Андрей Иванович вовсе не случайно напрашивался в армию Василия Васильевича Голицына, действовавшую в качестве тылового прикрытия главной ударной армии прославленного полководца Григория Григорьевича Ромодановского. Именно в последней сосредоточились лучшие регулярные войска, туда стремились дворяне, жаждавшие подвигов и славы на полях сражений с отборным турецким воинством Ибрагим-паши по прозвищу Шайтан.

Могучие мировые державы готовились к решающей битве у стен древней крепости Чигирин: центра предавшейся туркам Правобережной Малороссии и ключа к огромным владениям в северо-западном Причерноморье. 20 июня 1677 г., когда Андрей Лызлов уже выехал в Путивль к войску Голицына (в котором, согласно челобитной, собрались «сродичи» юного стольника), Ибрагим-паша двинул свою армию от Дуная.

Шайтан вел в наступление примерно 60 тысяч турок[156], включая 10–15 тысяч янычар и закованную в латы кавалерию спаги в сопровождении 19 тысяч вспомогательных войск молдаван и валахов. Тяжелая артиллерия неприятеля насчитывала 35 пушек (под 20–36 фунтовые ядра) и 80‑фунтовых градобойных мортир. На переправе через Днестр под Тигином с турками соединилась Крымская орда: до 40 тысяч сабель, по обычному преувеличению числа татар. 3 августа 1677 г. враг обложил Чигирин.

Традиционное вооружение стольника, с которым Андрей Лызлов явился в полк, намекало, на что годится 15‑тысячная армия Голицына, окопавшаяся в Путивле. Дворянин выступал в сопровождении двух конных вооруженных слуг и одного обозника с длинной пищалью и бердышом по стрелецкому образцу.

Из своего оружия Андрей первым назвал саадак: лук в налучье и колчан со стрелами – крайне необходимый для парадных выходов. Даже государь, не говоря уже о боярах и драгоценно разодетых членах свиты, – все выступали на публичных торжествах с саадаками, прекрасные образцы коих доселе хранятся в Оружейной палате.

Реальным оружием дворянина Лызлова была сабля и две пары пистолетов: одну носили за кушаком, другую – в седельных кобурах-ольстрах. Большие седельные пистолеты назывались тогда рейтарскими (по калибру они немногим уступали рейтарским карабинам); одними карабинами вооружалась легкая конница – драгуны, а пистолетами, вдобавок к сабле и копейцу, – гусары[157]. Защитное вооружение, обязательное для регулярной дворянской конницы – рейтар и копейщиков – в «скаске» Лызлова не упоминалось, что явно свидетельствовало о принадлежности стольника к парадной свите командующего.

Впрочем, сама армия Голицына ни по численности своей (15.000), ни по составу полков (в основном дворянских рот в драгоценном и ярком, но малополезном в бою убранстве) не могла предназначаться для полевых военных действий. Даже Ромодановский, имевший 32 000 испытанных десятилетиями службы по Белгородскому разряду воинов, а с полками «прибылой рати» В.Д. Долгорукова – 49 000, для решительного сражения располагал примерно 67 % от этого числа. Знавший силу и выучку обновленной армии турок командующий не имел желания подставлять под удар толпы дворянского ополчения с холопами или крестьян, объявленных в военное время солдатами и драгунами и норовивших в любой момент сбежать. Он полагался лишь на проверенные полки пехоты: выборных солдат и московских стрельцов – и кавалерии: рейтар и драгун.

Для юного стольника Лызлова слабость армии Голицына не была очевидна. Всего год назад только что пожалованный царем Федором в бояре князь Голицын с такой же по численности 15‑тысячной армией, плюс 4 полка левобережных казаков, стремительным рейдом на Правобережье взял Чигирин с его турецким гарнизоном и 250 пушками, заставив казаков выдать гетмана-изменника Петра Дорошенко.

Лихие пограничные драгуны полковника Г.И. Косагова, с которыми Голицын совершил смелый рейд в 1676 г., вряд ли произвели бы впечатление на молодого Лызлова по сравнению со сверкающей сталью и драгоценностями армией Голицына 1677 г. Но Косагов со своими молодцами и казаками Серко брал Перекоп, а блестящие дворяне, окружавшие Лызлова в походе 1677 г., не имели опыта боев и побед. Побед от Голицына и не требовалось: Чигирин он взял силой своего ума, заставив казаков выдать и гетмана, и янычар. И в 1677 г. именно он руководил кампанией как старший воевода и мозг, тогда как беспримерно отважный Г.Г. Ромодановский был ударным кулаком[158].

Стратегический план Москвы был обычен. Туркам была предоставлена возможность обломать зубы и пасть духом, штурмуя Чигирин. Только когда Ибрагим-паша Шайтан увяз под городом и утратил возможность удара по русским пределам, полки Ромодановского и казаки Левобережного гетмана Ивана Самойловича 10 августа сошлись на Артаполате и двинулись к Бужинскому перевозу через Днепр. Шли не спеша. Российская армия отличалась неповоротливостью даже среди тяжеловесных, сложно управляемых и привязанных к магазинам европейских войск того времени.

Слава богу, что к концу столетия наши военные не всегда действовали на авось, полагаясь на помощь пресвятой Богородицы и «твердостоятельность» защитников крепости. Турки, хоть и уступали французам с итальянцами и немцами в теории фортификации, практически были лучшими в мире городоемцами[159]. Чигирин был ими моментально окопан бастионами и траншеями, его каменные укрепления разрушены, артиллерия подавлена, здания разбиты бомбами. Турецкие минеры с изумительным мастерством вели подкопы даже сквозь скалу, на коей высился замок.

Творения заблаговременно направленных в Чигирин инженер-полковников Николая фон Залена и Якова фон Фростена отчасти задержали штурмовые работы турок. Россияне и малороссы, в свою очередь, были непревзойденными мастерами окапываться и делать вылазки. Под командой генерал-майора Афанасия Трауэрнихта они каждый новый штурм встречали на запасных ретраншементах, позади взорванных турками, а новинка тульских заводов – ручные гранаты – производила ужасные опустошения в рядах нападавших, заменяя поврежденные пушки.

Несмотря на «великое утеснение» от турецких бомб, гарнизон торжествовал над турками: за три недели осады Чигиринская крепость «костью им в горле стала». Ибрагим-паша скоро понял, что сражается в основном не с казаками, засевшими в нижнем городе, а с русской гвардией, занимавшей замок. Московские стрельцы и выборные солдаты, числом до 5 тысяч, ходили на вылазки в полной парадной форме, «как на праздник», блистая разноцветными кафтанами и нашивками полков, перевязями-бандалерами для зарядов, начищенными касками и кирасами.

Вскоре Ибрагим-паша встретился с неповиновением войск, стремившихся уклониться от боя с «московитами». 20 августа осаждающие не решились воспрепятствовать подполковнику Фаддею Тумашеву, который с трубным игранием и развернутыми знаменами прошел в Чигирин по мосту через Тясьмин. Он привел 615 белгородских драгун и 800 гетманских сердюков. Спасти турецкую армию от разложения могла битва в чистом поле, где они имели крупный перевес в числе и, за счет крымских татар, в маневренности.

Ромодановский не дал врагу возможности развернуть силы, атаковав сам из на первый взгляд невыгодного, но единственно верного для состава его армии положения. В ночь на 27 августа в том месте Днепра, где высокий западный берег понижался и полуостровами вдавался в воду, четыре наших полка (солдатские Верстова и Воейкова, казачьи Левенеца и Барсука) на барках форсировали реку и отбросили татарский заслон. Последовавшая утром беспорядочная атака турок была отбита сосредоточенным из-за реки огнем 126 полевых пушек и гаубиц Пушкарского полка, гвардейских полков и конной артиллерии драгун.

Лишь к вечеру 27 августа турки смогли организовать серьезную атаку, но наткнулись на трехкилометровую линию укреплений и были отброшены плотным огнем полковой артиллерии и мушкетов выборных солдат дивизии А.А. Шепелева и полка М.О. Кровкова. К началу решительного сражения Ромодановский имел на укрепленном плацдарме 15‑тысячную отборную армию, умело перебросив через Днепр полки Гордона, Гранта, Росворма, кавалерийский корпус полковника Г.И. Косагова и казаков Новицкого (Нежинский, Гадячский и Полтавский полки).