– А могу я узнать, как именно провела эту ночь? – с трудом выдавила я. Внутренний голос я уже пару раз послушала, не похоже, чтобы он насоветовал мне чего-то умного.

Александр задумался, а я огляделась. Людей вокруг не было – это логично, что бы они забыли на пляже в такую темень. Это означало как то, что никто не будет свидетелем моему неадекватному валянию по камням, так и то, что если Александр вдруг именно сейчас решит полноценно раскрыться как маньяк-убийца, об этом тоже никто не узнает.

Несмотря ни на что, ни на какие слова и объяснения, доверять ему я, конечно, не могла. Передо мной всё ещё стоял человек, который постоянно выскакивал в моей жизни из ниоткуда и ни с чего, и никакого объяснения этому по-прежнему не было. Также не было объяснения, каким образом и с какой вообще стати он нашёл меня утром на пляже с волшебным названием, которое я не запомнила, да и даже ответа на вопрос «с чего я сдала тётину квартиру непонятному кому» – тоже не было.

Последний вопрос, наверное, всё же был ко мне, а кому задать остальные – не ясно.

Зато кот сидел рядом и, не прекращая урчать, тщательно вылизывался. Пушистый островок нормальности в нашей уютной психушке.

– Думаю, можете, – Александр наконец вроде бы что-то решил. – Если готовы снова дать мне руку.

– Да берите на здоровье, – тут я снова глянула на кота и засомневалась. – Только подождите, если для этого вдруг надо принести жертву или что-то типа того…

– Жертв не надо, – серьёзно ответил он. – Но кота я всё-таки отведу обратно, чтобы не наносить душевную травму ещё и ему.

Когда мой спасительный зверь оказался в безопасности, Александр вернулся. Постоял у самой кромки прибоя, пока я, нетерпеливо ёрзая, любовалась на его прямую спину и гадала, намочит он уже кроссовки в этой игре с морем или нет. Потом резко развернулся, подошёл ближе и опустился передо мной на колени.

– Так удобнее, – ответил он на мой немой вопрос. – И вам так тоже будет удобнее.

Я послушно встала на колени напротив. Чувствовала себя изумительно глупо и неловко, но какая уже разница. Чёртова галька для таких приключений совершенно не предназначена – я сморщилась от боли, как будто меня поставили в угол на горох. Протянула Александру руку уже привычным жестом, но он перехватил её совсем непривычно – сцепив наши пальцы и крепко прижав ладони друг к другу.

– Руку отдёргивать нельзя, но вам захочется.

Я совсем стушевалась. Всё это казалось слишком – как тут подобрать слово? – интимно? Ладно ночь, пляж, стояние на коленях, но этот жест с переплетёнными пальцами был уже чересчур.

– Может… – начала я, но Александр перебил, глядя мне в глаза внезапно серьёзно и строго:

– Готовы?

– Готова.

– Тогда вы должны вспомнить самый последний момент вчерашнего вечера.

Я успела только вдохнуть – и мир вокруг исчез.

Комната. Свет. Воздух. Дышу жадно, захлёбываясь. Шершавое, тёплое дерево. Гладкая кожа. Моя гладкая кожа. Мой воздух. Моё, моё, это всё моё. Трогаю стол, стены, мягкое покрывало. Моё, моё. С наслаждением, почти с экстазом прикасаюсь ногами к полу – это моё. Зеркало. Трогаю, глажу, не понимаю, но это моё.

Прижимаюсь к двери, прикасаюсь к дверной ручке; это – моё, всё остальное будет – моё. Так мало сил. Но становится больше. И будет – ещё больше. Будет – очень много.

Толкаю дверь, захлёбываюсь воздухом, теплом, звуками, запахами. Тянусь к этому всему и сразу, прикасаюсь к цветам, встаю на четвереньки и облизываю землю. Моё. Моё.

Моё.

Я хочу поглотить всё вокруг, но не могу. Всё должно быть моим, но не становится моим. Я иду куда-то, впитывая каждое ощущение – и боль от камней под босыми ногами, и шелест листьев, и собачий лай, и кружащий голову, восхитительный запах сигарет.

Я иду; вокруг темно, и хочется вернуться назад, туда, где свет, но впереди слишком много всего, всего, что будет моим.

Иду. Трогаю камни. Трогаю деревья. Иду. Мне очень нравится холод. Его становится всё больше и больше, чем сильнее вокруг сгущается тьма – тем сильнее становится холод. Мне нравится. Обнимаю холодный столб. Прижимаюсь к нему всем телом. Больше холода. Я хочу.

Иду. Я хочу трогать машины, но они пролетают вперёд, а должны быть моими. Моими. Протягиваю за ними руки. Иду. Холодно. Хорошо.

Машина проезжает мимо, потом тормозит и сдаёт назад. Ко мне. Моё.

Человек что-то говорит мне, но я не понимаю и не хочу. Омерзительный слабый человек. Омерзительный звук. Пусть он молчит.

Трогаю машину. Холодная. Гладкая. Очень нравится.

Человек открывает передо мной дверь. Мне нравится. Машина пахнет просто восхитительно. Я прикасаюсь к стеклу, глажу сидение. Моё.

Сажусь. Чувствую спиной холодную кожу, вдыхаю одуряющий, потрясающий запах сигарет, бензина, одеколона, ботинок, пота, шампуня. От удовольствия хочется кричать, но я не кричу, чтобы не потратить ни грамма этого воздуха. Дышу тяжело, глубоко. Трогаю стекло. Всё это моё. Моё!

Мы едем долго. Я вдыхаю запахи и не хочу останавливаться. Закрываю глаза, чтобы чувствовать запахи сильнее. Дышу так, что кружится голова.

Мне не нравится мерзкий слабый человек. Я не хочу, чтобы он был здесь. Я кричу изо всех сил, потому что не знаю, как это – не изо всех. Кричу. Я хочу, чтобы слабого человека не было. Я чувствую запах его страха. Я хочу ещё.

Вцепляюсь ему в волосы, тяну – изо всех сил. Машина с воем останавливается – мне не нравится! Я кричу, переходя на ультразвук, мне не нравится! Запах страха заполняет всё вокруг, его слишком много. Отпускаю волосы человека, он мешком вываливается из машины и наконец оставляет меня одну.

Моё.

На моих пальцах кровь. Облизываю её и слышу свой стон удовольствия. Моё.

Выхожу из машины.

Иду.

Темно и холодно. Пахнет асфальтом, соснами, пылью. Иду долго. Много боли. Боль мне нравится. Хочется ещё.

Иду и иду.

Иду и иду.

Пахнет морем. Вдыхаю глубоко, чтобы море стало моим. Тянусь к нему, но не вижу и не могу прикоснуться. Моё.

Иду.

Иду.

Иду.

Море близко. Мне нужно море, я хочу море, я слышу море, всё вокруг – море. Иду по ступенькам вниз, их невыносимо много, они отделяют меня от моря, мне не нравится, я спотыкаюсь и бьюсь пальцами ног. Боль мне нравится, мне нравится море. Моё море, моё, моё, моё.

Лечу вниз.

Не могу дышать. Не могу кричать.

Не могу.

– Камилла. Тссс. Тише, тише.

Воздух. Воздух. Я дышу. Я жива.

– Тише, – медленно повторял спокойный голос. – Если хотите, руку можно отпустить.

Я не хотела. Прижималась к гальке лбом, хрипела и кашляла, пытаясь вспомнить, как правильно дышать, и изо всех сил держалась за Александра, как за единственную ниточку между смертью и жизнью. Казалось, отпущу его сейчас – и тьма сожрёт меня снова, теперь по-настоящему.

Что, были какие-то сомнения? Не верилось? Ну теперь-то достаточно убедительно?

Отдышавшись, отцепила наконец свою обессилевшую руку – и Александр задумчиво пошевелил пальцами:

– Если бы я знал, что вы так царапаетесь, надел бы на вас строительные варежки.

Я подняла голову и взглянула на него – его рука была изодрана в кровь почти до самого локтя. Охнула в ужасе, но он тут же меня остановил:

– Пустяки, дело житейское, – его голос звучал странно, и движения были какие-то непривычные.

– Вы видели? – спросила я, даже не пытаясь подобрать слова.

– Я видел, – кивнул Александр. – Но теперь вы точно знаете, что ничего страшного не произошло.

– И правда, вообще ничего страшного, – с ноткой истерики подтвердила я. – Да вы видели? Я могла его убить. Я могла его сожрать, Александр. Я хотела его сожрать. Прямо физически. Да я всё хотела сожрать, и теперь тоже хочу, господи…