Но Первому совету что за дело до слухов и толков, до сумасшедшей Митас и Ятла-табачника? За всю историю существования Первого совета не было случая, чтобы в царской семье родился второй ребенок, и решить его судьбу оказалось сложнее, чем принимать законы. Советники думали долго, и на исходе месяца даависа объявили свое решение.
Его принесли царице в полдень, как и все решения Первого совета, на золоченой бумаге, с подписями всех советников. Четкие и ясные инструкции. Ни оспорить, ни ослушаться…
«Дабы у второго царского ребенка не было связи с альтийской землей:
– родить его в море, на корабле; корабль после сжечь;
– царицу Артемис Росса после родов отлучить от мужа и детей, посвятить в жрицы Рала и отправить в Рал-Тионский храм, чтобы более не было у нее другого занятия, кроме как смиренно служить богам;
– царю Эрисорусу в искупление греха построить храм Гете на южной окраине и посадить без помощи слуг и других помощников рощу у Восьми колодцев;
– второго ребенка воспитывать в строгости и готовить, если родится мальчик, к дипломатической службе, если же девочка – к судьбе жрицы Айрус».
Артемис прочитала, обхватила руками ставший тугим и круглым живот и расплакалась.
…Последний зимний месяц шел на убыль. Давно растаял снег, который в этом году внезапно обрушился на Альтиду. Народ говорит, что такое здесь бывает раз в сто лет; наверное, все дело в этом ребенке – конечно же, в нем. Всю зиму царица, гуляя по садику, то и дело набирала снег в пригоршню и подносила к лицу, замирая, будто вслушиваясь, вдыхала поглубже, закрывала глаза. Сейчас уже все растаяло, на пригорках вылезла трава, в низинах земля пахла пряно, вкусно. Весной пахла, зарождающейся жизнью, близким теплом. В царском саду проклюнулись крокусы. Артемис любила эти маленькие стойкие цветы. Как же их здесь называют? Никак не запомнит. Артемис погладила живот, с грустью подумала: «Хлоя говорит, это мальчик, она умеет угадывать и еще ни разу не ошиблась. А мне почему-то кажется, что девочка. Но я и про Фиорта думала, что девочка». И тут же она ахнула от боли и неожиданности: ребенок, казалось, подпрыгнул у нее в животе. Артемис тихонько засмеялась: «Если это и девочка, то крепкая и сильная, как мальчишка». И царица поспешила в свои покои – на завтрашнее утро был назначен отъезд, надо было еще успеть все подготовить. Ехать не так уж и долго, но в ее положении это будет нелегкий путь.
Будь проклят Первый совет и его безумный закон о единственном ребенке! Уже столько лет прошло с окончания последней междоусобной войны, когда четыре брата воевали друг с другом в попытке захватить трон. Альтида давно зализала свои раны, да и вопрос еще: царевичи ли развязали ту страшную войну? Артемис укусила большой палец левой руки, пытаясь утихомирить злость. Она была из другой страны и не испытывала благоговейного трепета перед мудрецами Первого совета. Артемис не привыкла жаловаться, но, когда верная Хлоя погладила ее по голове, не выдержала и расплакалась, выплескивая отчаяние и горечь. Хлоя обняла ее. От служанки пахло чужими благовониями, к которым Артемис уже привыкла. Если бы она могла вернуться… о боги, если бы могла!
– Как я расстанусь с Фиортом, Хлоя? Он еще так мал, он ничего не поймет. А этот ребенок? Я даже не успею посмотреть на него! О, Хлоя!
Если бы она могла вернуться, если бы могла… Поздно, поздно, Артемис, думать об этом, даже если бы можно было отыскать в этом мире озеро Тун, даже если бы ты решилась снова нырнуть в его ледяную воду, ты не сделаешь этого – не оставишь ни детей, ни мужа, ты будешь жить отныне не в прекрасном городе, который стал тебе родным, а в Рал-Тионском храме, далеко, далеко, далеко на побережье, у подножья гор. Ты будешь жить там в одиночестве, потому что так все равно чуть ближе к самым родным и любимым. Никуда ты не уйдешь.
Артемис чуть отодвинула Хлою, насухо вытерла слезы.
– Надо собираться.
К вечеру, когда есайский воздух стал тих и нежен, заложили кибитку. Семь колесниц должны были сопровождать царскую семью на берег моря. А в спальне царицы разгоралась ссора:
– Почему?! Почему мне нельзя взять с собой Фиорта?!
– Первый совет…
– Да плевать я хотела на ваш Первый совет! – в гневе крикнула Артемис, и у царя Эрисоруса вмиг погрустнели строгие глаза. – Он мой сын!
– Он наследник престола, Артемис. Пора бы тебе привыкнуть к этому! Мы всё обсудили много раз, зачем ты снова и снова возвращаешься к этому?
– Потому что… – Артемис прижала кончики пальцев к глазам, стараясь удержать слезы. – Потому что я люблю его. Хочу видеть, как он растет. Как меняется. Хочу читать ему книжки на ночь и…
– И это невозможно, – прервал ее Эрисорус.
Он подошел к ней, обнял со спины, стараясь не коснуться руками живота, прошептал в ухо:
– Мы же знали, что так будет. Мы нарушили закон. И наказание…
– И наказание понесу только я.
Слова вырвались сами собой. Эрисорус развернул жену к себе:
– Только ты? Ты думаешь, я не наказан? Думаешь, я не умираю каждый раз от одной только мысли о том, что мы будем жить в разлуке?
– Но наши дети будут с тобой, а я…
– А ты станешь первой жрицей…
Она лишь усмехнулась и отвела глаза. Неравноценный обмен.
– Прости меня, – прошептал Эрисорус. Он по-прежнему старался не касаться живота жены. – Но так нужно. И у нас нет выбора.
«Я умру от тоски», – подумала она, а вслух сказала:
– Почему мы не можем взять Фиорта сейчас с собой? Ведь неизвестно, когда все произойдет, – может, мы еще неделю будем в море. Я хочу, чтобы он был рядом, ведь я никогда его больше не увижу!
– Тебя ждут тяжелые дни. Не до мальчишки будет. Тем более такого… ну, радостного.
У Артемис опять намокли глаза. Радостный Фиорт, ее черноглазый мальчик, такой веселый, такой ласковый, ни секунды он не сидит на месте, каждый миг у него находятся новые дела… Но ей так хотелось, чтобы он был с ней там, на корабле! Чтобы он проводил ее в Рал-Тионский храм.
– Я не увижу его больше… – прошептала она сердцем, которое вдруг сжалось от страшных предчувствий.
– Ну что ты! Увидишь… конечно, увидишь, мы приедем к тебе через год, Первый совет разрешил видеться нам один день в году, мы приедем в храм, ты увидишь их обоих!
– Почему мне нельзя забрать этого малыша с собой, раз уж он так всем здесь мешает?
Эрисорус посмотрел на нее удивленно, будто сама эта мысль была настолько странной, что он не мог ее осознать.
– Но… я не знаю, любовь моя, ведь это мой ребенок, он должен жить во дворце и…
– И кому он будет тут нужен? Ты все время занят, к Фиорту его не подпустят, чтобы не возникало никаких конфликтов и ссор с наследником престола! – она так выделила голосом эти слова, что Эрисорус нахмурился, и Артемис тут же смягчилась, погладила его по щеке. – Позволь мне забрать малыша с собой. Ребенок должен расти с матерью.
Эрисорус покачал головой:
– Я не могу. Это не в моей власти, ты же знаешь.
– Ты царь!
– Но я не правлю, – устало вздохнул он. – Первый совет выше меня, и, пожалуйста, давай не будем тратить последние часы здесь на глупые споры.
– Глупые? – Но Артемис тут же взяла себя в руки и спросила почти спокойно: – Кто будет кормилицей этого ребенка?
– Хлоя нашла хорошую женщину, здоровую и добрую. Не плачь, не плачь, любовь моя, пусть крылья Тимирера осушат горе…
Выехали затемно, и царица нежно поцеловала на прощанье спящего сына. Он разметался во сне, скинул одеяло. Темные длинные ресницы, светлая нежная кожа, высокий лоб… он так похож на нее, так к ней привязан! Утром он проснется, и Хлоя, обливаясь слезами, расскажет, что мама уехала далеко-далеко и никогда не вернется. Он ей, наверное, не поверит. И будет ждать. Хорошо, что хоть Хлоя будет рядом – она найдет нужные слова, она сможет утешить.
