Никто не ответил. Наверное, давать подсказки запрещено правилами. Но никто же не мешает мне старательно размышлять, хотя мысли уже начали путаться от того, какое волшебство один из мужчин творил с моим клитором. Я все дальше уносилась на волнах удовольствия, совершенно раскрывшись под воздействием умелых рук.

В Сладкой Гвендолин меня отучили смущаться. Если раньше я попросила бы выключить свет, опасаясь, что в какой-то из поз у меня будет складочка на животе, то теперь все это было не важно. Мастер приучил меня, что самое главное для него – видеть мою реакцию, знать, что я схожу с ума по-настоящему, и если при этом у меня отчаянно горят щеки – что ж, это лишний раз доказывает, что это не игра.

Длинные пальцы ласкали мои соски нежнейшими прикосновениями, без боли и агрессии, как мне того хотелось. Я была на грани того, чтобы начать умолять, потому что мое тело распалилось, как газовый котел, и если не сбросить напряжение, произойдет взрыв.

Один из мужчин тихо засмеялся, вызвав волну мурашек. Такой знакомый, такой волнующий смех. Ну где, при каких обстоятельствах я могла его слышать? Точно не здесь, в Сладкой Гвендолин, где не было никого, кроме Мастера и его миньонов.

Проведя пальцем по моему клитору, мужчина совсем чуть-чуть надавил, заставив меня с силой рвануться ему навстречу.

Ну же, пожалуйста!

Дай мне больше!

Но он водил и водил по возбужденному бугорку самым кончиком пальца, едва ли не ногтем, заставляя меня сходить с ума и беспокойно метаться. Чувство неудовлетворенности нарастало, пока что-то твердое не уперлось мне в попку, непрозрачно намекая, что сейчас будет.

И я точно знала, что именно почувствую еще до того, как он толкнулся внутрь, одним уверенным движением проникая в святая святых. Из груди вырвался протяжный стон, когда давление пальцами на клитор стало сильнее, и моих губ коснулась влажная головка.

– Открой ротик, принцесса, – хрипло попросили меня, и я послушалась, впуская в себя еще одного участника этого действа. Они двигались ритмично и слаженно, будто одна команда, наполняя меня с двух сторон, и это совершенно точно со мной уже было.

Кресло подо мной ощутимо содрогнулось, и я замычала, не понимая, что происходит.

– Тише, все хорошо, – теплая ладонь снова легла мне на горло, не давая вертеть головой. – Просто ты вспоминаешь. Так и надо. Хорошо.

Он застонал, толкаясь в мой рот, я слышала его рваное, учащенное дыхание, и качалась на волнах нарастающего удовольствия, потому что снизу во мне скользило нечто большое и твердое, наполняя и восхитительно растягивая. Напряжение росло, и когда мне показалось, что вот сейчас перед глазами взорвутся слепящие феерверки, пол опять содрогнулся.

И вместо огней я почему-то увидела что-то вроде бассейна и обнаженного мужчину в ней, красивого, расслабленного, слегка небритого. Положив руки на бортики, он сидел, запрокинув голову, в то время, как мои губы скользили по его длинному члену, а с его груди на меня взирала татуировка. И на языке отчетливо чувствовался вкус терпкого вина.

“– Плутая, днем она наткнулась на небольшое лесное озеро, в котором плескались три молодых девушки”. – звучал его тихий голос, знакомя меня с историей Гвендолин.

Инженер!

С моих глаз будто пелена упала.

Как? Как я могла забыть все это? Столько времени провели вместе, и все как будто в бездну кануло.

Под задрожал сильнее, сверху на меня посыпалась какая-то пыль.

– Вспомнила, – выдохнул второй, и я, достигнув, наконец, кульминации, протяжно застонала. Внутренние мышцы судорожно сокращались вокруг его вставленных в меня пальцев, рассылая по телу волны ни с чем не сравнимого удовольствия.

Почему каждый раз это настолько хорошо?

Хирург явно мастер своего дела.

Хирург?

Я вспомнила его широкую улыбку и идеальное, покрытое легким загаром тело. Поджарое, крепкое, горячее, способное подарить наслаждение одним своим видом.

На меня уже сыпались мелкие камешки, царапая кожу, а я все никак не могла отдышаться и прийти в себя. Воспоминания накатывали огромной лавиной, хороня под собой остатки здравого смысла. Я вспомнила все, что было. И злую старуху, которая положила конец нашему веселью, и Мастера, который ее привел. Получается, он меня предал? И мне каким-то образом стерли память? Ладно, этот эпизод я вспомнила, а как быть с остальными? Сколько их было? Что еще у меня забрали?

– Пора, – расстегивая браслеты на моих руках, сказал Инженер. – Зал рушится.

– Но вы же не…, – я не успела закончить фразу, так как в голову мне прилетело что-то совсем большое и тяжелое, и мир вокруг перестал существовать.

Кровью смыта печать, разорвана тонкая плоть,

Тому, кто молчит во тьме, прийти мы должны помочь.

Мы дар поднесем ему, Тому, кто молчит во тьме,

Им похоть свою утоли, пролей на нее всю мощь.

Ахритан, II век до н.э. 

В последние мгновения своей жизни она не издала ни звука, молча приняв свою судьбу. Я бросил взгляд на Рована. Тот крепко держал ее за волосы, а кровь всё хлестала и хлестала из перерезанной артерии, разлетаясь багровыми каплями на холодном камне. Происходящее явно вызывало у него удовлетворение. Через минуту фонтан иссяк и он брезгливо разжал пальцы. Мертвое тело Магистра мешком упало на каменный пол. Как бы я к ней ни относился, но такой участи я ей точно никогда не желал.

– Уберите это, – громко произнес Рован. Тут же появились двое, облаченные в черные рясы, и быстро потащили в сторону бездыханное тело. А эти откуда взялись? Я попытался повернуть голову в их сторону, но меня резко замутило и пришлось вернуться к осмотру пола.

Дерьмо!

Серьезно меня этот Дэраго приложил. Так приложил, что все тело отнялось, да местами память вышибло. Если мне с такой частотой будут делать амнезию, то недолго дурачком стать. Если уже не стал, ведь только сейчас осознал, что подвешен за руки над полом. От того и затекли они так капитально. Сучья кровь! Что этот мудак рогатый затеял?

Я снова поднял голову, чтобы полностью оценить обстановку и увиденное оптимизма мне не прибавило. Если стоящего в центре пентаграммы и заляпанного кровью Рована я уже видел, то только сейчас я узрел троих в черных рясах, расположившихся по вершинам пентаграммы. Перед каждым на коленях стоял связанный пленник с ножом у горла, и пленники эти были мне очень знакомы. Наши миньоны. Я-то надеялся, что они успели сбежать. Слева и справа от меня, у оставшихся двух вершин, валялись без сознания Хирург с Элеей, связанные по рукам и ногам. Ну хоть эти живы, и то хорошо.

– Неужели ты думал, что сможешь мне помешать, Инженер? – я перевел взгляд в центр пентаграммы, откуда на меня насмешливо смотрел Рован.

– Желание тебе помешать уже давно сменилось желанием тебя убить.

– Не слишком ли много ты на себя берешь? – в его глазах вспыхнула злость.

Неожиданно пол ощутимо тряхнуло, и внутри пентаграммы стали проявляться узкие трещины, из которых бил яркий, голубой свет. Рован моментально забыл про мое существование, сосредоточив все свое внимание на пол.

– Албаа ваб'бат маф'туу хат ярдиан! – прокричал он. Кровь тонкими струйками начала затекать в разломы, словно ее туда втягивали. Пол снова мелко задрожал, а из под земли донеслось глухое рычание. Кого этот ублюдок вызывает? Ладно, в задницу их, сейчас есть дело поважнее. Надо выпутываться из его крепких объятий, пока он обо мне снова не вспомнил или не вылез его подземный друг. Зря он меня тут что ли как барана подвесил.

– Вад'даэ хад'хаал дамгил иштамар! – алый фонтан хлынул из перерезанного горла миньона. Вот ведь мрази. Завязанные глаза не позволяли остальным миньонам увидеть того, что произошло с ними рядом. И они смиренно продолжали ждать.

Гул и рычание усилились, вызвав легкое сотрясение стен и окатив меня пылью с потолка. Я поднял голову вверх. Веревка, на которой я был подвешен, крепилась на крюк в потолке. Ясно, тут без вариантов. Повернул голову к лежащей без сознания Элее. Ее ноги и руки были плотно смотаны веревкой, а глаза закрывала плотная повязка. На славу потрудились. Остается Хирург. Но и тут меня ожидало разочарование. Спеленали его не хуже Элеи. Да чтоб вас, засранцев! Остается ждать чуда.