Спустя пару часов состоялись похороны Габриэллы на заднем дворе, как и полагается, на её могилу мы поставили камень и написали красным фломастером её имя, возложили одуванчики и сделали оградку из мелких камней. В то лето не стало и миллионов её родственников, которых на тот момент массово потравили. На этом и завершилась трагическая эпопея с шелкопрядами, но уроки жизни только начались.

Соня была из полной семьи. Мама работала уборщицей в школе, а отец, точнее, отчим, нигде не работал, перебиваясь случайными заработками. Детей в семье было трое. Старший, Коля, давно покинул отчий дом и жил в городе, после него шла Соня, а затем младшая – Надюшка. Коля и Соня были от первого брака – ну как от первого, с их отцом тётя Люда жила не расписавшись, а после расставания он и вовсе пропал из виду, и спустя какое- то время в их жизни появился дядя Юра, а затем на свет родилась Надюшка.

Жили они скромно, в старом деревянном доме с покосившейся крышей и выцветшей, местами обшарпанной известкой. Раньше этот дом был двухквартирным, но другая сторона давно пустовала и отпугивала прохожих своими разбитыми окнами, словно тёмными бездонными глазами. Я не боялась этих окон, как и не боялась этой семьи, прозванной в поселке неблагополучной, а не боялась я из-за неё – моей самой лучшей и верной подруги Сони.

Как мы узнали чуть позже, оказалось, что наши мамы в детстве тоже дружили, учились в одном классе, вместе росли, но в какой-то момент их пути разошлись. Даже помню тот момент, когда мама едва заметно насторожилась, узнав, что я теперь очень тесно дружу с Соней, но она не стала запрещать наше общение, лишь предупредила, чтобы я была осмотрительна и осторожна, ограничили меня лишь в походах к ним домой. При этом самой Соне разрешалось гостить и ночевать у меня. Такие условия вполне устраивали нас обеих.

И вот однажды, в один из летних вечеров, я радостно прибежала в штаб с сюрпризом, а точнее, с новой куклой, которую мне только что привезли родители из города. Не терпелось показать её Соне и поиграть, но там её не оказалось, и я уже собралась было пойти к ней домой, как вдруг отчётливо услышала всхлипы из кладовки, а за ними звуки, похожие на вой волчонка, потом снова отрывистые всхлипы.

Я осторожно подошла к развалюхе, прислушалась и, убедившись, что звуки исходят именно отсюда, толкнула дверь. Тут же на полувдохе звуки оборвались, и я увидела огромные покрасневшие глаза – это были глаза Сони… Она робко протянула свои худенькие ручонки. Я шагнула вперёд и крепко обняла её, уткнувшись носом в вязаную зелёную кофту с колючими нитями. В этот же миг почувствовала на своём правом плече слёзы. «Опять… он опять…» – начала она говорить сквозь сбитое дыхание, одаривая мою шею горячим воздухом, и я поняла, что случилось.

Перебирая в памяти события тех лет, я вспомнила о Надюшке – младшей сестре Сони. Она была необычным ребёнком: в раннем возрасте ей диагностировали детский церебральный паралич, и в свои четыре года Надюшка всё ещё не ходила, её личное пространство ограничивалось замызганным старым диваном. Маленькое тельце со скрученными ножками лежало там целыми днями. Иногда мы брали её с собой на прогулки. Соня ловко усаживала сестрёнку в детскую прогулочную коляску красного цвета, привязывала понадёжнее и подкладывала сбоку под подбородок самодельную подушечку – видимо, для того, чтобы головка держалась немного прямее, так у неё была возможность лучше видеть то, что происходит рядом. Сознание у Надюшки при этом было ясное, она всё понимала и даже выговаривала некоторые слова, порой непонятные мне и окружающим, но у неё был прекрасный переводчик в лице Сони. Зимой с прогулками было туго, зато летом, по мере своих возможностей, мы старались брать её с собой как можно чаще, и почти все наши приключения и истории происходили под внимательным взглядом немногословного свидетеля – Надюшки. Она была знакома как с Габриэллой, так и со всеми другими героями нашего детства. Да, бывали моменты, когда детский эгоизм брал верх, и мы забывали или просто ленились брать нашего неповоротливого спутника с собой, но после одного случая всё изменилось.

Стоял жаркий июль. Недалеко от посёлка по классике жанра находилась заброшенная ферма. Такие места почему-то всегда особо притягивают детвору и молодёжь, и наша компания не стала исключением. Мы в тот день вышли гулять раньше обычного, я встретилась с Соней и Надюшей на перекрёстке возле главного магазина. Вскоре к нашей компании присоединилась ещё пара ребят, и наша гулянка традиционно началась с обсуждения, куда нам податься и какие приключения можно на сегодня придумать.

– А давайте в прятки поиграем? – предложил кто-то из толпы.

– Скучно.

И тут в мою голову пришла одна, как мне показалось, восхитительная идея.

– А давайте мы пойдём на ферму и поиграем в прятки там? – воскликнула я, чуть не задыхаясь от восторга.

«Давай!», «Я согласен», «Я за!» – один за другим последовали ответы, и решение было принято единогласно, лишь в Надюшкином взгляде можно было уловить некое смятение.

Когда мы дошли до фермы, солнце было в самом зените, трава на поляне вокруг фермы оказалась довольно высокой, но нам это не помешало, мы шли до полуразвалившихся сараев, оставляя за собой протоптанную тропинку.

В советские времена эта ферма была передовой, но некогда крепкие коровники являли собой печальную картину – иссохшие и растерзанные свидетели деятельной трудовой жизни прошлого столетия.

Переступая через всякий мусор, мы зашли внутрь первого сарая и, расположившись в углу, начали обсуждать игру, выбирать ведущего, как вдруг руку подняла Соня:

– А давайте я сначала расскажу кое-что? – и не дожидаясь ответа, выпалила: – Здесь обитает самое настоящее привидение!

– Да, я тоже про это слышала, – подхватила я, сообразив, что она задумала.

– Давным-давно в этом сарае повесился один мужик, вон в том углу! – она выставила розовый палец в сторону противоположного угла. – Там висела верёвка… Нашли его не сразу, потому душа его гуляет здесь и сейчас!

Тут я заметила, что все затихли, а глаза самого младшего мальчика из нашей компании довольно заметно округлились.

– Нет, я слышал другое, здесь умерла женщина, – вмешался один мальчик, – её затоптала корова, с тех пор она здесь и пугает людей!

– Да, это была его жена, – на ходу придумывая версию, ответила ему Соня. Он затих, и она продолжила: – Только вот её не корова затоптала, а он сам! Накануне они поссорились, и он, не выдержав обиды, взял да и повесился после смены…

Тут её снова перебили:

– Если он на работе повесился, то почему его сразу не нашли? Наутро же работники приходят, – привёл довольно логичный аргумент оппонент.

– На работе, вот только повесился он в субботу, а в воскресенье никто на работу не приходит! – выкрикнула Соня, оказавшаяся на грани провала. – Пришла только его жена и нашла тело! Была ночь! Она медленно открыла вон ту дверь, через которую мы сюда вошли, – тут мы все повернулись в сторону двери, затем снова уставились на неё, а Соня продолжила, добавив к голосу странную и пугающую интонацию: – В ту ночь стояла тёмная-тёмная ночь, только полная луна освещала всё вокруг, и когда её глаза привыкли к темноте, она заметила в том углу чёрный-пречёрный силуэт! И вдруг… он зашевелился! Из стороны в сторону, быстрее и быстрее! И только тогда она заметила на его шее толстую веревку… Он раскачивался на ней, постепенно его движения стали замедляться, потом он наконец остановился и начал медленно поворачиваться к ней… А затем резко открыл глаза! А вместо глаз – два красных огонька! Он поднял свои руки, на которых тут же появились огромные когти, и побежал на неё! И…

Не успела Соня закончить, как в тот самый угол с грохотом рухнул брус, раскрошив бетонный пол и подняв тучу пыли, и мы с визгом кинулись к выходу.

Я бежала изо всех сил, подальше от этого ужасного места, а ещё страшнее становилось от мысли, что за нами бежит тот самый мертвец с болтающейся на шее верёвкой!