– Нет. – ответил Мартин. – Я родился в Германии, а всю свою сознательную жизнь, не считая туров, прожил в Канаде. А по морю (он закатил глаза) где меня только не мотало.

– Оно и понятно. Если бы ты родился чернокожим в Бруклине и вырос на его улицах, ты бы меня понимал. Мой отец еще застал те времена, когда в автобусах были места для черных и для белых. Он мне рассказывал, как ему всю дорогу после тяжелой работы приходилось ехать стоя хотя в автобусе, были свободные места. Но эти места были предназначены для белых и цветным нельзя было их занимать. Однажды на кухне я видел, как он плачет. Мой отец был такой же как я сейчас, крепкий и рослый и я никогда бы не мог подумать, что когда-нибудь я увижу его плачущим.

Мы тогда жили в Алабаме: в поисках работы родители кочевали из штата в штат. Мать подошла к нему и спросила "что случилось Крисс?" Он сказал, что он как всегда в этот день ехал стоя, но был настолько уставшим что стоять не было сил и он присел на место для белых.

"Я видел, как водитель посмотрел на меня искоса через зеркало заднего вида, но ничего не сказал" – говорил он моей матери. —

Постепенно автобус заполнялся пассажирами, белые садились на места для белых, черные ехали стоя искоса, поглядывая на моего отца. Он говорил, что он задремал и проснулся от того что почувствовал, что кто-то дергает его за рукав. Это был водитель. Он потребовал освободить место. Отец его проигнорировал. И тогда водитель вытащил револьвер.

“Ты должна была видеть его глаза, Марта.” – говорил отец моей матери сжимая ее руку. – он бы выстрелил в меня за это паршивое место, клянусь богом, он бы выстрелил.

– И он плакал как ребенок, – продолжал Форс. – а меня изнутри распирала злоба на этих людей и обида за собственного отца. Мне тогда было десять, я хотел раздобыть где-нибудь пистолет и застрелить этого водителя или сделать еще что-нибудь этакое чтобы отомстить за отца, а потом я решил… решил, что, когда вырасту, обязательно буду бороться с этой несправедливостью чего бы мне это не стоило. Мой отец работал на износ, чтобы прокормить нас и дать нам образование. Он был простым разнорабочим, не особо грамотным, он помню даже писал всегда с ошибками, но для нас он желал лучшей доли. Времена конечно изменились с тех пор, давно уже никто не делит места в автобусах и нет отдельных школ для черных и белых. Времена сильно изменились с тех пор. – повторил Форс. —Времена, но не люди.

– Все люди разные. – Пожал плечами Мартин. Честно говоря, я никогда и не задумывался на такие темы, мы всегда жили дружно со своими соседями. В Германии среди наших соседей были разные нации: Русские, Евреи, Поляки, Немцы, наши родители дружили с друг другом и ходили в гости, не знаю, у каждого наверно своя правда.

Форс посмотрел на Мартина взглядом полным досады и чувство разочарования вновь наполнило его душу.

– Я, пожалуй, пойду – сказал Мартин вставая из-за стола и складывая опустошенную посуду на разнос. – Поздно уже.

Форс не стал возражать и проводил гостя до выхода.

Закрыв дверь, он лениво поплелся к кровати, морская качка сильно на него подействовала, и он буквально валился с ног.

Кое как втиснувшись в ненавистную кровать он снова начал перебирать позы, когда наконец отчаявшись, опять согнул ноги в коленях лежа на спине и так и заснул.

Мартин оказался прав. К вечеру среды набежали грозовые, тяжелые тучи, ветер усилился до штормового и на корабле начался настоящий “полтергейст” Сильный порыв ветра нагнал на правый борт корабля волну такой силы что его круто накренило влево и маленький диванчик в каюте Форса плавно, " сам собой" пополз от стены. Одновременно с этим с полок посыпались книги, распахнулись дверцы всех шкафов извергая из себя все содержимое и сам Форс вместе со стулом, на котором он сидел тоже медленно пополз в сторону крена. По чьему-то великому недогляду иллюминатор в каюте Форса оказался не заперт и мощный напор набежавшей волны распахнул его, залив весь пол и ноги Форса ледяной водой. Форс бросился к иллюминатору и плотно закрыв створку наглухо ее задраил. Воды налило почти по щиколотку, и она была настолько холодной что у форса ломило ступни. Он опрометью бросился к шкафу с хоз. инвентарем, который единственный во всей каюте был заперт на щеколду, и найдя в нем ведро и тряпку со шваброй, дрожащими руками принялся собирать ледяную воду.

В коридоре послышались торопливые шаги, и кто-то забарабанил кулаком в дверь.

– Джейкоб – раздался голос Мартина из коридора. – Я забыл тебя предупредить чтоб ты задраил иллюминатор. У тебя всё в порядке?

– Все просто превосходно – отозвался Форс выжимая тряпку – Я в полном порядке.

Услышав звуки воды, стучащей по дну жестяного ведра Мартин понял, что опоздал с советом и постучал в дверь еще раз.

– Я думаю тебе нужна помощь, Джейк. – сказал Мартин прильнув лицом к двери.

С той стороны двери послышался скрежет замка, дверь отворилась, и он лицом к лицу встретился с Форсом, который стоял перед ним в мокрых, закатанных до колен брюках и в не менее мокрой рубашке с также закатанными до локтя рукавами. В одной руке он держал мокрую тряпку, с которой тонкой струйкой бежала вода. По каюте, словно кораблики, плавали книги, пустые тарелки, кружки и бутылки из-под воды.

– Помощь мне не помешает. – сказал форс улыбаясь – И резиновая лодка тоже.

– Хорошо, я пришлю тебе свободного матроса.

Мартин поколебался немного и затем сказал: "Я пришел сказать тебе что Ветер все время усиливается и шторм намечается очень сильный, поэтому капитан запретил тебе покидать каюту и тем более подниматься на главную палубу"

– И это зря. – ответил Форс с досадой. В свое время я служил на флоте, с тех пор конечно много воды утекло, но я мог бы быть вам чем-нибудь полезен.

– Ты будешь неоценимо полезен если мы доставим тебя до места в целости и сохранности, а для этого тебе нужно не покидать каюту. В конце концов это приказ и, если ты служил на флоте ты должен понимать, что приказы не обсуждают их исполняют.

– Да сэр! Есть исполнять приказ, Сэр! – шутливо отозвался форс на фразу Мартина, и по-солдатски выпрямившись во весь рост, гордо подняв подбородок выровнял руки по швам.

Мартин только улыбнулся в ответ и уходя повторил:

– Я пришлю матроса, он поможет тебе с уборкой.

На главной палубе к этому времени шторм уже разошелся не на шутку. Огромные волны с грохотом обрушиваясь на палубу разбивались вдребезги и неспешно и умиротворенно расстилаясь по ней вновь утекали восвояси. Озябшие матросы, одетые в желтые непромокаемые плащи с отражающими полосами шустро, суетились по палубе перекатывая бочки, задраивая люки и лазы и убирая с палубы все что может быть смыто за борт. Завершив все дела, вскоре и сами матросы покинули главную палубу оставив ее в полное распоряжение бушующей стихии.

Штурман с капитанского мостика через бинокль вглядываясь куда-то вдаль иссиня-черных тяжелых туч доложил капитану что надвигается гроза.

– Ну вот— Вдумчиво произнес капитан. – Только этого нам и не хватало. С нашим весом в шторм нас и так мотает как щепку, а тут еще и гроза. Если мы останемся без навигации это будет катастрофа.

– Штурман ничего не ответил, а только сочувственно-беспомощным взглядом посмотрев на капитана развел руками как бы расписавшись в своем бессилии перед стихией.

Вскоре судно вошло в грозовой фронт и в добавок к бушующему шторму его накрыл сильный, продолжительный ливень, сопровождаемый раскатами грома и ослепительными, в сумраке наступающей ночи, разрядами молний, которые словно побеги огненного дерева мгновенно прорастали от небосвода до самой воды.

В каюте форса было зябко и сыро и он, закутавшись в два шерстяных одеяла, всю ночь, ворочаясь в кровати и стуча зубами от холода, пытался уснуть. Шторм стих только к утру, и только с появлением первых лучей солнца, начинающих припекать борт судна с той стороны где находилась каюта Форса, в ней немного потеплело, и Форс уставший от холода и бессонной ночи, изможденный уснул "без задних ног".