– Для них только на том свете. А для остальных появилась бы надежда. Баг в системе искусственного интеллект. Дефект алгоритмов общества всеобщего благополучия. Рано или поздно он разрушит выстроенную структуру. Если каждый получает лучшее, тысячи и тысячи ни как не могут убивать самих себя. Поправками по профилактике правонарушений такое не прикрыть. Какие программы-подпорки не пиши, ошибка накапливается. Все рано или поздно рухнет.

Воронцов встал и прошелся, сосредоточенно глядя на собственные ботинки и чешуйки композитного покрытия между ними. Без бага не увидеть ошибку, не получить свободу. "Московское стояние" первый камушек лавины смертей и отката в прошлое. Жизнь снова стала хуже, но свободнее. Вечный цикл бестолкового человечества.

– А когда рухнет, станет собираться по-другому, – воодушевленно продолжила Женя. – Как после всех революций. И мне, как и всем погибшим, хочется знать, как вышло в будущем. Как у вас?

Один древний скульптор считал, что произведение искусства уже дремлет в камне, задача творца увидеть его, стесать лишнее и освободить красоту. Сквозь наслоение чужих, грубо слепленных масок, казалось, пробивался образ Жени. Смахни их рукой и увидишь высокие скулы, разлет бровей, нежный овал подбородка.

Воронцов почему-то разозлился. На себя или сразу на вселенную, хрен пойми.

– А что могло выйти? Много новых смертей и разбитые иллюзии.

Она разом потухла и опустила плечи.

– Вижу, Павел, вы сидите, слушаете и видите во мне пафосную дуру. Но вам всего этого не понять. Вы же не жили в мире модельного права? Вы человек космоса.

Ага, обыватель криоснов и виртуальных баров. Прожигатель жизни в стране по имени Наиль. Чем тебе не модельное право? На революцию против созданного собственными руками благополучия Воронцов сроду не решится.

– В ваше время и правда не жил, – выдал он нейтрально.

– Значит, ваш мир другой?

– Не совсем. Ваша история – вполне возможно наше прошлое. Вы же слышали Наиль: тысячелетие назад в нашем мире было «Московское стояние», то, о чем вы рассказали.

– А дальше? Что случилось в следующие годы?

Она жадно поддалась вперед, глаза засияли разноцветным любопытством. Удивительно, насколько сильно человек хочет знать будущее. Даже если точно в него не попадет. Все равно готов отдать десяток собственных лет, лишь бы заглянуть в то, что случится спустя добрую сотню. Глупость ведь вопиющая!

Воронцов хмыкнул:

– Честно? Ничего хорошего. Никакого государства будущего не появилось. Люди продолжили себя убивать под флагом о новом мире. А потом, как это и бывает, гражданская война, уничтожение машин и технологический откат.

– Из ваших уст звучит плохо. Вы, наверное, тоже считаете, что нет смысла, что-либо ломать. Что просто люди во все времена недовольны своей судьбой. Какой вариант не предлагай – он будет плох. Игорь правильно называл человечество стадом, которое тянет к обрыву?

Сравнение с Игорем, как накатившая волна тошноты. И за ней пришла мысль об оставленной экзопланете. Сначала Воронцова достала жизнь на Земле, в потом он осатанел от космического бродяжничества. Вечная неудовлетворённость, голод перемен терзает любые поколения. Но все-таки…

За идеологией процветающего модельного общества стояла власть «вечных» и вседозволенность поколений «интуитивных» управленцев. Все это держалось на тотальном цифровом контроле. Диктат лучшей судьбы, избежать которой ты не имеешь права. Только не древние мойры ее пряли, а искусственный интеллект нанизывал правильно отобранные жемчужины на нити судьбы. Точная мера благополучия для каждого. Еще этот дурацкий эмпатфактор.

Он тряхнул головой, прогоняя мысли, и ободряюще улыбнулся Жени:

– Да ладно, с одного и того же обрыва мы хотя бы не падаем. Находим новый и сходства не замечаем. К модельному праву люди хотя бы не вернулись, и то хорошо. Да и бог с ними, обрывами. Я вот, например, домой лечу. Буду рад там расслабиться, лежать на пузе и ничего не делать. Давай на «ты», и скажи, что нам делать с твоими убийцами, которые делят с тобой одно тело? Как так вообще вышло?

Космос, а может, проклятое мусорное облако будто создало не тело, а носитель историй. Три героя в одной книге, и это их проблема, как они уживаются на страницах. Поубивают друг друга или подружатся.

– Не знаю, как. Мы будто остались рядом, там за границей жизни. А Игорь… он не хотел меня убивать. Любовь у него такая с правом собственности. Он считает, что всегда знает, как для меня лучше.

– Значит, лучше приковать, если собственность не согласна?

Она отвернулась.

– Для него так и есть. Хотел обезопасить меня от глупых поступков. Чтобы не мешалась под ногами, пока он разбирается. Но гибели моей допустить не мог.

– Ты его оправдываешь? Защищаешь?

– Нет, но… просто понимаю. И слышу. Мысли, голоса, то далеко, то ближе. Их можно отодвинуть усилием воли, и вынырнуть самой. А можно утонуть, потеряться. Они хотят говорить, а я молчу. Потому что боюсь.

– Ты же сказала, что можешь вытеснить Марка и Игоря?

Дернула головой, посмотрела прямо и даже зло. Шея под химтканью отчетливо напряглась.

– Мне так кажется. Но чем дольше я здесь, тем труднее себя контролировать. Они оба все ближе и могут слышать меня. А вот ты… Можешь позвать любого.

– Просто позвать?

– Да, думаю, придет тот, кого ты позовешь.

Никак не считать мимику, вызов это или страх.

– Хочешь, чтобы позвал?

Женя судорожно вдохнула и прикрыла глаза. Под веками они задвигались, словно яркий сон захватил ее в то же мгновение. Или чудовища, делившие с ней разум.

– Попробуй, капитан, и поймешь, – прошептала.

Позвать кого-то другого все равно что предать…

Не слишком ли быстро Женя стала для него человеком? Напротив сидит существо необъяснимого происхождения, которое приходится контролировать. Наиль тысячи раз права. Он размяк. Как мороженное из холодильной камеры, оказавшееся в руках. Успел рассмотреть в угловато срубленном гомункуле гордую и прекрасную деву. Идиот, как есть.

Не растекаться, провести эксперимент. Сейчас.

– Игорь, – произнес он негромко. – Игорь Климов.

По телу, которое он уже называл Женей, прошлась короткая судорога. Глаза открылись со злым прищуром, края плотно сомкнутого рта поползли вниз.

– Игорь?

– Где Женька? – прошипел тот зло. – Слышал, что с тобой говорила. Будто рядом, в моей собственной голове.

– Все верно. Как и твой подельник Марк, – нехотя сообщил Воронцов, смысла врать и придумывать никакого. – Вы втроем занимаете одну несчастную голову. Я бы предпочел, чтобы ее занимала Женя.

Климов несколько секунд обдумывал услышанное, потом кивнул, явно принимая реальность и подался вперед:

– Значит, ты ее выбрал, а нас желаешь уничтожить? Могу понять, сам бы сделал также. Но Женька – моя. Держись от нее подальше. Пока я еще жив.

Жив он, как же, размечтался, лепешка дерьма тысячелетней давности.

– Ты же ее угробил. Сначала сделал зависимой, а потом и убил, – вызверился Воронцов. – Какая она – твоя. Скотина ты бесстыжая и самодовольная, и это еще мягко сказано.

– А ты, значит, рыцарь на космической посудине? Стыд – прут для баранов, мне без надобности. А Женьку нужна. Просил ее об одном – не дергаться! Но разве бабы что слушают, кроме собственного распаленного воображения. Не тяни к ней лапы, а то в один час – потеряешь. Я уж постараюсь.

Руки сжали подлокотники псевдокресла, и Климов напрягся, вытянулся, как струна. Сейчас и в драку бросится. За тени на стенах подтекающего чердака.

– Найль, зафиксировать! – гаркнул Воронцов, проклиная себя за очередную неосторожность.

– Сделано, капитан!

Климов задергался в невидимых путах.

– Успокойся. Давай поговорим. Есть, о чем.

– Неужели? Говори. У меня все равно нет выбора.

– Женя сказала, что вы с Марком обещали людям основать государство будущего. Звучит бредово.

Тот ухмыльнулся.

– Не так уж и бредово, командир. Обещали то, что могли бы сделать. Если бы захотели.