Она была типичной отличницей и послушной девочкой. Для нее Фандер – расист, животное и олицетворение зла в этом мире. А она для него – часть иной серой массы. Такие, как она, когда-то выдвигали против него обвинения, а он их все принимал, потому что и сам бы себя посадил, что уж там.

– Как странно… – вздыхает Пьюран, ставя на стол чайник. – Ты… в моем доме.

Фандер пытается понять, как они спелись с Якобом, и приходит к выводу, что они оба просто до оскомины на зубах хорошие и им сама судьба велела быть вместе.

– Да уж, странно, – тянет Фандер, пытаясь держать себя в руках.

Все-таки он еще не привык к тому, что иные теперь всегда рядом, сидят с ним за одним столом, пускают его в свой дом. Нока не в счет, она «своя» иная. С детства знакомая.

Фандер не гордится тем, кем был, впрочем, он не может отрицать, что из их четверки друзей был самым категоричным. Листан скрывал свое истинное отношение к иным за шуточками и насмешками, но понимал, что все, что на них сыпется, неправильно. Якоб был скептиком с самого начала: он сомневался в методах истинных, и бремя быть одним из детей Ордена его тяготило. Каждый раз, выходя после полуночи из дома на охоту, он недовольно морщился. Рейв Хейз был у них главным. Может, потому что главой Ордена был его отец? Или потому, что он всегда хорошо разбирался в том, что хорошо, что плохо, и мыслил трезво? Они доверяли Рейву, как себе. Всегда. И больше всего в первый год после революции Фандер скучал именно по нему. Хейз всегда говорил правду, всегда знал, как убедить самого упертого болвана. Пожалуй, Фандеру жаль, что Рейв не убедил и его тоже.

Потому что в четверке блестящих студентов академии, детей глав Ордена и лучших друзей Фандер был самым конченым ублюдком. И понимал, почему ему никто не доверяет.

– Значит… помогаешь Нимее вызволить Энга, – бормочет Пьюран.

Кажется, в присутствии Фандера она чувствует себя неуверенно даже в собственном доме.

– А почему не она помогает мне вызволить с того света родного брата? – скалится Фандер, чувствуя приступ бешенства. – Или я на такое не способен?

– Ты и твоя шайка после революции развалили магазин моего отца и прогнали его из Бовале, – шипит Пьюран, а потом стремительно краснеет.

Ее бесцветное лицо тут же становится весьма хорошеньким, а взгляд Якоба теплеет, пока руки обнимают чуть подрагивающие плечи Лю.

– Как хорошо, что его не оказалось в тот день дома, – скалится Фандер.

– Хорошее вы выбрали время. Он мог бы защитить то, что нажил за долгие годы труда!

– Или помереть, одно из двух.

– Фандер! – рявкает Якоб.

– Весело было топтаться по делу всей жизни честного человека? – Лю даже вскакивает из-за стола, а Якоб усаживает ее обратно, просит успокоиться.

Пьюран и Хардин смотрят друг другу в глаза, пока не становится очевидно, что оба сдаваться не намерены. Тогда Фандер встает и молча уходит на балкон.

Тут же накатывает тошнота от головокружительного вида. И немыслимой высоты.

Ты и твоя шайка. Эти слова так и звенят в ушах, на губы наползает улыбка, за нее его будут ненавидеть еще больше.

Я смеюсь в лицо вашей боли, смотрите. Как насчет того, чтобы надавать мне хорошенько по шее?

Сразу после революции, когда Орден еще сопротивлялся неминуемому падению, у Фандера и правда была шайка найденных отцом людей. И вещи, которые эта шайка делала, не стоят ничего, кроме пары статей в приговоре обвинения. Хардин ищет себе оправдание, но слышит лишь голос здравого смысла. Я сам на это пошел. Я мог уйти вместе с остальными. И остается только смириться с собственной беспомощностью.

Шайке не давали ответственных задач, но Ордену в те времена и делать-то было нечего, кроме как подрывать репутацию Сопротивления и пугать ни в чем не повинный народ. Лишить иных воды, света, тепла, магазинов. Показать, как плохо будет без сильного Ордена, как слабы главы Сопротивления. Прогнать из страны как можно больше иных, доказать, что и без токсина траминерцам есть что предложить своей земле.

Десятки амулетов на шеях, полные карманы взрывчатки и всевозможного оружия, купленных на богатства семей Ордена. Вот и вся сила. Побитые окна, сорванные с петель двери, погромы – в общем, участники Ордена занимались вандализмом.

Невозможно по щелчку пальцев научиться принимать то, что с детства велели ненавидеть. Парадокс в том, что Фандеру теперь стоит ненавидеть и себя тоже. Он иной, такой же, как Пьюран. От этой мысли грудную клетку будто ножом режет, и приходится держаться из последних сил, чтобы не впасть в отчаяние.

Невозможно по щелчку пальцев стать хорошим.

– Эй! – Якоб выходит на балкон и закрывает за собой дверь. – Ты пугаешь ее.

– А она говорит глупости.

– Она тебя не знает.

– Нам это ни к чему. Я все равно останусь расистом и преступником.

– А ты уже… – Якоб замолкает. – Как ты?

– Отлично.

– Не рычи на меня и говори нормально. Если умеешь.

Фандер задумывается и приходит к выводу, что никогда и ни с кем не говорил по душам. Нормально. И в том числе с лучшими друзьями.

Дружить им было положено чуть ли не по статусу. Ровесники, чьи родители – главы Ордена. Одноклассники. Одногруппники. Один яхт-клуб, совместные праздники.

Мать наряжала Фандера в крошечный кремовый смокинг и говорила, что он идет на день рождения друга по имени Якоб. Фандеру было лет пять, и он понятия не имел, кто такой этот Якоб и почему они друзья. И так всю жизнь. Но они ему дороги. Все трое. Он не говорил с ними, но он их всегда слушал.

Фандер знал, что на душе у каждого, а вот они его, похоже, не знали. Почему-то раньше его это не смущало.

Они мне не доверяют, как и весь мир.

– Фан?..

– Что?

– Почему ты не пошел за нами тогда… Три года назад?

– Я вам не верил… – Он говорит почти правду, в которую хочет верить Якоб.

Сам он не знает, так это или нет. Все, что было три года назад, как в тумане, но было ясно, что дьявольски страшно делать выбор

– Это потому, что… ну… Брайт тогда тебя…

Фандер усмехается. Революция началась с того, что Рейв Хейз выпил лекарство и стал слабым, ни на что не годным магом, а Брайт Масон слетела с катушек и напала на толпу истинных. Самую малость возможно, что ее спровоцировали, но так ли это важно? Она была сиреной, представляющей угрозу всем, кто услышит ее песнь, и, выходя против нее один на один, Фандер знал, что проиграет. Возможно, он надеялся, что стоит малышке-сирене увидеть кровь на своих руках, как это приведет ее в чувство? Так, в сущности, и вышло. Или это было простое любопытство. А может, желание умереть героем.

В тот вечер началась революция, и Фандер единственный стоял и смотрел, как его друзья уходят, пока отец с гордостью хлопал его по плечу, хваля за правильный выбор.

– Нет. Брайт Масон тут ни при чем. Она просто иная, которую переклинило, – и она решила всех поубивать. Я на ее месте хотел бы того же, – спокойно отвечает другу Фандер. – Якоб, я не думаю, что мы с тобой сейчас сможем поговорить по душам. Я плохой человек, сделавший плохой выбор. Я хотел власти, – ложь. – Я был тщеславен, – ложь. – Я конченый расист.

– Не говори так…

– Почему?

– Ты хоть иногда бываешь серьезным?

Да.

– Нет.

– Будь по крайней мере вежлив с теми, кто тебе помогает. Лю ни в чем не виновата.

– Круто. – Он улыбается, чувствуя, что это совсем не помогает разрядить обстановку.

– Она хорошая.

– Рад за нее. – Разговор превращается в перепалку. Напряжение растет, Якоб явно все сильнее злится, и Фандеру хочется дать самому себе подзатыльник, но исправить ситуацию не получается.

По какой-то причине найти правильные слова у Фандера никогда не выходило. Пока все делились тем, что на душе, он отшучивался, и это уже вошло в его натуру, стало частью характера. Он никогда не понимал, что сказать, чтобы обстановка вдруг стала благоприятной, собеседник расслабился, а разговор пошел в нужное русло.