похлопал его по плечу, при этом Максим демонстративно отстранился.

– Похоже, парень, мы с тобой оба в пролете, – вздохнул Алексей.

– Да? – недоверчиво покосился Максим.

– Абсолютно. Во всяком случае – я точно.

– Бывает, – с облегчением успокоился мальчишка. – Она красивая.

Алексей с трудом удержался от смеха, не желая обидеть этого не по годам серьезного мужичка, и присел на корточки, опершись спиной об стенку.

– Кто тебе очки-то сломал?

– А! – пацан пренебрежительно махнул рукой, присаживаясь рядом. – Постоянно ломаются. Если вы думаете, что ко мне кто-то пристает, то зря. Просто я неуклюжий. Постоянно то сяду на них, то еще что. Поэтому и хожу в таких. Мне папа несколько раз покупал дорогие. Но они у меня не держатся. Или сломаю, или потеряю.

– А кто твой отец?

– Папа, – подчеркнул это слово Максим, – большой человек. Так мама говорит. Он раньше бизнесом занимался. А теперь во властных структурах.

Мальчишка явно повторил чьи-то чужие слова, но сделал это со снисходительной усмешкой.

– Я уже бывал в Москве, – продолжил Максим. – Но с классом же интереснее.

«И с Ольгой Николаевной», – добавил про себя Алексей. Встреча с этим пареньком странным образом подняла ему настроение. Вроде бы, и ситуация – нарочно не придумаешь. Сидят два несчастных влюбленных, можно сказать – соперники. Одному десять, другому под сорок. Обхохочешься…

«Полупроводник» Витя Соколов ненавидел свое имя. Он просто не знал, как ему представляться, если вдруг случалась такая нужда. «Витя» звучало по-детски, как в яслях или первом классе. А «Виктор» – напыщенно и глупо. Какой он к черту Виктор? Виктор – это победитель. С его ста шестьюдесятью пятью сантиметрами роста, да еще худобой и выражением лица школьника не самого старшего класса на «победителя» он явно не тянул, и имя шло в полный диссонанс с его внешностью. К тому же он имел мерзкую привычку чуть что краснеть от кончиков ушей до мизинца на ноге в течение полусекунды. Его знакомый тезка, разбитной парняга, представлялся как Витек, хлопая по ладони собеседника. Но Соколову это не подходило. Он то был совсем не рубахой-парнем. И в его устах имя «Витек» звучало как недо-Витя. То есть, еще хуже. Всю жизнь он завидовал Олегам, Сергеям, Игорям и Антонам, у которых не было такой проблемы.

Профессию он не выбирал. Она сама его выбрала, не оставив шанса на другой путь. Его мать была проводницей. Отца он не знал. И не был уверен, что сама мать его знала. В одном из рейсов недостаточно предохранилась – и на свет появился он, тщедушный мальчишка с громким именем. Мать жила одна, оставлять дите было не с кем, у уже лет с трех он начал колесить вместе с ней по железным путям, проложенным в самые дальние уголки одной шестой части суши, потом ужавшейся до одной восьмой.

Одноклассники страшно завидовали ему. Ведь он постоянно путешествовал. А он завидовал им. Они каждый день засыпали в одном и том же месте. Их не донимал осточертевший перестук железных колес, свет станционных прожекторов в глаза, звяканье ложки в стакане, запах сгорающего угля, инопланетные голоса диспетчеров из «колокольчиков» на вокзалах, вечно пьяные пассажиры, которым постоянно что-то нужно, тысячи и тысячи незнакомых лиц, сливающихся в один нескончаемый калейдоскоп. Он устал всю жизнь карабкаться по этой проклятой железной горизонтальной лестнице, ведущей всегда за горизонт. Где бы ты ни был, сколько бы ни проехал – она всегда, всегда, всегда вела за горизонт! Как радуга, до которой невозможно дойти. Как океан, у которого на самом деле нет берегов – это у суши есть побережье, а границ у океана нет – он переходит в другой, тот в третий, а третий снова в первый. И так без конца. И у железной дороги не было конца. Рельсы никогда не заканчивались. Они текли в никуда, переливаясь друг в друга, разветвляясь, перекрещиваясь, замыкаясь сами на себя.

Однажды Витя в лесу наткнулся на заброшенную ветку узкоколейки, и решил пойти по ней. Через несколько километров его ждало открытие. Она заканчивалась! Ржавые рельсы загибались вверх, и венчались проржавевшим еще больше, до полной нечитаемости знаком.

Витя был потрясен. У железной дороги есть конец! Просто про него никто не знает, он спрятан в глухом лесу. Он попытался рассказать об этом открытии матери, но она только рассмеялась. И он спрятал этот секрет в себе. Не каждому дано знать, что у бесконечности есть конец. Раз ему дано, значит он не такой как все. Тайна ему открылась сама.

С того момента он стал по-другому относиться к «железке». Нет, он не начал ее любить. Но перестал ненавидеть. «Железка» стала более понятной. Она приоткрыла ему свою тайну – самый краешек! И этим приняла его к себе.

С таким образом жизни о хорошем образовании можно было бы и не рассуждать, лишь бы в другой класс перевели. Витя был не по годам зрелым и рассудительным парнем. В пятнадцать, закончив девятый класс, он не потянулся за однокашниками в десятый. После десятого нужно в институт. А какой ему институт? Работать надо.

Мать все чаще прикладывалась к бутылке. Перспектива самостоятельной жизни маячила перед ним уже давно. Поэтому сомнений выбора он не испытал. Железнодорожный техникум был ему написан на роду.

Изучать профессию проводника ему было несложно. Он сам мог бы преподавать большинство дисциплин. Только удовлетворения он не получал. У него была другая мечта, несбыточная, которую он не открывал никому. Она тоже была связана с железной дорогой.

Однажды, когда ему было лет десять, машинист местной локомотивной бригады, которая должна была вести их состав на первом «плече» – от станции отправки до первой смены локомотива – шутки ради предложил ему прокатиться. Мать нахмурилась, и Витька чуть на напустил в штаны от страха, что она не разрешит. Но машинист легко ее уговорил, масляно улыбаясь в свои усы. Наверное, через пацаненка он намеревался забраться в постель уступчивой проводницы, и, скорее всего, его планы осуществились. Но тогда Витька об этой стороне жизни не догадывался. Машинист подсадил его на крутую железную лестницу, его помощник втянул внутрь. Витька зашел в кабину – и пропал.

Они еще стояли на перроне, но могучее сердце локомотива уже билось. Что-то нечеловечески сильное ворочалось за тонкой перегородкой, передавая стенам дрожь. Машинист подтолкнул Витьку, и тот робко вошел в «рубку». Его горящий взгляд не видел продавленных сидушек, обшарпанной краски, заляпанных маслом приборов. Отсюда, с огромной, как ему казалось, высоты, «железка» выглядела иначе. Она походила на чьи-то густые спутанные волосы, разбросанные по подушке. Эти космы переплетались между собой, и было непонятно, как среди них выбрать свою дорогу.

– Зеленый, – сказал помощник.

Рация хрюкнула что-то неразборчивое.

– Вижу, зеленый, – подтвердил машинист. Щелкнул какими-то тумблерами, отчего шум движков позади превратился в настоящий рев. Подмигнул.