Интересно, а есть ли шанс у городского жителя, не имеющего навыков выживания в диких условиях, заблудиться в тайге и благополучно оттуда выбраться без фактора везения и помощи спасателей? Думаю, есть. Тайга, какой бы девственной и дремучей она ни была, все-таки материальна. К тому же всегда можно вспомнить школьные знания и по мху определить, где север, а где юг. А еще можно забраться на высокое дерево и оглядеться. А если есть спички, то и развести костер. Можно идти вдоль реки, в конце концов. А что делать тому, кто потерялся в себе, в своем бессознательном?

Вот так мы и живем. Проявляем интерес к далеким звездам, но не изучаем вселенную, которая намного ближе, внутри нас. Интересуемся жизнью тех, кто не имеет к нам никакого отношения. Знаем, как выглядит и сколько стоит последний смартфон, но не знаем самого нужного: кто мы. Мы даже не понимаем, как помочь себе в минуты душевной боли. Так что же с нами не так?..

В последние два месяца я была как начинающий, неопытный эквилибрист, который балансирует не на канате, а по тонкой, невидимой грани между реальностью и сумасшествием. За это время открылось многое. Например, я узнала, что за препятствие мешает мне сохранить то самое равновесие. Им являлись мои собственные мысли. В какой-то момент закралось сомнение: а собственные ли они? Ведь эти мысли были такими непонятными, даже чужеродными и атаковали меня словно врага. Возможно ли, чтобы собственный мозг вел войну против самого себя, сея беспорядочность, страх и хаос? Думы проявлялись по большей части в ночные часы, словно дьявольское порождение темноты и бессонницы. Сколько психологических трюков я только не перепробовала, но отключать себя от негативного потока так и не удавалось. Если сейчас, в три часа ночи, не найти себе занятия, снова будет так же: голова заполнится невыносимым жужжанием сбившихся в единый рой мух. И вот тогда… тогда захочется кричать. Громко, истошно. Чтобы вытолкнуть из себя все наболевшее, надоевшее, не дающее спокойно жить и дышать. Но позволить такую «роскошь» в квартире, окруженной соседями, по понятным причинам нельзя.

Представление из рожиц быстро надоело, летящий рой уже был слышен, и я быстро поднялась с кровати. Собрала в пучок запутанные волосы и тихо, прислушиваясь к собственным шагам, вышла из комнаты. Дверь я нарочно не стала закрывать полностью: свет ночника хоть и тусклый, но в чернющем коридоре сориентироваться поможет.

Из родительской спальни доносилось мирное похрапывание отца и вторившее ему протяжным эхом сопение Карины. В коридоре у зала стало светлее: эту комнату освещал уличный фонарь у подъезда. Я прибавила шагу, пренебрегая правилами передвижения в ночное время, и запнулась о маленькую подушку, оказавшуюся под ногами. Если бы не ковер с длинным густым ворсом, заглушивший грохот падения моего тела, я перебудила бы весь дом. Уткнувшись носом в шерстяные волоски, первым делом я мысленно отправила пару нелицеприятных словечек в сторону Карины. Только она могла оставить на полу эту злосчастную подушку.

После смерти мамы папа долго не решался на второй брак. Он – один из тех редких мужчин, которым женская забота особо не требовалась: сам готовил, убирал в квартире, ухаживал за собой. Одним словом, его совсем не тяготили домашние хлопоты. И все же, спустя одиннадцать лет, отец женился. Ничего плохого в этом не было. Но в моей голове занозой застрял один вопрос: чем он руководствовался при выборе супруги?

В день знакомства с мачехой мы с папой повздорили. На тот момент это была самая крупная наша ссора, и хотя мы сохранили хорошие отношения, но то доверие и откровенные разговоры, что случались раньше, как-то ушли сами собой. Поэтому, по молчаливому согласию, мы никогда не обсуждали тему его выбора.

Отвечая на свой вопрос, я могла лишь предположить, что в папе остался нерастраченный потенциал отцовства. Им объяснялось его скоропалительное решение вступить в брак, принятое именно в тот период, когда я окончила школу и готовилась выпорхнуть из-под родительского крыла. Возможно, была и другая причина: папа думал сделать это раньше, но не хотел меня травмировать и ждал, пока я повзрослею. И все же я склонялась к первому варианту.

Кстати, мой язык ни разу не повернулся сказать «отец женился». К этой ситуации лучше подойдет слово «удочерил». Карина старше меня на семь лет, но пожелала навсегда остаться ребенком. Была ли это женская хитрость или просто природная инфантильность, неясно. Скорее всего, одно следовало из другого.

В силу последних событий мне пришлось вернуться к папе. Жить в одной квартире с мачехой оказалось поистине трудной задачей. Особенно меня злило ее притворство и показная несостоятельность во всем. Она никогда не убирала за собой и, мало того, часто специально устраивала бардак, зная, как я к этому отношусь.

Поднявшись с пола, я прислушалась. Кроме тиканья часов и собственного тяжелого дыхания (как будто перед падением я сделала несколько забегов по залу) никаких звуков слышно не было. У меня отлегло от сердца, я продолжила путь и наконец-то вышла туда, куда двигалась изначально, – на балкон.

Ночь сразу же обожгла холодом разгоряченное после сна тело. Запоздалый май разгорится ближе к обеду, а сейчас было градусов семь, не больше. Стоило захватить пальто, но протяжный скрип шкафа наверняка бы разбудил папу. Он охотно брался за стряпню, а посмотреть дверцы, издающие при открывании звук работающего трактора, руки у него все время не доходили.

Я присела, пошарила рукой за картонной коробкой с домашним хламом и достала припрятанные вчера сигареты. Затем поднялась, открыла окно и прикурила. Город спокойно спал, укрывшись ватным покрывалом облаков. На скате крыши соседнего дома очерчивался светлый круг луны, просматривающейся среди облаков. В центре его стояла антенна с рожками. Отбросив в сторону тонкий хвостик кабеля, она напоминала чертика. Мне на ум пришла повесть Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Для полноты картины не хватало лишь Вакулы, оседлавшего чертика-антенну.

Где-то на потолке послышалось прерывистое жужжание мухи, а вскоре появилась и она сама. Скатываясь по раме, насекомое билось о стекло, недовольно гудело, крутилось, выписывая пируэты, и наконец оказалось на подоконнике рядом с моим локтем.

– Привет! – мелко стуча зубами, прошептала я. – Тебе что, тоже одиноко? Давай знакомиться. Меня зовут Даша.

Я выпустила в окно клубок дыма и продолжила:

– Еще совсем недавно я была обычным человеком, а два месяца назад стала необычным. Только вот совсем не в положительном смысле этого слова. Представляешь, муха, моя уникальность в ненормальности. Да, да, я не шучу. Перед тобой психически нездоровый человек со сложно именуемым диагнозом – диссоциативное расстройство идентичности, а если проще – расщепление личности. Теперь из Даши я могу превращаться совершенно в другого человека. Единственный плюс: приходящая личность всего одна. Надеюсь, так и будет дальше. Тем не менее это все еще за гранью моего понимания, – я пожала плечами. – Как такое возможно? Почему так происходит? Да и вообще, не слишком ли жестокий приговор для молодой женщины?

Я потушила сигарету.

– А как ты думаешь, муха, справедливость существует на планете Земля?.. Молчишь. Вот и я не знаю. Никто не знает.

Ночная темнота неспешно отступала, на горизонте показалась седая прядь рассвета. К семи часам он подкрасится синевой, а к девяти засветит ярким солнышком и согреет остывшую за ночь землю. Только я, как отколовшийся и закатившийся под навес кусок льда, так и останусь в тени.

Запрокинув голову, я посмотрела в безграничную, все еще темную глубину неба.

– Эй, вы! Кто-нибудь мне ответит? Справедливость существует или нет? Поймите вы, мне действительно важно знать хоть что-то. Только хватит, пожалуйста, отвечать мне ночными страшилками! Качните, что ли, уже ветром балконную раму. И вам нетрудно, и мне понятно – да или нет? Всего один порыв… Ну пожалуйста!

Минуты две, я смотрела на раму, затем обреченно вздохнула и опустила голову.