Я посмотрела в сторону. На стене, следуя строгой симметрии, висели несколько миниатюр. Крайняя больше других привлекла мое внимание. Сдержанно-холодные тона, но только на первый взгляд. Неизвестный художник изобразил восходящее солнце над темными водами океана. Первые, еще слабые лучи смело наступали на ночную мглу, прокладывая золотистый путь к берегу. Я вдруг подумала: какой бы широтой и властью ни обладала тьма, ее время неизбежно закончится. Так бывает: миг, поворот головы, и сознание меняется в противоположную сторону.

– Извините, Анатолий Сергеевич, я действительно не очень разговорчива. И вы правы: мне удобнее выразить все на бумаге, – произнесла я.

Он сделал в календаре отметку с буквой Д и положил ручку на стол.

– Буду ждать вас в четверг. Как на это смотрите?

– В четверг? А какой сегодня день? – скривилась я в горькой усмешке.

– Сегодня у нас пятница.

– То есть почти через неделю… Что ж, хорошо, до свидания.

Я поднялась и направилась к выходу, но, не дойдя двух шагов до двери, обернулась.

– Анатолий Сергеевич, вы пока ничего конкретного не можете сказать по моему поводу?

– Ну, голуба моя, слишком многое требуете от старика… Терпение и еще раз терпение. Прочитаю ваши мемуары и, возможно, скажу больше.

Ладонь плавно заскользила по гладкой поверхности перил, а моя душа неожиданно запела. В этом подъезде можно бесконечное количество раз подниматься и спускаться по лестнице: никто не разглядывает, ничего не думает и не говорит. Здесь вообще никто ничего обо мне не знает. Неужели только от возможности свободно передвигаться мое настроение улучшилось? Вот, именно таким образом жизнь и ставит нас на место!

Да уж, лимит удовольствий для людей ограничен. Когда повседневность становится скучной, у нас забирают мелочь, на которую никто прежде не обращал внимания. А когда возвращают, мы от радости хлопаем в ладоши. Никогда не забуду восторг, который испытала от посещения бани после длительного туристического похода, где приходилось спать в палатке и умываться в холодной горной реке. Хотя до этого баню терпеть не могла. А постельное белье? Оказалось, оно невероятно пахнет свежестью. Что уж говорить про электричество, мягкую удобную кровать и большое зеркало. Вернувшись, я еще неделю испытывала неземное блаженство от возможности пользоваться тем, что всегда было рядом.

Железная дверь подъезда плавно закрылась за мной. Сделав несколько шагов, я остановилась. Линия высоких домов ограждала двор от центральной улицы, шума и гари выхлопных газов проезжающих автомобилей. Дождь закончился, но небо все еще оставалось мучнистым и серым. Влажность, пропитанная горькой смолой первых листьев и древесины, витала в воздухе. Дышалось легко и приятно. Из просевшей плитки, заполненной водой, к березке у лавочки стекала тонкая, как нить, струйка. У бабушкиного забора тоже росла береза, только ствол ее был белее, а ветви клонились к земле. Мы с подругой детства Тоней частенько спасались под зеленой кроной от палящего солнца.

Воспоминания детства нарисовались живым паровозиком в моей голове, и я вдруг почувствовала нестерпимое желание прижаться к стволу дерева, обнять его, напитаться магическим покоем природного естества. Во дворе, за зеленым участком, гуляли две молодые мамочки с колясками. Одна что-то импульсивно рассказывала другой, активно жестикулируя. Они были заняты собой и вряд ли обратили бы на меня внимание, но исполнить свое желание я все равно не решилась. Прошла чуть дальше, исчезнув из зоны их видимости, и закурила. Я начала это делать в тот день, когда нашла сигареты в кармане своего халата. Там их оставила моя вторая личность. Сначала я хотела выбросить полупустую пачку, но, вспомнив, как ОНА открывала окно и душевно затягивалась, поглядывая на звезды, решила оставить и попробовать. Горечь во рту и легкое головокружение разочаровали, но тем не менее на следующий день я повторила. Потом еще и еще. «Придет время, – успокаивала я себя, – брошу. Только не сейчас. Сейчас они скрашивают мое одиночество».

Бросив бычок в урну и разжевав мятную резинку, я обогнула угол дома и вышла на парковочную площадку. Папа спал на заднем сиденье машины, запрокинув голову. Я разбудила его, дернув за ручку двери. Некоторое время он смотрел на меня удивленным и мутным взглядом.

– Извини, немного задремал, – вытягивая шею, произнес родитель. – Как все прошло?

Я села вперед, пристегнула ремень и проводила взглядом проезжающий автомобиль.

– Не знаю, пап. На чертова прохиндея вроде не похож.

– А конкретнее?

– Больше ничего, следующая встреча в четверг. Он спрашивал телефон Олега. Позвони Вадиму, пожалуйста.

– Мне кажется, это хороший повод позвонить самой. Долго еще собираешься скрываться?

Отец пересел за водительское кресло. Я прикрыла глаза. День начинал терять свои краски.

– Пап, а знаешь что? Отвези меня к бабушкиному дому.

– Даже не думай, – резко отрезал он. – Ты еще слаба, незачем лишние волнения. Там же все напоминает о бабушке… это больно.

– Прекрати, я не маленький ребенок, все будет хорошо. Обещаю.

– Даша, доченька, послушай, я обязательно отвезу, но в следующий раз. Тем более на сегодня куплены билеты в театр, ты же сама просила.

– Папа, прошу тебя, – перебила я. – Мне это необходимо.

– Что ж, хорошо, – вздохнул он. – Поедем, но ненадолго.

Отец завел мотор и тут же заглушил. Утянул с моих колен сумочку, достал из нее сигареты и закурил. Я была готова провалиться сквозь землю.

– Так ты знал?

– Даша, если ты забыла, я твой папа. И да, я знал, – он отвернулся к окну, скрывая свое недовольство.

– Расскажешь, как узнал? Только не говори, что рылся в моих вещах.

– Ну, знаешь! Это уже слишком. Мне рассказала Карина. Только прошу, отнесись к этому с пониманием. Ей не все равно, что с тобой происходит.

Я закатила глаза.

– Ох… Спасибо, что напомнил. А Карина не уточнила, кто давал мне эти сигареты?

– Уточнила.

– То есть она призналась?

– Дочь, что ей оставалось делать, если ты угрожала ножом?

В моих глазах потемнело. Дело не в постоянном вранье мачехи, не в обиде на папу, доверяющему ей больше, чем мне, и даже не в безысходности. Все было намного страшнее. Первый раз за все время их брака мне захотелось воплотить бредовую фантазию этой женщины в реальность. И от таких мыслей я испуганно содрогнулась. Папа же, как назло, продолжал испытывать мое терпение.

– Даша, давай вернемся к доктору и спросим, можно ли тебе остаться в доме бабушки, которую ты очень любила и…

– Папа-а-а-а-а! Прекрати! – больше не владея собой, закричала я. – Так больше не может продолжаться! Посмотри на меня! Все хорошо. Я не собираюсь беспокоить человека по дурацкой причине. Если хочешь, позвони ему, но я не буду возвращаться!

Не ожидая подобного (первый раз я повысила на него голос), папа испуганно моргнул, открыл пепельницу и судорожно запихал туда еще дымящуюся сигарету.

– Дом стоит пустым уже полгода, нужно навести в нем порядок. После похорон я там не появлялся.

Я задвинула пепельницу и помахала рукой, выгоняя табачный дым в окно.

– Разберусь. И порядок наведу. Просто отвези меня туда или я доберусь сама.

– Хорошо, отвезу. Но вечером за тобой приеду.

– Нет! – категорично отрубила я.

Мне совсем не нравилось то, что со мной происходило, не нравился тон, которым я разговаривала с отцом, но внутри что-то щелкнуло, и я вдруг поняла: быть той, что раньше, больше не могу.

– Папа, мне жаль. Жаль, что ты не хочешь слышать, но я приеду, когда сама захочу.

– Ведешь себя как маленькая девочка. Там нет продуктов и вообще, – пожал он плечами. – Давай хотя бы заедем в магазин. Дашка, ты же понимаешь, я переживаю, – его голос предательски дрогнул. – Я не могу потерять тебя еще раз.

Внезапно приступ злости улетучился. Остались сожаление и усталость. Положив голову на плечо отца, я тихо произнесла: