Колонки ревут. Толпы ревут, посреди площади трибуна, с которой люди кричат что-то в небо. Это очередное Великое Национальное собрание, по традиции, превращенное в Бессарабии в фарс, это очередная независимость, которую, по традиции, Бессарабия не знает куда девать и не знает, что с ней делать. Лоринкову снится 1989 год. Снятся каменные блоки на выездах в город, вооруженные патрули, и это уже 1992 год: генерал Лебедь, брат полковника Лебедя, глядевшего с похмелья какой-то фильм про ударников производства в кинотеатре «Искра» напротив дома Лоринкова, спасает Бессарабию от позорного поражения. Снится 1995 год – в городе происходит первое наводнение, потому что канализационные стоки не чистили шесть лет, и в Кишиневе на дороге тонет первый прохожий, случай невероятный и дикий, а потом к таким происшествиям город привыкнет.

Кишинев, разбросавшийся на семи холмах, как человек, изнывающий во сне от жары, становится похож на каменный город, брошенный людьми в джунглях. Трава побеждает. Лианы мягко обнимают колонны, ползут по стенам зданий, чтобы задушить их, по улицам скачут мартышки, а в подвалах находят приют смертоносные кобры. Мартышки хохочут. Они садятся на скамьи, надевают на головы брошенные людьми короны, с раздражением отмечает Лоринков, они могут даже накласть в унитаз, потому что видели нечто подобное когда-то, но разве в состоянии они поддерживать систему водопровода? Нет. Несколько десятилетний город еще держится, поражая воображение случайных путешественников, а после зелень побеждает. Прошлое развеивается. Есть два города, которые были и перестали быть, и один из них звали Макондо, а со вторым сейчас доживаю его век я, думает Лоринков во сне.

Вода смывает город. Ветер сдувает город. Исчезают улицы, слетает плитка с мостовых, закрываются больницы и заводы, пропадают светофоры, зато появляются стаи бродячих собак, поражающих воображение даже бывалых туристов, крыши становятся дырявыми, подъезды пугают, тьма, тьма сгущается над Кишиневом. Наступает последняя стража, и перед рассветом над городом становится особенно темно, Лоринкову приходится старательно вглядываться, чтобы хоть что-то разглядеть во сне. Видит цикл. Город, появившийся из ничего, в ничего и превращается: вновь становится пыльным, заброшенным среди полей местом, исчезает, разрушается, и камни порастают травой. Рожденный из тлена тленом и становится.

Лоринков ворочается на полу, оставляя после себя мокрые следы, и прикрывает лицо руками. Страдает от жары. Кишинев тяжело стонет под грузом жаркого воздуха, Кишинев истекает влагой, и ему невдомек, что на него глядит кто-то сверху. Писатель Лоринков глядит во сне на свои владения, свой удел, данный ему Богом в безраздельное прижизненное пользование до конца времен, писатель Лоринков глядит на свою вечную ссылку и свой вечный дар. Писатель Лоринков глядит на Кишинев. Город просыпается.

Пока мужчины занимаются своими невероятно важными делами – войной, работой и посещениями борделей, Бабушка Первая поет колыбельные младшей сестре и мечтает о муже. Седьмая дочь. Ничего особенного, потому что после нее в семье рождаются еще три девочки – итого, ровным счетом, десять невест, и отец Бабушки Первой глубоко задумывается. Из состояния меланхолии его не выводит даже призыв в армию и отправка на фронт, куда-то очень далеко, на Дальний Восток. Бить япошек. Зачем ему нужно бить япошек, здоровущий мужик ростом в два с лишним метра, уроженец Буковины, знает отлично. Злые косоглазые. Если мы япошку не поколотим, объясняет он Бабушке Первой, которая тревожно глядит на сборы папеньки, он придет сюда и всех нас заставит на себя работать, куклу твою отберет, а тятю и маму скушает! Бабушка плачет. Не реви, смеется отец и уходит на войну, чтобы вернуться спустя полтора года живым и невредимым, в полной уверенности, что если бы япошку по носу не щелкнули, тот бы у дочери куклу отобрал и мамку с папкой скушал. С возвращением.

Ветеран японской войны, отец Бабушки Первой славится на все село Машкауцы тем, что может взвалить на плечи четыре мешка зерна и подняться, не держась за лестницу, на второй этаж дома. Всегда спокойный. Как и все, кто обладает недюжинной силой, добродушный мужчина, за все благодарный судьбе, просто слегка озадаченный наличием десяти дочерей, отец Бабушки Первой женат на истеричке. Нервная баба. Жену он любит, а та, вечно дерганная и чем-то напуганная, притягивает к себе неприятности, словно магнит, и, кажется, Бабушка Первая наследует эту неприятную черту от матери. Будто сама кличет!

Когда отец уезжает в поле, чтобы там поражать односельчан количеством мешков, поднятых и на телегу брошенных, в село приходят цыгане. Времена вегетарианские. Так что цыгане пришли без дурман-травы, цыгане никого не украли, они просто зашли во двор Бабушки Первой и, на глазах у испуганного ребенка, оставили мать в дураках. Наплели с три короба. Если порчу, что на твоем ребенке, не свести, говорит, качая головой, седой цыган, то плохо вам всем будет: через три года дети начнут умирать. Мать охает. Всегда напуганная, с глазами в пол-лица, вечно подавленная, в депрессии, кудахчет по любому поводу и от малейшего шороха грохается оземь. Ударяется в слезы. Не плачь, милочка, говорят цыгане, есть способ. Уходят, нагруженные добром, – его они обещают сжечь в полнолуние на могиле утопленника, и после того все чары с Бабушки Первой будут сняты.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.