– Смотрю, по терминам вас натаскивают. Но мне с высокой колокольни на эту девиантность. Баба поднялась на пустой этаж, значит, зрителей не хотела, и агитацию, скорее всего, не вела. Если с кем и обсуждала попытку самоубийства, то, вероятно, не намеренно. Но выявить нужно.

– И это все, что вы делаете?

– А что ты думала? Держим за ручку и успокаиваем? Психологическая реабилитация – не моя тема. Я плохой коп при хороших психологах. Они рассказывают, как прекрасна жизнь, а я наглядно демонстрирую, что она прекрасна не для тех, кто хочет затянуть петлю. Допрашиваю, показываю зубы, всем видом сообщаю, что клиент совершил преступление. Потому от меня надо со всех ног бежать в сторону доброго психолога и эмоциональной коррекции. Еще есть глупые вопросы, практикантка? Или сменишь место практики?

Вот ведь хамло. Женя пожала плечами и отвернулась. И психология – не ее тема, и этот хмырь ни пойми что.

На дорожных ограждениях лежали пушистые ленты снега. Меж плит тротуара искрились не выскобленные механическими уборщиками кусочки льда. Когда большой мир вокруг тебя внезапно меняется, а ты – нет, желание прыгнуть с высоты в свежевыпавший сугроб может стать неодолимым. Женя закрыла глаза и представила опостылевшую аудиторию, незнакомых людей и белизну за окном. Чужие эмоции появились сами. Проклятый эмпатфактор.

– Выходи, Евгения Звягинцева, приехали к профессорше.

Климов разблокировал двери, выбрался и, не оглядываясь, зашагал к двухэтажному особняку под темно-зеленой черепицей. Уж он-то явно не собирался делиться с Женей ни мыслями, ни эмоциями. Даже по профессиональной обязанности. Пришлось ускориться, на ходу застегивая куртку. Ветер ноябрьский, промозглый. Хотя так называемый босс, не дрогнув, в пиджаке расхаживает, не иначе как шерсть греет. И не только на голове.

Дверь открыли сразу. Тяжелая, дубовая, самая обычная, без технических приблуд. Уже немолодая женщина на пороге выглядела хрупкой и беззащитной. В свободной голубой блузе с широкими расшитыми рукавами. Художница, а не профессор.

– Вы ко мне?

Звонкий голос и удивленный взгляд под высокими, ровными бровями. Женя стояла чуть позади Климова, точнее выглядывала сбоку. Тот и не думал потесниться на крыльце, дать ей местечко рядом.

– Лейтенант Игорь Климов. Я по вашему преступлению. Отдел контроля нарушений.

У женщины мгновенно расширились зрачки. Такт и эмпатия – понятия для офицера центра профилактики знакомые, не дурак же. Значит специально.

– Ах да, конечно, проходите, – зачастила хозяйка и чуть ли не отпрыгнула назад, чтобы их пропустить. – Мне говорил мой психолог, что вы придете. Но в моем случае, поверьте, это формальность, все так нелепо, так глупо вышло. Я не планировала ничего подобного, и мне так стыдно, офицеры. Как мне к вам лучше обращаться?

– Так и обращайтесь, – буркнул Климов отстраненно. – А это – Женя. С ней сами договаривайтесь. Я же могу не разуваться?

И не дожидаясь растерянного: «да, да, конечно», направился вглубь дома.

Женя все же сняла ботики и ободряюще улыбнулась Елене Степановне. Злой и добрый. Лучше она будет из добрых. Хозяйка и так взвинчена: у распахнутого ворота быстро пульсирует венка.

Дом внутри обставлен, наверное, еще родителями. Книжные стеллажи до потолка, блеск пыльных стекол, кое-где вставлены старые фотографии, полудрагоценные камешки на подставках. По краям и в середине стеллажей несколько манипуляторов с тактильными экранами. Щупальца устройств печально болтались. Видно давно их не запускали кататься по тонким рельсам вдоль полок, доставать с высоты номерные тома. Старая технология, между прочим, но многие с большими и старыми личными библиотеками ею пользовались.

Женю оставили осматриваться. Когда она добралась-таки до гостиной, Елена Степановна взволновано смотрела внизу вверх на Климова и оправдывалась. Слова так и прыгали, обгоняя друг друга. Их даже слышать не надо, одна интонация вызывала сочувствие и знакомую усталость от шума бесконечных диалогов.

– Я верю, верю, что случайно. Что не хотели покушаться на свою жизнь. Но что-то толкнуло, и не удержались. Так ведь?

– Да, совсем не хотела, поверьте. Случайно вышло, не пойму, как. Зима, наверное, началась. Может, вы чаю выпьете?

– Чаю? Почему нет. Позже. Значит, не хотели?

– Нет, – отчаянно замотала головой.

– А почему не хотели? Кто-то вас отговаривал? Долго не решались? Страшно?

Климов не вопросами, пулеметной очередью палил, и взглядом высверливал.

– Страшно, – отпрянула Елена Степановна, пальцы побежали по шитью рукавов, глаза заблестели, – я не понимаю, почему вы… Что страшно?

– Страшно на тот свет, больно, поэтому не хотели. Давно ведь пришла в голову такая мысль: покушаться на свою жизнь?

Елена Степановна стиснула запястья.

– Я не…

– Никаких "не". Придется ответить, – властно отрезал Климов. – Вам и психолог, наверное, говорил. Покушение на себя – преступление. Правоохранительные органы должны знать все обстоятельства.

– Конечно. Я понимаю.

Голос дрожал, слова выходили с трудом. Елена сделала шаг назад и упала в кресло. Вот как работает господин лейтенант. Резко и больно, без долгих преамбул. А люди уязвимы, обнажены собственным несчастьем. Они не отпетые профессионалы от криминала с отработанной легендой, эшелонированной обороной и непробиваемой уверенностью в себе. Таких в триллерах и наряд полковников расколоть не может, не то что офицер-одиночка.

Женя присела на край кушетки – безмолвный и незаметный свидетель. В ее участии начальство не нуждалось.

– Мне нужны от вас очень простые ответы. Короткие и правдивые. И мы больше не встретимся.

Климов катнул в сторону стеклянный столик, двумя пальцами зацепил спинку стула у сдвинутого к окну гостиного стола и поставил его впритык к креслу с хозяйкой. Сел и активировал звуковой планшет. Собранная поза, весь во внимании. Худенькая женщина на низком кресле почти съежилась под нависшим мужиком в костюме. Дрожащей рукой провела по губам.

– Хорошо? – спросил он с очень мягким, едва заметным нажимом.

– Да, да, – торопливо закивала она.

– Все очень просто, – голос стал бархатным, вкрадчивым. – Когда вам впервые пришла в голову мысль об этом преступлении. Кто с вами говорил о самоубийстве? С кем вы говорили? – сделал паузу и добавил предельно холодно: – И не вздумайте увиливать. Контакты ваши и так проверяют.

– Нет, нет. Конечно.

Агрессивный допрос походил на насильственную исповедь в несуществующих грехах. По стандартному перечню таковых. Звуковой планшет послушно переводил речь в текст. Климов в упор смотрел на хозяйку, бросал рубленные фразы, не ослабляя давления. Лишь изредка что-то отчеркивал на экране коротким стальным стилосом.

Печальная история депрессии не тянула на пропагандистские действия. А вот сама Елена Степановна о смерти размышляла давно. Вскоре, как после пятого курса ее подружка закатила прощальную вечеринку в честь скорого отъезда в теплые страны, а на следующий день вскрыла себе вены. И никто не успел вытащить ее из ванной. Это не прыжок с высотного учреждения в городе, напичканного датчиками движения и системами, сканирующими физиологические параметры живых организмов. Видимо, сильно задержалась Елена Степановна в оконном проеме. Дежуривший андроид успел зафиксировать угрозу и выстрелом из встроенной водяной помпы притормозить падение. В итоге несколько силиконовых стяжек на поломанных костях, курс коррекции, и уважаемый профессор в черном списке социально-психологического департамента.

Климов не стремился углубляться в детали, копаться в чужих ранах. Был равнодушен, холоден, формален. Люди с их страданиями его не интересовали. Странная для такого человека работа. Или наоборот – идеально подходящая. Как и у всех.

– У меня больше нет вопросов, Елена Степановна. Я ухожу, но оставляю вам свою помощницу, уделите время её вопросам. Не провожайте. И без чая обойдусь.

Не останавливаясь, на ходу оправляя одежду, он прошел мимо Жени и буркнул: