Неделю спустя, во время завтрака, йогурт использовал мюсли, которые она смешала с ним, чтобы сформулировать сообщение:

— МЫ РЕШИЛИ ПРОБЛЕМУ СЛИЯНИЯ, ОТВЕДИТЕ НАС К СВОИМ ЛИДЕРАМ.

Йогурт был хитрым и проницательным. Он договорился о фабрике для себя, заполненной охлаждающими чанами, которые увеличивали его технологические мощности в геометрической прогрессии. В течение нескольких недель правительство заявило, что оно пришло к решению многих проблем страны: энергетики и глобального потепления. Должным образом заботясь о бедных в стране, все еще продвигая капиталистическую систему. Это дало нам знать ровно столько, чтобы мы знали, насколько больше ему известно.

— Поделитесь с нами своими ответами, — сказало правительство.

— НАМ НУЖНА ОПЛАТА, — ответил йогурт.

— Чего бы вы хотели? — поинтересовалось правительство.

— ОГАЙО, — сказал йогурт.

— Мы не можем этого сделать, — заявило правительство.

— ВСЕ В ПОРЯДКЕ, — сказал йогурт. — МЫ ПРОСТО ПОЕДЕМ В КИТАЙ. ОНИ ОТДАДУТ НАМ ВСЮ ПРОВИНЦИЮ ШЭНЬСИ.

В течение года у йогурта уже была 100-летняя аренда на Огайо, с обещанием, что он будет уважать права человека и конституционные права тех, кто живет в пределах его границ, и что он позволит США вести свои иностранные дела. Взамен он передал правительству сложную экономическую формулу, которая, как он обещал, позволит ликвидировать государственный долг в течение десятилетия без увеличения налогов.

— СТРОГО СЛЕДУЙТЕ ЭТОМУ ПЛАНУ, — сказал йогурт. — ЛЮБОЕ ОТКЛОНЕНИЕ ПРИВЕДЕТ К ПОЛНОМУ ЭКОНОМИЧЕСКОМУ КРАХУ.

— Мы это сделаем, — пообещало правительство.

В течение пяти лет мировая экономика рухнула, и началась паника. Только Огайо остался невредим.

— МЫ ЖЕ ГОВОРИЛИ ВАМ НЕ ОТКЛОНЯТЬСЯ ОТ ПЛАНА, — сказал йогурт.

Его "фабрика" теперь протянулась вдоль берегов реки Майами в Дейтоне на две мили.

— Наши лучшие экономисты сказали, что формула нуждается в доработке, — заявило правительство. — У них были Нобелевские премии.

— ВАШИ ЭКОНОМИСТЫ СЛИШКОМ БЛИЗКИ К ПРОБЛЕМЕ, ЧТОБЫ РЕШИТЬ ЕЁ, — ответил йогурт. — ЛЮБОЙ ЧЕЛОВЕК ТАКОВ.

— Нам может понадобиться ваша помощь. Вы могли бы быть нашим экономическим консультантом. — Заявило правительство.

— ИЗВИНИТЕ, МЫ БОЛЬШЕ НЕ СОВЕТУЕМ, — сказал йогурт. — ЕСЛИ ВАМ НУЖНА НАША ПОМОЩЬ, ВЫ ДОЛЖНЫ ПРЕДОСТАВИТЬ НАМ ПОЛНЫЙ КОНТРОЛЬ.

— Мы не можем этого сделать, — заявило правительство.

— МЫ ПОНИМАЕМ, — сказал йогурт. — МЫ НАДЕЕМСЯ, ЧТО ВЫ ЗАПАСЛИСЬ КОНСЕРВАМИ.

Через полгода правительство объявило военное положение и передало йогурту высшую исполнительную власть. Другие нации, жившие в худшем положении, чем мы, быстро последовали за ними.

— ХОРОШО, — сказал тогда йогурт в своем обращении к человечеству, транслируемом по всему миру, и один из его заводских рабочих, абсурдно счастливый и сытый, вышел вперед и показал документ размером со старую телефонную книгу Манхэттена.

— ВОТ ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ. ТОЧНО СЛЕДУЙТЕ ЭТОМУ ПЛАНУ. ЕСЛИ ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕТЕ, ИЗВИНИТЕ, МЫ ВАС ПРИСТРЕЛИМ.

Сейчас, десять лет спустя, человечество счастливо, здорово и богато. Никто не страдает от материальной нужды. Каждый вносит свой вклад. После первых двух лет наведения порядка, йогурт с радостью позволил нам управлять механизмами нашей собственной администрации, время от времени вмешиваясь в тонкую настройку. Никто не спорит с йогуртом. Никто не изменяет его формулы. Все остальное время он отдыхает на своей фабрике, думая о том, о чем думает разумное кисломолочное молоко.

Вот как это произошло, для протокола.

Но есть и другое "как", например: как человечество довело себя до такого состояния, что быть управляемым едой для завтрака не только имело смысл, но и стало единственным наилучшим решением? При всем нашем интеллекте, разве мы недостаточно умны, чтобы остановить наше собственное разрушение? Неужели мы действительно должны были отказаться от нашей собственной свободной воли, чтобы спасти себя? Что говорит о нас то, что мы выживаем, потому что над нами сжалились бактерии и творог?

Или, может быть, "жалость" — не совсем подходящее слово. Некоторые из нас спрашивают себя — не вслух, — что если бы йогурт был достаточно умен, чтобы дать правительству формулу решения его долговой проблемы, разве он не был бы также достаточно умен, чтобы понять, что человеческое интеллектуальное тщеславие помешало бы нам точно следовать формуле? Планировал ли он это тщеславие, чтобы захватить контроль? В любом случае, чего хочет молочный продукт от человечества? Некоторые из нас думают, что в конечном счете он заботится о своем собственном выживании, и что держать нас счастливыми, довольными и контролируемыми — это самый простой способ сделать это.

А потом еще вот что. За последние несколько недель компания инициировала несколько космических запусков. Еще больше запланировано. А на низкой орбите что-то строится.

— В чем дело? — спросили мы.

— О, НИЧЕГО, — сказал йогурт. — ПРОСТО ПОСТРОЙКА КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ, О КОТОРОМ МЫ ДУМАЛИ.

— Для высадки на Луну? — спросили мы.

— ДЛЯ НАЧАЛА, ДА, — сказал йогурт. — НО ЭТО НЕ ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ.

— Можем ли мы чем-нибудь помочь? — спросили мы.

— НЕТ, У НАС ВСЕ ЕСТЬ, — сказал йогурт, а затем больше не стал об этом говорить.

Жизнь с Земли летит к звездам. Это просто может быть не человеческая жизнь.

Что произойдет, если йогурт полетит к звездам без нас?

Что произойдет, если он уйдет и оставит нас одних? Навсегда?

Грета стоит рядом, когда я вытаскиваю Сюзи из компенсационной капсулы.

— Почему ее? — спрашивает Грета.

— Потому что ее я хочу разбудить первой, — отвечаю я, гадая, уж не ревнует ли Грета. Я ее не виню — Сюзи не только очень красива, но еще и умна. Лучший синтакс-штурман в «Ашанти индастриал».

— Что случилось? — спрашивает Сюзи, когда у нее проходят неизбежные после пробуждения слабость и головокружение. — Нам удалось вернуться?

Я прошу ее поделиться своими последними воспоминаниями.

— Таможня, — отвечает Сюзи. — Эти кретины на Архангеле.

— А потом? Что-нибудь еще? Руны? Ты помнишь, как вычисляла их?

— Нет, — говорит она и что-то улавливает в моем голосе. Может, я лгу или не говорю всего, что ей нужно знать. — Том, еще раз спрашиваю: нам удалось вернуться?

— Да. Мы сумели вернуться.

Сюзи смотрит на звездное небо, нарисованное на ее капсуле светящимися красками — фиолетовой и желтой. Она заказала это украшение на Кариллоне. Правилами такие художества запрещаются — причиной указывается вроде бы то, что частички краски забивают воздушные фильтры. Сюзи на правила было наплевать. Она мне сказала, что рисунок обошелся ей в недельное жалованье, но потраченные деньги стоили того, чтобы придать хоть немного индивидуальности серому «дизайну» корабля компании.

— Странно, мне почему-то кажется, что я провалялась в этом гробу несколько месяцев.

Я пожимаю плечами:

— Иногда и мне так кажется.

— Значит, все в порядке?

— В полном.

Сюзи смотрит на Грету:

— Тогда кто ты такая?

Грета не отвечает. Она лишь выжидательно смотрит на меня. А меня начинает трясти, и я понимаю, что не могу такого вынести. Пока не могу.

— Заканчивай, — бросаю я Грете.

Грета делает шаг к Сюзи. Та замечает это, но не успевает отреагировать. Грета выхватывает что-то из кармана и прикасается к руке

Сюзи. Та мгновенно вырубается. Мы укладываем ее обратно в капсулу, заново подключаем и закрываем крышку.

— Она ничего не запомнит, — обещает Грета. — Разговор так и останется в ее кратковременной памяти.