Поэтому я не только выскочил на прямые руки над брусьями, но и, перекрутившись, рыбкой полетел вниз. Я ударился левой щекой о край металлического крепления снаряда и потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то прикладывал снег к горящей как огонь щеке. Меня усадили на лавочку. А затем, убедившись, что я окончательно пришел в себя, отправили домой.

По-видимому, никто из тренеров не ожидал увидеть меня больше в спортзале. Поэтому, когда опухоль спала, и я снова появился на занятиях, я впервые поймал на себе заинтересованный взгляд Леонида, и меня перевели в следующую группу.

Заниматься в секции мне нравилось. Как-то после удачно выполненного мною нового элемента — соскока с брусьев, светлый тренер сказал темному:

— Борь, а из этого длинноногого может выйти толк.

Летом большинство ребят из секции отпустили на каникулы. Только нескольким разрядникам предложили заниматься на летнем стадионе. Из новичков в этой группе оказался один я. До сих пор с удовольствием вспоминаю эти тренировки. Я привыкал тянуться за ребятами, которые были намного опытнее, и у меня многое начало получаться. А главное, я привык к физическим нагрузкам и понял, как это здорово чувствовать, как наливаются твои мышцы. После занятий мы отправлялись в бассейн. Вода в нем была прохладной даже в жаркое лето, а поближе к осени — так просто обжигала. И это нам очень нравилось. Тренировки на открытом воздухе не закончились для нас и в сентябре.

Единственное неудобство состояло в том, что в бассейне спустили воду, и нам пришлось перебраться на Латорицу, берег которой был совсем рядом. Возле свай бывшего деревянного моста было довольно глубоко, и мы с удовольствием продолжали нырять и плавать, несмотря на то, что на большом градуснике, показывающем температуру в реке, столбик подсиненной жидкости опускался все ниже и ниже. Последнее значение, которое он показывал накануне моего отъезда на Днепр, составляло 9 градусов.

Мы уезжаем

Итак, мы уезжаем. Все было решено чуть ли не за день. Казалось, только вчера мама вернулась из своей поездки по Днепру. В приподнятом настроении она рассказывала о своем родном городе Запорожье и о Днепре, а потом, как бы между прочим, о том, что увидела она ранним утром на пароходе, возвращаясь в Киев

— Понимаешь, он стоял на горе, освещенный солнцем, весь белый, как будто целиком вылепленный из мела, — с восторгом описывала она каким привиделся ей городок на берегу искусственного моря, в котором мы могли бы жить, если бы не передумали тогда, во время нашего визита к отцу на стройку.

Но с тех пор прошло целых четыре года — и вот, он вырос, белый город посреди степи.

— Так в чем же дело? — так, кажется, сказал тогда отец, и они решили:

— Мы уезжаем!

А дальше все завертелось и решалось очень быстро. Отец и мама быстро уволились и в последующие две недели, отрабатывая положенные по закону рабочие дни, решали свои проблемы, среди которых главной была: отсутствие денег. Мои родители никогда не старались отложить «на черный день», а то немногое, что оставалось, тут же уходило на какие-нибудь непредвиденные расходы. Вот и сейчас почти все деньги были израсходованы на мамин отпуск.

Как только приехала машина с контейнером, в который загружались наши скромные пожитки, Инвалид с триумфом начал перетаскивать свое имущество в нашу, теперь уже бывшую, квартиру.

Потом, через много лет, во время поездки моей уже взрослой сестры в город своего детства, мы узнаем, чем завершилась эта операция. Как оказалось, в отличие от нас, Инвалид, кажется, даже не был очередником на получение жилья. Поэтому его переселение было расценено местной властью, как самоуправство, и он с милицией был выставлен из квартиры, а в нее вселились очередники — семья моей бывшей одноклассницы Жени Рубцовой, которая уже много лет ютилась в убогом подвальчике на соседней улице. Ее отец — колченогий сапожник имел троих детей: Мусю, Петю и Женю.

Моя подготовка к отъезду выглядела более простой, но тоже не лишенной некоторой доли авантюризма. С прошлой весны мне нравилась одноклассница Томочка Шпигель. Внешне моя симпатия проявлялась только в том, что я на уроках часто на нее поглядывал. Даже провожать ее со школы домой, идя следом за девочкой, мне как-то не приходило в голову. Возможно потому, что Шпигели жили недалеко от реки, то есть совсем в другом конце города.

Накануне отъезда я написал девочке записку, которую передал почему-то не ей, а другому своему однокласснику с просьбой вручить ее сразу после моего отъезда. Как сейчас помню содержание этой записки. В ней говорилось, что я пришлю письмо с объяснением своих чувств. Словом, тараканов в моей голове было тоже предостаточно. Письмо это я, конечно, не написал, потому что не вспоминал о существовании ни Томы, ни других своих одноклассников, едва только поезд дал прощальный гудок.

Отправив все свои вещи товарным поездом, и, сделавшись, таким образом, совершенно бездомными, мы еще пару раз ночевали у приятелей мамы и только потом отправились в дорогу сами.

Стоит упомянуть еще один почти чудесный случай. Практически в последний день в Закарпатье отец отправился со спиннингом на рыбалку и вернулся с огромным голавлем в руках. Рыба была, по крайней мере, трёхкилограммовой и клюнула в неприметном затончике, в котором мы безуспешно бросали блесны много раз.

И вот, мы едем на поезде в купе, и в последний раз я смотрю, как за окном разгорается пожар осенних лесов. Было начало октября 1962 года. Осень в Мукачево еще не начиналась, а здесь, в горах она была, что называется, в самом разгаре.

Как завороженные мы следили за тем, как леса, еще зеленые в долине, по мере подъема к перевалу вдруг загорались холодным огнем кроваво-красных рябин и кленов, желтели листвой буков и грабов и остужались темной зеленью высокогорных хвойных лесов.

Два паровозика в начале и в конце нашего состава, натужно дымя, тащили нас через перевал в новую, еще неизведанную жизнь.

Я тогда даже не догадывался, что на самом деле они увозят меня из детства.

Белый город

На пристани

В то утро меня разбудил плеск воды.

Странные непривычные ощущения: аромат пресной воды, смешанный с запахом просмоленного дерева, резкая прохлада утреннего воздуха, едва уловимое покачивание, какое бывает, когда под ногами отсутствует твердая поверхность, и солнечный свет сквозь оконные шторки дебаркадера.

Я открыл глаза и сразу все вспомнил: последний вечерний рейс «Ракеты» — корабля на подводных крыльях и надпись на причале «Мисто Хрущов». Уже темнело, а мы стояли, как неприкаянные, с чемоданами, сумками и не знали, куда податься.

Выручила мама. Она вступила в переговоры с дежурной — толстой теткой в синем халате и красной повязкой на рукаве.

Та вошла в наше положение:

— Ой, лишенько, та куди ж ви з двома дитинами на ничь глядючи? А що, никого знайомих нема?

— Нет, совершенно никого, — заверила мама и принялась рассказывать, что месяц назад она проплывала на «Ракете» по Днепру, увидела этот город и моментально в него влюбилась. Рассказ, видимо, впечатлил дежурную, и нам разрешили переночевать на дебаркадере

Все еще спали, и у меня было немного времени, чтобы привыкнуть к новым обстоятельствам. Я натянул тонкое байковое одеяльце и снова зажмурился.

Итак, для всей нашей семьи начиналась новая жизнь.

Для моих родителей. Для моей десятилетней сестры. И для меня — четырнадцатилетнего подростка. Трое из нас уже никогда отсюда не уедут.

И только я окончу школу, поеду поступать в институт и уже надолго здесь не задержусь. Но годы, прожитые здесь — это незабываемые годы моей юности.

Три года назад на Днепре была сдана в эксплуатацию Кременчугская ГЭС, а на берегу Кременчугского водохранилища построен небольшой городок.

Когда заполнялось водохранилище, под водой оказались самые плодородные земли, десятки сел и находящийся поблизости город — Новогеоргиевск. Однако природа не преминула отомстить за такое насилие. Как и во всех подобного рода водохранилищах, летом вода в них становилась сине-зеленой от одноименных водорослей и весьма дурно пахла. Для желающих искупаться оставалось надеяться только на благоприятный ветер, который мог отнести от берега этот жуткий кисель.