Белым полем шла я ночью,

И странник шел со мной.

Он тихо сказал, качая

Доброй, снежной головой:

– На земле и на небе радость,

Сегодня Рождество,

Ты грустна оттого, что не знаешь,

Сейчас ты увидишь его.

И поэт прошел предо мною,

Сердцу стало вдруг горячо.

И тогда сказал мне странник:

– Через правое взгляни плечо!

Я взглянула. Он был печальный,

Добрый был он, как в стихах своих.

И в небе запели звезды,

И ветер холодный стих.

И опять сказал мне странник:

– Через левое плечо взгляни! —

Я взглянула. Поднялся ветер,

И в небе погасли огни.

А он стал злой и веселый,

К нему подползла змея.

Под тонкой рукой блеснула

Зеленая чешуя.

Год прошел и принес с собою

Много добра и много зла,

В дом пять на Преображенской

Я походкой робкой вошла.

Низкая комната. Мягкая мебель.

Книги повсюду и теплая тишь —

Вот сейчас выползет черепаха,

Пролетит летучая мышь.

Но все спокойно и просто,

Только совсем особенный свет.

У окна папиросу курит

Не злой и не добрый поэт.

Что будет, Господи, теперь?

А сердце бьется глухо-глухо.

Егоровна стучится в дверь,

И отворяет ей старуха,

Кивнула вещей головой

И говорит: – Иди за мной! —

Взъерошенная кошка

Вскочила на окошко.

Они уселись у огня.

– Печалит что тебя, сударка?

– Муж бросил для другой меня.

Сапожник он, а я кухарка.

С тех пор прошло уж десять лет,

А для меня все счастья нет.

Грызет меня досада:

Вернуть его мне надо.

– Ну, что же? Маленький разлад.

Позволь-ка рублик для начала. —

В стеклянный шар вперяя взгляд,

Старуха быстро зашептала:

– Я вижу треугольник, круг,

Вот ты, а вот и твой супруг.

Лишь не теряй терпенья,

Вернется муж в Крещенье.

И хорошо все будет вновь.

Удачлива твоя планета:

Узнаешь радость и любовь,

Коль три исполнишь ты совета.

Егоровна пришла домой.

Кряхтит за печкой домовой,

В углу горит лампадка,

На сердце сладко-сладко.

И вовсе ей не жаль рубля,

Рубля для мужа мало,

Вот пикового короля

Она средь карт сыскала.

Протяжно тикают часы,

Топорщит таракан усы

И прячется за гири,

И бьют часы четыре.

На карту дунула она

И к маятнику прицепила,

Чтоб муж, помаявшись без сна,

Вернулся бы к жене постылой.

Раскачивается король.

– Ах, скоро муж узнает боль,

И скуку, и тревогу.

Найдет к жене дорогу.

Но в этот день сгорел пирог,

К жаркому не было салата,

Клялась кухарка: – Видит Бог,

Я, барыня, не виновата. —

Сердита барыня с утра:

– Вам отказать давно пора! —

Кухарка шепчет, плача:

– От карты неудача.

Молящимися полон храм

Архистратига Михаила.

С тоской взглянув по сторонам,

Егоровна свечу купила.

Рождается небесный царь,

Поют Рождественский тропарь

Угрюмые монахи…

Идет кухарка в страхе

В притвор, где нарисован ад,

И ставит вверх ногами свечку

Тому, кто черен и рогат

И грешников сажает в печку.

Ему кладет земной поклон,

Но к ней бегут со всех сторон:

– Ах, ведьма, вон скорее!

Не то дадим по шее.

А время все идет-идет,

Не зная промедленья.

Отпраздновали Новый год,

Настал канун Крещенья;

Давно уж съедена кутья,

Легла господская семья.

В людской темно и жарко.

Во двор спешит кухарка.

Чернеет ночь, белеет снег,

Крещенская крепчает стужа.

Ночной проходит человек.

Вот наконец и домик мужа.

И потихоньку, словно вор,

Прошла Егоровна во двор…

К стене бревно приперто:

Уж это дело черта.

Егоровна, как будто зверь,

По нем ползет все выше, выше.

Внизу скрипит входная дверь.

Егоровна дрожит на крыше.

Но нет, повсюду тишина.

И крикнула в трубу она:

– Зачем жену оставил?

Вернись к супруге, Павел!

Ползет. Споткнулась о карниз,

Не удержалась и с размаха

На камни полетела вниз,

Крича от боли и от страха.

Она сломала три ребра.

Ах! Не дожить ей до утра

И не увидеть мужа!

Все злей и злее стужа.

Чу… Скрипнул снег. Еще. Шаги.

Шаги всё ближе и слышнее.

Кричит кухарка: – Помоги!

Сюда, скорей. Я коченею. —

Над ней склонился кто-то вдруг,

Она глядит: пред ней супруг.

– Ой! – И душа из тела

Навеки улетела.