Красавец-тополь прянул в небеса!
Зелёной кроной, заслоняя тучи,
Он грезил о неведомых лесах,
Где с ним бы рядом сосны-великаны
Стремились в небо, укрывая лес.
И там, внизу, во тьме глухой и странной
Таились кущи, полные чудес.
И, чтобы он, храня лесные тайны,
Царил над миром и, гордясь собой,
Красавице-сосне, на склоне дальнем,
Приветы слал, шурша своей листвой.
А в старом парке что-то отмечает
Садовник краской на его коре.
Он крест рисует. Это означает,
Что тополь будет спилен в сентябре.
Он только с виду бодрый и могучий,
А в сердцевине тление и гниль…
Печальный случай. Да, печальный случай.
Но это правда. Парковая быль…
Футляр и гитара
Футляр от гитары грустил на полу
Меж дверью и шкафом, в укромном углу.
А там, за дверями, веселье и смех.
Играет гитара – огромный успех!
Романсы и песни – потерян им счёт.
А гости всё просят ещё и ещё.
Обидно футляру: и в слякоть, и в снег
Хранит он подругу: ведь ближе он всех.
А слава вся ей, лишь гитаре одной -
Досадно и грустно от жизни такой!
Но вот – тишина. Открывается дверь.
Гитару в футляр уложили теперь.
Недавних она впечатлений полна.
Дрожит от волненья тугая струна…
Душой погрузившись в желанную тьму,
Она отдаётся дружку своему.
И снова хранит этот радостный дар
Забывший обиды, счастливый футляр.
Дежавю
Какое странное виденье!
Как будто это не сейчас,
Как будто давнее мгновенье
Вершится снова в этот час.
Деревья, улица, ворота.
Из них выходишь ты на свет.
Проходит мимо прежний кто-то.
Тебе, как прежде двадцать лет.
К свиданью нашему готова,
Идёшь ко мне неспешно ты.
Туманит взор, но вижу снова
Лица любимого черты.
Весенний ветер треплет кудри,
Духов доносит аромат.
Ты так прекрасна майским утром,
Так нежен глаз любимых взгляд.
Ещё мгновенье… образ тает.
И солнца беспощадный свет
Чужое счастье освещает.
Тебя уже на свете нет…
Стою, взволнованный виденьем.
Давно я не был в том краю
А ты пришла не приведеньем.
То было просто дежавю.
Возвращение
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому ещё ты нужен,
кому ещё в друзья ты попадёшь?
Иосиф Бродский
Вернёшься ты на родину. И что?
Другая жизнь в неясном новом свете.
Никто не улыбнётся и никто
в вокзальной суете тебя не встретит.
Пройдёшь ты вдоль родных когда-то стен,
найдёшь места, знакомые до боли,
застывшие в потоке перемен.
И вдруг поймёшь: ты здесь, ты жив и волен.
И без тебя на родине твоей
за годом год, свершались перемены.
Но ты ничуть об этом не жалей.
В твоей душе хранится неизменно
тот светлый образ, сердцу дорогой,
что юностью наполнен светозарной.
А родины не может быть другой -
лишь та, что в сердце вечным божьим даром.
Броди спокойно и гляди вокруг.
Со стариками в парке побеседуй.
Здесь нет твоих друзей и нет подруг.
Ты здесь приезжий – на судьбу не сетуй.
И ждут тебя другие города.
Там далеко твои дела и люди.
Но станет ясно, что душой всегда
ты к родине своей тянуться будешь…
Возвращение на родину
Как странно: это город мой родимый…
Я снова здесь за вереницей лет,
Забравших жизнь мою неукротимо -
Печаль и радость, тень её и свет.
И вот брожу по улицам знакомым.
Ловлю приметы юности моей.
И кажется на миг, как прежде дома,
За тем углом, я снова встречусь с ней.
Она ведь там – в старинном, дряхлом доме.
Он старым был давно, ещё тогда,
Когда война резцом своим суровым
На стенах не оставила следа.
Наш старый двор. Каким он был огромным.
Какие страсти бушевали в нём…
Неужто на камнях его неровных
Резвилось детство раннее моё?
И старый парк заброшенный и грустный.
Ведь он сиял и радовал тогда.
А нынче здесь обыденно и пусто,
И сердце не влечёт меня сюда.
На улицах народ – чужие люди.
И ловит слух нездешние слова.
В Одессе так тепло уже не будет.
Останутся лишь притчи да молва.
И я спешу скорей спуститься к морю.
Ведь море все печали утолит,
Вернёт надежду и утопит горе.
Ведь море не осудит и простит.
И на скале, на солнце разогретой,
Стою, склонившись к ласковой волне.
И слышу голос мира и привета:
Родное море помнит обо мне!
Мужское счастье
"Ты счастлив, друг? – жена меня спросила.
И бороду смущённо теребя,
Шепнул я: "Да! Ведь ты меня любила
И ныне любишь больше, чем себя"!
Размышления под большим деревом в Гамбурге
Ты секвойя, или не секвойя? -
Дерево я спрашиваю в парке.-
Ты, возможно, что-нибудь другое,
Может быть из стран далёких, жарких? -
Почему? А сразу не ответишь.
Думаю – тоска по дальним странам,
По краям непройденным на свете
Так звучит в моём вопросе странном.
В Сити-парке, в Гамбурге огромном,
Стоя под зелёным великаном,
Уходящим ввысь в молчанье томном
Над наивно плещущим фонтаном,
В добром мире празднично-зелёном,
Где дубам и клёнам по два века,
Я познал, годами опалённый,
Жалкость и величье человека.
Тех, кто создал этот парк прекрасный
Нет давным-давно на белом свете.
В толще светлых дней и дней ужасных
Скрыты внуки, правнуки и дети.
Но деревья в вековой разлуке
С теми, кто растил их на свободе,
Вечно помнят ласковые руки,
Помнят об ушедшем садоводе.
Здесь он шёл с лопатой, напевая,
Здесь тогда сажал росток упругий.
Ничего о будущем не зная,
На свиданье шел к своей подруге.
Время шло, и он исчез куда-то.
После были новые, другие.
Сны о нём сегодня, как когда-то,
Самые секвойе дорогие.
В памяти неспешной год от года,
Словно часть её существованья,
Дремлет благодарность к садоводу,
И любовь, и вечное признанье.
Путешествие
Я был недавно в солнечной Испании.
И что?
Довольно поздно.
Прошедших лет дороги, испытания,
а за плечами прожитые вёсны…
Здесь море радует прибоем белопенным.
И что?
Да, так. Красиво.
Здесь горы высятся в величии бессменном.
Почтительно гляжу на это диво.
Здесь пальмы борются с могучим ветром южным.
И что?
Стоят, как прежде.
Я здесь кажусь себе теперь не очень нужным.
И стать своим, нет никакой надежды.