Мне жаль тебя. Тебе сейчас куда тяжелее, чем мне. Ты с ревностью неофита строишь сейчас то, что толком не представляешь, и служишь тому, во что сама не веришь.

Можно придумать себе хоть десять сверхцелей жизни. Можно даже положить полжизни на выполнение их. Только куда бежать от безумной, высушивающей душу боли под сердцем и пустоты очередного надвигающегося бессмысленного дня…

* * *

Рыжик!

Я тяжело болен этой войной. Мне кажется, что в мире больше нет ни столиц, ни курортов, ни дискотек, ни ресторанов. Только эти горы, эти леса.

Самое обидное это то, что мы, солдаты эту войну давно выиграли. Мы хорошо знаем все замашки «чехов», их привычки и повадки. Наш Генерал почти играючи (знать бы, чего это ему стоит!), без потерь берет их главные твердыни и крепости. Мои мужики сами рвутся в бой. Их не надо ни за что агитировать. Все хотят «додавить душков», «кончить их». А Москва все «сдает». Москва стреляет нам в спину. Когда наши батальоны в очередной раз додавливают «чехов», загоняют их в горы, добивают — следует из Москвы команда «стоп!» и начинаются переговоры.

Боевикам дают время прийти в себя, перевооружиться, отдохнуть и… взять все, что мы у них отбили. На моей памяти это было уже дважды. Сейчас третий раз. Нас опять выводят. Опять подписывают с «духами» какие-то договоры, как будто всего этого уже не было. Как будто им можно верить.

Мы возвращаемся на базу. Мы спускаемся с гор. Мы угрюмы и злы. Нам опять не дали «доделать войну». И тяжелое чувство теснит грудь. Ничем хорошим это не кончится…

* * *

Письма капитана лежали на столе. Его боль, его любовь, его вера, его мысли. Он, оказывается, был совсем не таким, каким выглядел. Не суровым, не «боевиком», не «железным мэном». Он был просто русским капитаном на чеченской войне.

— Петрович, почему же ты письма не отдал?

— Так я думал, она жена его бывшая, или какая одинокая женщина. И ей они будут нужны.

— А она что же?

— Она? — Петрович нахмурился. Вздохнул. — Она — жена мужняя. И всегда ею была. А капитан наш для нее — это так… баловство одно было.

— Это тебе она сама сказала?

— Нет. Я с ней и не говорил вообще. Мне капитанов брат объяснил, к кому эти письма. Любопытно только было посмотреть на нее. Какая она. Позвонил в дверь. Открыла. Извинился. Говорю — ошибся квартирой. Тут и мужик ее вышел. Здоровый мерин. А живут за стальной дверью, броня толще, чем у БМП. Боятся…

— Так почему баловство-то? Может, она его любила?

— Э… молодой ты еще. Когда любят — вместе живут. А если другого мужа жена — так значит, одно баловство.

Эх, капитан, капитан…

Сколько девок-то вокруг молодых и красивых…

Мы давно захмелели. И потому пили уже без разбора. Не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Как пьют мужики, чтобы уже не просто захмелеть «для куражу», а чтобы размякнуть душой, вырвать из нее водкой, исповедью, песней острый шкворень сердечной боли.

Мы пили и пели:

Зачем, механик, ты так рвался?

Зачем машину быстро гнал.

На повороте — растерялся

И «чеха» справа не видал…

Мы поминали капитана. Его жизнь, его любовь, его последние минуты.

Он умер быстро. Пуля снайпера попала в грудь, как раз туда, где должны были быть съехавшие вниз пластины бронежилета.

Петрович плакал…

Из Чечни возвращаются ветераны. Двадцатилетние мальчишки- срочники, молодые и старые кадровые офицеры, зрелые мужики-контрактники. Их почти никогда не встречают цветами и песнями, разве что на плацу родной части, их не показывают с гордостью детям. Лишь изредка, и то в кругу "своих", ветераны этой войны надевают заслуженные в боях награды, а потом быстро снимают и прячут в карманы, как будто стыдятся.

С самого начала необъявленной чеченской войны телевизионные и прочие властители дум усиленно ткут вокруг русских воинов плотную завесу лжи, без устали вколачивая в головы обывателей, да и самих ветеранов, две простые мифологемы.

Согласно первой, федеральные войска потерпели сокрушительное поражение от отрядов чеченских боевиков. Поэтому Лебедь, подписавший документ, который фактически является капитуляцией российских властей перед шайками бандитов, — спаситель русской армии.

Этот миф — примитивная, наглая ложь и легко поддается разоблачению. Недавно это убедительно сделал министр внутренних дел Анатолий Куликов. Армия, не утратившая своих позиций, боевого духа, уничтожившая в ходе длившихся более полутора лет военных действий большую часть личного состава и почти всю бронетехнику противника, при этом остающаяся боеспособной, никак не может считаться разгромленной.

Вторую мифологему, упорно внедряемую демократическими СМИ в головы граждан России, опровергнуть намного труднее, а ее социальный эффект будет более "долгоиграющим". Населению навязывается мысль о бессмысленности и аморальности чеченской войны и о нравственной и психической ущербности ее ветеранов. Ежедневно Сванидзе, Киселев и иже с ними объясняют людям, что участники чеченской войны стали убийцами и их необходимо лечить от психологического шока и "реабилитировать". Зудящим рефреном звучат вопли обществоведов и журналистов, толкующих на страницах газет и журналов, в теле- и радиопередачах о социальной неустойчивости людей, прошедших войну, необходимости оградить от них общество. "Чеченский синдром" стал модной темой. Да, ветеранов жалеют, но в этой лживой жалости заключена огромная доля дискриминации. Этой жалостью им, воевавшим за Отечество, как бы дают справку из психодиспансера. А ведь беспричинная жалость часто унижает хуже любого оскорбления. Да и жалеют не всех, а только "солдатиков". Кадровым офицерам и контрактникам от едкого и звонкого журналистско-политиканского лая пощады нет. Журналисты со сладострастием обсасывают случаи самоубийств среди прошедших войну офицеров, пьянства и вступления в криминальные структуры среди солдат. Как будто им не приходит в головы, что офицеры стреляются от невозможности прокормить на получаемые от государства гроши голодающие семьи…

В то же время российскую общественность не беспокоят вопросы, какими синдромами больны Басаев, Гелаев и прочие убийцы не только русских солдат, но женщин и детей. Они — по мнению "общественности", не больные, а "высокие договаривающиеся стороны" и "борцы за свободу".

Фактически наша доблестная демократическая общественность выдвигает против всех воевавших в Чечне с федеральной стороны обвинение в социальной неполноценности и предлагает их скорее излечивать от чеченского опыта.

Но ведь война в Чечне была и есть война за целостность России, нашего государства. А война за Отчизну всегда и у всех народов считалась самым почетным делом; и те, кто в такой войне принимали участие, были не просто "нормальными", но лучшими и наиболее уважаемыми гражданами страны. Война за Родину есть естественное дело и долг каждого мужчины, особенно в России. Именно в ходе чеченской войны разлагавшаяся весь перестроечный период российская армия, наконец, почувствовала себя единым целым, армией русского народа, отстаивающей его права. Именно на этой войне самый простой рядовой понял, что есть такие "национальные интересы России" и есть у нашего государства настоящие непримиримые враги. Он глядел на этих врагов — чеченцев, арабов, афганцев, турок — в прорезь прицела. Он видел, что эти враги сделали с мирным русским населением Северного Кавказа.

Большинство тех, кто входил в Чечню недоумевающими и растерянными, часто презирающими собственную участь "военнослужащего российской армии", покидал ее настоящим русским солдатом, таким, как те, что сражались на Куликовом поле и под Москвой.

А в России ветеранов встретили причитаниями о том, что "им душу выжгла война", рассказали, что они больны чеченским синдромом и что им, кроме как пить водку, буянить и убивать самих себя и других, больше и делать нечего.