Стены кричали скрытыми угрозами. Контраст между идиллией правильного и кошмаром преступного ощущался очень остро. Как привкус кислоты во рту. Забавно, что полицейская часть этого малоприятного заведения сидит в башенке. Хотя может не вся, только лейтенант Климов. Предотвращает преступления граждан против самих себя.

С первого года обучения им вдалбливали модельное цифровое право. На третьем прочли типологию гуманистических коммуникаций и социологию благоденствия. Затем был семестр с курсом по дисфункции высокоблагополучных сообществ и по девиантности гармонического развития личности. А ведь еще три сотни лет назад никому бы и в голову не пришло, что наука станет заниматься такими проблемами. Накормить бы и обеспечить работой. В двадцать четвертом веке генная инженерия решила эту проблему окончательно. Фермы по выращиванию мяса торчат теперь в каждом районе.

Оказывается, куда сложнее – остановить деградацию полностью удовлетворенного человека.

Как подумаешь, и в голове не укладывается. Каждый винтик в стране существует ради счастья и процветания личности. Эта проклятущая личность просто обязана быть счастливой. Но, вредина такая, не понимает этого. Ну ничего, психологи помогут посмотреть на жизнь под нужным углом. Помогут разобраться. Вот только некоторые не идут к психологам. А часть из этих некоторых стремится уничтожить самих себя.

В современном праве это квалифицируется как особая форма преступления. Без последствий в виде прямого уголовного наказания. Его осуждают, предотвращают, расследуют, профилактируют. Рецидивистам надевают браслеты, над ними устанавливают слежку, и наказанием это не считается. Правовой парадокс: человек не имеет право уничтожить свою жизнь, и человек имеет право на свободу выбора. Если, конечно, выбор не ущемляет права других.

Модельное право отчасти снимает это противоречие. Трактует самоубийство как отказ от свободы жизни и выбора и, одновременно, как ущемление прав оставшихся с горем родных. Вот только в формальную логику цифровых норм не встраивается насильственное предотвращение самоубийства. Попытаться спасти в процессе можно, а поставить блокирующий имплантат в неблагонадежного гражданина – уже нет. Прямое незаконное вмешательств в последний акт свободного выбора. Но если ты его отыграл и выжил, то попадаешь в категорию преступников. Дальше твоя свобода ограничена заботой общества о больном, оступившимся и заблудшим.

Женя хорошо разбиралась в юридических хитросплетениях, проработав теоретическую часть диплома. Вот только от грядущей практики с души воротило.

Сначала в школе, а потом и в вузе она плавала в коллективе, как рыба в вводе. Легко вступала в контакты, включалась в события, понимала чужие мотивы, сомнения. Без долгих размышлений чувствовала, как поступить. Эрудиция, аналитические навыки, скорость вербальной реакции, способность отслеживать многоканальные процессы, – все на высоком уровне. И эмпатический фактор зашкаливал. Отец твердил, что у нее великолепные задатки управлять людьми и процессами.

Пару последних месяцев Женя начала дохнуть от активной жизни. Стоило остаться одной, как накрывал мучительный откат: никого не видеть, закрыться, погрузиться в созерцание простых цифр, букв и текстов. В центре событий и людей организм вновь оживал, как кнопочный идеально функционирующий автомат. Реальность заполняла чужими эмоциями, обстоятельствами, расчетами так, что места для самой себя не оставалось. Когда волна общения отступала – от Жени оставалась оболочка. Практика и грядущие встречи с самоубийцами-неудачниками совсем не радовали.

На седьмом этаже пространство выглядело попроще: проходы забраны однотипными панелями со встроенными информационными экранами. Понятно, что за утешением сюда не заходят, психологи, социологи и им подобные работают в другом крыле.

А ее ждут: дверь в нужный кабинет втянута в разъем.

Мужчина в темно-сером костюме сидел напротив двух широких экранов, локти тонули в бумажном хаосе. На появление Жени даже бровью не повел. В профиль хорош: лицо гладкое, скульптурное, подбородок тяжелый, нос прямой и весьма выдающийся. За спиной не кресло, а какой-то пластинчато-шарнирный робот, – любую позу обеспечит комфортом.

– Здравствуйте, я из университета, практикантка Женя Звягинцева. Меня к Игорю Ивановичу Климову направили.

– Это я. Лучше без Ивановича.

Нехотя поднял голову от раскрытой папки. Голос низкий, со стальной прохладцей.

– И зачем ты мне нужна, практикантка?

Вот так вот, и никакого «здрасте-приятно-познакомиться». Женя мысленно пожала плечами. Может, это и к лучшему, меньше душевности, спокойнее работа.

– Наверное, не за чем, – улыбнулась она как можно доброжелательнее, – а вот вы мне нужны. Иначе практику не зачтут, и материала для диплома не будет.

Он усмехнулся краем рта. Бросил в нее папкой со стола. Женя неловко поймала сразу обеими руками.

– Действительно нужен, – Климов откинулся на спинку своего страшноватого кресла. – Садись вон на свободный стул, изучай дело. И помалкивай пока. Через полчаса пойдем к этой дамочке. А там сообразишь по ходу пьесы.

Ровно через двадцать минут он действительно вскочил, бросил короткое «пойдем» и вылетел из кабинета. Женька едва успела вынырнуть следом из автоматически схлопнувшихся дверных створок. По-видимому, метод работы лейтенанта Климова – загнать практикантку в стресс, авось сбежит сама. Но ее это даже возбуждало: без лишних слов головой в омут.

В парковочном колодце их ждал служебный кар со штатным роботом за рулем. Климов молча указал на заднее сидение, сам распахнул водительскую дверь и в несколько точных движений сложил человекоподобный механизм. Запечатал его в спинку сидения, которое сразу вернуло упругость. Значит, сам захотел покрутить баранку.

Женя иногда нарушала правила и гоняла на запасном, встроенном в панель автопилоте, не устанавливая робота. За это полагался вполне ощутимый штраф. Считалось, что кар без хоть какой-то фигуры за рулем создает дискомфорт для участников движения. А психологический дискомфорт – страшное общественно зло. А так хоть голой по фонарям лазай или лапки котятам отрывай, если всем от этого исключительно приятно дышится.

Когда пневматический лифт выплюнул машину наружу, Климов проговорил даже не повернувшись:

– Ну что там вычитала? Рассказывай, а то не было времени пролистать.

Женя посмотрела на коротко стриженный затылок. Волосы густые, черные, без малейшего просвета – лысина точно не грозит. Из-за положенных на руль рук пиджак топорщился на плече. Мистер холодная глыба. Выточили совершенство, но некоторые части организма забыли оживить, да тот и так работал слаженно. Лет на десять старше её лейтенантик, а ведет себя как начальство со стажем.

Да, пожалуйста, что здесь рассказывать:

– Елена Семеновна Никифорова, профессор, эксперт по альтернативным топливным источникам, выпрыгнула с верхнего этажа здания Института энергетики. Закончила лекцию для производственников с орбитальных заводов, поднялась на пустой этаж, открыла окно и вниз. Спасла реакция дежурившего андроида, поэтому поломалась, но выжила. На сегодня уже прошла часть курса эмоциональной коррекции, призналась, что прыгнула от накатившей тоски, не могла видеть стены своей аудитории. Лечение идет успешно, эмоциональный фон улучшился.

– Скука смертная, – буркнул Климов. – И клиент не наш.

Женька рассматривала приложенную к делу фотографию места преступления. Темный, напитавшийся влагой отпечаток на белом. В тот день первый раз выпал снег, на следующий уже растаял. Стек торопливыми ручейками в чугунные узоры канализации вдоль дорог и тротуаров. В Москве из канализационной системы создавали искусство: подсвечивали причудливо, запускали веселые фонтанчики. Но не в этом дело. Просто первый снег зимы –особенный день. В деле, конечно, про погоду не написано, но Женя, пока читала, запросила справку на дату. Чувствовала, что так и окажется.

– Почему не наш, она же не от несчастной любви прыгнула? Типичное неприятие траектории личностного роста, девиантность благополучия.