Е принялась упрашивать:

– Комиссар, мы стоим на пороге великого открытия! Эксперименты абсолютно необходимы! Дайте мне попробовать всего один раз! Пожалуйста!

– Комиссар Лэй, – присоединился Ян, – может, и правда попробовать? Только один раз! В рабочем плане это вполне возможно. Ждать отраженных сигналов после передачи нужно…

– Примерно четверть часа, – закончил Лэй.

– У «Красного берега» будет достаточно времени, чтобы сменить режим с передачи на мониторинг.

Лэй снова покачал головой.

– Я знаю, что технически и оперативно это выполнимо. Но вы, инженер Ян… э-э… Вы не понимаете… Видите ли, какое дело… Вы хотите направить сверхмощные радиосигналы на красное солнце. Разве вам не ясен политический символизм этого эксперимента?[50]

Ян с Е оторопели, но аргумент Лэя не показался им смехотворным. Как раз наоборот: они пришли в ужас, что сами не подумали об этом. В те годы поиски политического символизма во всем подряд дошли до полного абсурда. Лэй тщательно проверял и перепроверял научные отчеты, которые сдавала Е, чтобы даже из чисто научных терминов, касающихся Солнца, убрать всякий политический подтекст. Такие выражения, как «пятна на Солнце»[51], были запрещены. Эксперимент, который послал бы к светилу мощный радиосигнал, можно было истолковать и на тысячу позитивных ладов, но одна-единственная негативная интерпретация грозила навлечь политическую катастрофу на всех, причастных к нему. Причину, по которой Лэй отказывал в проведении эксперимента, отмести было нельзя.

Но Е не сдалась. В самом деле, до тех пор пока она не идет на крайний риск, выполнить задачу было несложно. «Красный берег» обладал сверхмощным передатчиком, но все его компоненты были произведены в Китае во время «культурной революции». Поскольку качество было отнюдь не на высоте, оборудование часто ломалось. После каждых пятнадцати трансляций приходилось проводить осмотр и наладку всей системы, а затем испытательную передачу. На этих тестах народу присутствовало не много, а цели и прочие параметры выбирались наугад.

После одной такой переналадки Е Вэньцзе поручили провести испытательную передачу. Поскольку при этом не нужно было следовать обычной строгой процедуре, в помещении, помимо самой Е, присутствовало только пятеро. Трое из них были операторами низкого ранга и в технике разбирались плохо. Оставшиеся два, техник и инженер, до того устали за двое суток ремонта, что их внимание сильно притупилось.

Сначала Е настроила передатчик так, чтобы мощность сигнала превосходила пороговое значение, которое предсказывала ее теория накапливающих энергетических зеркал, использовав для этого всю мощность, на которую была способна трансляционная система «Красного берега». Затем Е задала частоту, которую, по ее предположениям, должно было усилить энергетическое зеркало. Под предлогом проверки механических частей антенны Е направила ее на запад, на заходящее солнце. Содержание передачи ничем не отличалось от обычного.

Все это происходило ясным осенним вечером 1971 года. Впоследствии Е не раз думала об этом событии, но не могла припомнить, чтобы ею владело какое-то особое чувство, кроме желания поскорее завершить передачу. Больше всего она боялась, как бы о ее проделке не узнали коллеги. Хотя она и придумала заранее несколько оправданий, но в случае чего они бы мало чем помогли: использовать антенну на полную мощность во время тестирования было делом необычным – ведь это влекло за собой быстрый износ компонентов. Кроме того, система наведения антенны не предназначалась для того, чтобы целиться прямо на Солнце. Е чувствовала, как нагревается окуляр. Если он сгорит, ее ожидают серьезные неприятности.

Солнце медленно садилось, Е пришлось вести за ним антенну вручную. В этот момент антенна «Красного берега» напоминала огромный подсолнух, медленно поворачивающийся вслед за светилом. К тому моменту, когда загорелся красный огонек, обозначавший конец передачи, с Е сошло сто потов.

Она оглянулась вокруг. Трое операторов возле контрольной панели выключали оборудование – блок за блоком, согласно строгим инструкциям. Инженер в углу диспетчерской пил воду из стакана, а техник мирно дремал на своем стуле. В каких бы тонах историки и писатели ни описывали эту сцену впоследствии, реальность была весьма прозаичной.

Едва закончив передачу, Е выскочила из диспетчерской, пронеслась по коридору и ворвалась в кабинет Ян Вэйнина. Переведя дыхание, она проговорила:

– Передайте на радиостанцию базы, чтобы начали прослушивать частоту 12 тысяч мегагерц!

– И что же это мы принимаем? – Ян с удивлением воззрился на пряди волос, прилипшие к мокрому лбу Вэньцзе. По сравнению с высокочувствительной мониторинговой системой «Красного берега» обычная армейская радиостанция, которой пользовались для связи с внешним миром, была сущей детской игрушкой.

– Может быть, что-нибудь и примем. Нет времени перестраивать «Красный берег» в режим мониторинга!

Обычно для разогрева и перехода от передачи к наблюдению требовалось чуть больше десяти минут. Но сейчас мониторинговая система тоже подвергалась переналадке, многие ее компоненты еще не успели собрать заново, так что на быстрый ввод ее в строй рассчитывать не приходилось.

Ян несколько секунд таращился на свою собеседницу, затем схватил телефон и приказал офицеру-связисту следовать распоряжениям Е.

– У этого радио чувствительность такая низкая, что единственные инопланетяне, сигнал которых мы сможем принять, – это жители Луны, – сказал Ян.

– Сигнал придет от Солнца, – сказала Е. За окном красный как кровь солнечный диск уже почти коснулся гор на горизонте.

– Вы воспользовались нашей антенной, чтобы послать сигнал на Солнце? – ужаснулся Ян.

Е кивнула.

– Никому не говорите! Это никогда не должно повториться! Никогда! – Ян оглянулся, не подслушивает ли кто под дверью.

Е снова кивнула.

– Но зачем? Отраженные сигналы будут очень слабыми, далеко за пределами чувствительности обычного радио!

– Нет. Если моя догадка верна, мы услышим невероятно громкое эхо! Оно будет сильнее, чем… ну, я и вообразить не могу, чем что. При мощности сигнала, превосходящей определенный порог, солнце усилит его в сто миллионов раз.

Ян бросил на Е удивленный взгляд, но та больше ничего не добавила. Оба молча ждали. Ян отчетливо слышал взволнованное дыхание Вэньцзе, громкие удары ее сердца. Слова Е проскочили мимо его сознания, зато чувства, похороненные в его душе много лет назад, вынырнули на поверхность. Ему оставалось только взять себя в руки и ждать.

Прошло двадцать минут. Ян взял телефон, позвонил на радиостанцию и задал несколько коротких вопросов.

Потом положил трубку.

– Они ничего не приняли.

Е, затаившая дыхание, пока он разговаривал со станцией, испустила долгий выдох и кивнула.

– Зато американский астроном отозвался. – Ян вынул толстый конверт, залепленный наклейками таможни, и протянул Е. Она разорвала конверт и углубилась в письмо. Гарри Питерсон писал, что не мог даже вообразить, что в Китае есть коллеги, изучающие планетарный электромагнетизм, и ему очень хотелось бы сотрудничать и обмениваться информацией в будущем. Он также послал две пачки документов – запись юпитерианских радиовсплесков. Это были фотокопии, снятые с длинных записывающих лент, которые следовало сложить фрагмент за фрагментом. Надо сказать, в те годы большинство китайцев в глаза не видели копировальной машины.

Е принялась укладывать листы бумаги в две полосы на полу. Дойдя примерно до половины, она распрощалась с надеждами. Формы сигналов, присущие солнечным засветкам, были ей хорошо известны. Они не походили на те, что лежали сейчас перед ней.

Е стала медленно подбирать бумаги с пола. Ян присел рядом на корточки, чтобы помочь. Отдавая пачку фотокопий женщине, которую любил всей душой, он заметил на ее лице улыбку, такую грустную, что у него затрепетало сердце.