И тут мы проехали мимо села, в одной их хаток которого почти на дорогу свесились ветки с красными ягодами. Мама попросила водителя остановиться, мы вышли из автобуса и направились к стоящей рядом с домиком хозяйке.

— Продайте нам ягод, — попросила мама.

— Та берить скильки завгодно задарма, — приветливо ответила хозяйка.

Я буквально набросился на склонившиеся к земле ветки, унизанные спелыми крупными ягодами. Это оказались не черешни, как мы думали, а вишни. В Закарпатье они не росли. Вишни мне очень понравились, но, когда я съел их достаточно много, у меня буквально свело скулы.

— Это называется, «набить оскомину», — прокомментировала мое состояние мама, — ничего, скоро пройдет.

В Киеве мы проехали по главной улице города.

— Это Крещатик, Геночка, — сказала мама, — такая красота, а мы тут тащимся на своих тарантасах. Неудобно даже.

Я во все глаза разглядывал непривычно высокие и красивые здания. На пристани мы купили билеты на пароход. Он был под завязку забит пассажирами. На верхних палубах стояли покрытые тканью плетеные корзины, от которых маняще пахло клубникой.

Когда мы будем жить в Светловодске, я успею изучить маршруты пароходов, везущих ароматную ягоду. Сначала с юга, вверх по течению, а потом в противоположную сторону, когда начнет созревать клубника в более северных районах. Эта первая поездка на пароходе запомнилась мне тем, что ночью я скатился на чемодане вниз по крутой лестнице, рядом с которой меня уложила мама, за неимением другого подходящего места. И ничего, обошлось без последствий. И еще скандалом в ресторане, когда повара поймали за тем, что он подливал в котел с готовым борщом сырую речную воду.

Наконец, мы встретились с отцом. Позже я так и не смог отождествить, где же на самом деле он тогда жил. Помню только, что это было настоящее село с белыми домиками под соломенными крышами, и вездесущий песок, который не только лежал под ногами, но ввиду недалекой гигантской стройки постоянно висел в воздухе и норовил забиться в глаза, нос и уши.

Когда мы приехали, отец заявил, что блесен у него больше не осталось, но рыбалка здесь такая, что и без спиннинга, можно наловить на любую уху. Червей, как я ни старался, мне накопать не удалось. А потом оказалось, что это и не нужно. Импровизированной удочкой из тонкой ветки тальника на катышек хлеба я поймал верхоплавку. А затем на ее глаз — приличного окуня. И пошло — поехало. Через час рыбы набралось достаточно. А тут еще поблизости обнаружился крохотный ручеек, впадающий в Днепр, с переползающими по мелководью рыбешками. Там мой улов пополнился щуренком и незнакомой мне черной, похожей на толстого ужа рыбой, в которой отец признал угря. Мама потом долго ворчала: его режешь, а он пищит.

К сожалению, все прелести днепровской рыбалки не перевесили тогда в глазах мамы неудобства предстоящей сельской жизни. Поэтому в тот раз мы вернулись обратно в Мукачево. Скоро строители достроили плотину, и началось заполнение рукотворного кременчугского моря.

На Латорице

Как ни заманчиво было постоянно ловить карасиков на «военном» озере, но река постоянно манила к себе. Сильнейшим раздражителем были рыбаки на Латорице, которые успешно ловили неведомую для меня рыбу — подуста. Рыбаками были, как правило, пожилые венгры, которые на вопрос, на что он ловит, бурчали под нос:

— Нэм тудом (не понимаю)

Подуста ловили длинными легкими удочками — «подуствашками». Такие удочки стоили страшно дорого, и к ним было не подступиться. А самому сделать такую удочку мне даже не приходило в голову. В те времена их делали из высушенных тонких стволов лесного ореха — лещины. Одно дело было найти и срезать подходящее для удочки деревце, а затем нужно было его сушить, выравнивать и пропитывать лаком. Все это было по силам только профессионалу, занимающемуся изготовлением удочек на продажу. К сожалению, с нашими тяжелыми и короткими «озерными» удочками пытаться ловить в проводку, так назывался этот способ ловли, было делом бесперспективным.

Поэтому мы с отцом старательно выискивали на Латорице местечки если не со стоячей, то хотя бы с медленно текущей водой. С этой целью мы старательно обследовали прихотливо петляющую речку, по меньшей мере, километров на пять — шесть ниже по течению от нашего городка. Когда нам это удавалось, нашей добычей становились несколько пескарей или же канальных сомиков. Беда была в том, что русло реки менялось после каждого сильного дождя в горах. Тогда уровень воды резко повышался, и она становилась грязно-желтой. Нередко после спада воды мы не могли найти так полюбившийся по прошлым рыбалкам омут или затончик. И только после того, как мы освоили ловлю на спиннинг, нам стали заново интересны на реке все подходящие для хищной рыбы места.

Зимой на канале

Особенно скучал я по рыбалке зимой. Но тут делать было нечего: Латорица зимой не замерзала, а на «военном» озере подо льдом караси не клевали. Однажды от отца я узнал, что по дороге на Чоп есть канал со спокойным течением, и, вроде бы, замерзающий зимой.

И тогда я решился: буду готовиться к зимней рыбалке. В соответствующей литературе я не один раз прочел про все необходимые снасти и мастерил их с особой тщательностью: и удочки, и зимние блесенки, и всю другую необходимую амуницию. Например, из консервной банки я сделал горелку, с помощью которой на сухом спирте мы будем нагревать чай или вино, если станем замерзать. Отец принес из автопарка сделанную местными умельцами пешню. Вот только ударная часть у нее была не лопаткой, как я планировал, а конусная, заостренная. Не забыл я и о технике безопасности. На всякий случай у меня была припасена длинная бельевая веревка и лыжи с легко отстегивающимися креплениями.

Наконец, все было готово. Оставалось только ждать, когда окрепнут морозы. А они все не приходили и не приходили. Стояла обычная для Закарпатья слякотная погода. В конце концов, природа сжалилась над нами. Выпал легкий снежок, и температура опустилась ниже нуля. Мы выждали еще недельку, чтобы лед на канале как следует окреп, и в следующие выходные стали собираться на пригородный поезд.

Мы погрузились еще затемно на первый рейс, чтобы в неяркое раннее утро быть на берегу канала. И канал нас не обманул. Лед был довольно крепким, и только в отдалении под мостом журчала и дымилась на быстринке еще не замерзшая вода. Мы стали на лыжи и вышли на лед.

А вот первые часы на непривычной рыбалке разочаровали. Скорее всего, здешняя рыба не ожидала, что ее будут беспокоить в такое неподходящее время года и поэтому не клевала. А, может быть, мы еще не приспособились к работе непривычных для нас блесен. Мы пробили с десяток лунок, порядком устали и проголодались. Потом я приступил к подготовке обеда, согрел отцу вина, а себе чаю. Мы постояли, поговорили, а затем я принялся укладывать наши вещи. Слышу, отец меня зовет.

Подхожу и вижу следующую картину. Отец стоит совсем близко от промоины, так что концы его лыж буквально нависают на журчащей водой и с азартом таскает окуней.

— Смотри, — говорит, — Генка, сколько я их поймал!

Но я радости слегка захмелевшего родителя не разделял и почти за хлястик телогрейки оттащил его от опасного места. Вот так и закончилась наша рыбалка на канале.

Неожиданный отпуск

Задумываясь сейчас над поворотами наших судеб, я еще раз убеждаюсь, что переезд нашей семьи на Днепр был отнюдь не случаен. Вот, к примеру, еще один неожиданный отпуск отца. Прошло два года после его неудачной попытки вывезти нас в центральную Украину. Однажды он пришел домой сильно озадаченный и сказал, что получил поручение по линии прежней своей службы. Но смысл этого поручения открылся мне только позже. А сейчас нужно было просто исчезнуть из дома на пару недель. Ему даже денег на этот отпуск выделили. Сомнений куда нам поехать не было — конечно, на Днепр.

Нас было трое, отец взял с собой приятеля, о котором я не помню ничего, не только его имени и внешности, но даже и возраста. Скорее всего, ему было, как и отцу в районе сорока лет. Многое из той поездки стерлось из моей памяти, но некоторые обстоятельства все же сохранились. Сначала мы поехали в Киев, но остановились и разбили палатку километрах в двадцати выше по течению реки.