– За пять месяцев до этого умерла моя бабушка.

– Сочувствую, – Кравчук взял небольшую паузу и вновь продолжил: – А в настоящее время вас что-то беспокоит?

Я с непониманием посмотрела на него.

– Что может беспокоить человека с психическими проблемами? Наверное, в первую очередь как с этим жить?

– Нет, нет. Оставим пока диагнозы. Хочу уточнить: смерть бабушки сильно на вас повлияла? Может, появилось раскаянье, чувство вины и это не отпускает? Так бывает, когда уходят близкие.

– Когда я вышла замуж и переехала к супругу, бабушка осталась одна. И да, мне кажется, в ее смерти есть и моя вина.

– Но вы ведь образованная девушка и понимаете, что наша жизнь рано или поздно заканчивается. Так устроен мир. Мы либо принимаем его, либо страдаем, лишая себя всех радостей.

Мне не хотелось обсуждать больную тему, к тому же я не была согласна с доктором. Бабушка – единственная, кто принимал меня такой, какая есть, со всеми недостатками, капризами, ничего не требовала взамен и любила. К сожалению, осознание того, кем для тебя являлся человек, приходит слишком поздно. Настолько поздно, что ничего исправить уже нельзя, и каждый раз, вглядываясь в себя, видишь только огромную пустоту, заткнуть которую ничем не можешь.

Бабушка начала готовить меня к своей смерти примерно за полгода. Показывала собранный чемоданчик с одеждой для покойника, просила не устраивать пышных похорон и, главное, не плакать. На вопрос «почему?» ответила, что не сможет спокойно смотреть, как плачет ее девочка, и будет от этого страдать. Вместо того, чтобы отнестись к ее словам серьезно, по возможности найти время и быть рядом, я только отшучивалась, трусливо отгоняя от себя страшные мысли.

Посмотрев на врача глазами, наполненными влагой, я сказала:

– Не хочу касаться этой темы. Вы спросили, что меня беспокоит? Меня беспокоит страх. Страх неопределенности. Под моими ногами находится зыбкое, бескрайнее болото, и я не знаю, как из него выбраться. Когда просыпаюсь среди ночи, чувство обостряется.

Анатолий Сергеевич вопросительно сдвинул брови.

– Почему именно ночью?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Возможно, потому что все случилось ночью, когда я спала.

– Сколько времени вы находились в этом состоянии?

– Десять дней.

И хотя мужчина ничего не ответил, я увидела на его лице сомнение.

– Анатолий Сергеевич, а можно тоже вопрос?

– Конечно, конечно, Дашенька. Слушаю очень внимательно, – он откинулся на спинку кресла и сложил скрещенные пальцы на живот.

– Вы действительно можете мне помочь? Некоторые ваши коллеги утверждают, что психические расстройства не лечатся, а лишь купируются транквилизаторами, приводя пациента к стойкой ремиссии.

– Очень рад, что вы подготовились к нашей встрече. Только позвольте спросить, милая Даша, какие конкретно коллеги так говорят?

– Разные, я особо не запоминала имена. Вся информация есть в интернете.

– Так я и подумал, – иронично усмехнулся Кравчук. – Что ж, не имею права препятствовать интересам клиента, но, если позволите, выскажу свое мнение.

– Конечно, Анатолий Сергеевич, слушаю очень внимательно, – скопировала я его иронию.

Доктор развернулся вполоборота и показал рукой на длинный, во всю стену, шкаф с книгами.

– Вот здесь собрана уникальная литература ведущих мировых специалистов. И знаете, что интересно? А интересно то! – не давая возможности вставить слово, продолжил он. – Среди них встречаются абсолютно разные мнения. Но! – врач поднял вверх пухлый палец, не отводя пристального взгляда от меня. – Эти авторы посвятили жизнь изучению психологии. Не месяц и не год, а всю жизнь! И, как понимаете, исследовали они не по интернету. Парадокс состоит именно в том, что их мнения разнятся. Вам это о чем-либо говорит?

– Нет, – пожала я плечами.

– Вот! – довольно улыбнулся доктор. – Это говорит о том, что психология не так проста, как кажется на первый взгляд. И хотя наука не стоит на месте, ясного и четкого понимания того, что происходит в наших головах, не очень-то прибавилось. Вот, к примеру, вы.

Он еще раз открыл папку с моими результатами МРТ головного мозга и анализами, которую при записи попросил захватить с собой.

– С вами все в порядке! У вас нет хронических заболеваний, вы не принимали никаких психотропных препаратов, на учете у психиатра не стоите. Насколько я владею информацией, вы также не жаловались на бессонницу, ни ваши родные, ни вы сами не замечали причин, которые могли бы спровоцировать данное поведение. Тем не менее это произошло! Конечно, есть и врожденная предрасположенность, но, полагаю, не в вашем случае. Прежде чем ставить диагнозы, мы должны во всем разобраться. Хочу сказать, диссоциативное расстройство – очень редкое заболевание и при всем уважении к коллеге, на единственном осмотре не определяется. Давайте на время забудем про то, что вам говорили до меня, и начнем сначала. Если вы действительно хотите, чтобы я помог, то должны быть предельно честны. Подумайте, может… вы все-таки что-то утаиваете и по каким-либо причинам не хотите рассказать?

В глазах Кравчука всего лишь застыл вопрос, но меня вдруг охватил стыд – именно об этом говорила Лидия. Замешкавшись, я даже вспомнила пару давно забытых проступков, за которые было неловко, и, кажется, покраснела. Между тем взгляд Анатолия Сергеевича смягчился, разбавился отеческой заботой. Прям этакий толстячок-добрячок.

– Знаете, Дашенька, ни для кого не секрет, что родные, близкие люди порой не совсем корректно ведут себя с нами: обижают, не ценят. Как же выяснить, что мы на самом деле для них значим? Можно что-нибудь придумать, например, заболеть. Но не по-настоящему, а как бы заболеть. Понимаете, о чем я?

Чего-чего, а такого поворота я точно не ожидала. Даже стало как-то обидно. Я так долго пыталась смириться со своей ненормальностью, мысленно примеряла смирительную рубаху, а он намекает на симуляцию. В отличие от доктора, искусно прятать эмоции под разными масками я не умела, и все тут же отразилось на лице.

– Нет-нет, конечно, это ни в коем случае вас не касается, – быстро ретировался врач. – Хотя ничего предосудительного я здесь не вижу.

– Напрасно, Анатолий Сергеевич, вы ищете черную кошку в темной комнате. Я ничего не утаиваю.

– Верю, Дашенька. Но поймите правильно. Вы пришли за помощью, а я хочу ее оказать. Когда вы, например, обращаетесь к хирургу, он также проводит обследование. Возможно, даже сделает больно – и это нормально. Иначе не помочь. Поэтому если вам что-то не понравится в нашей беседе, отнеситесь к этому с пониманием. Договорились?

Я просто кивнула.

– Хорошо. Расскажите же, что с вами произошло? Помните, что рассказывали родные?

Я опустила голову, сжав пальцы в кулак. Наступил момент, с которым я пока не определилась: что ему можно говорить, а что нет? Анатолий Сергеевич – человек науки, а мне, по собственному убеждению, требовался медиум. То, что произошло, подходило под имеющийся диагноз, но было одно большое НО. И оно не давало покоя. И так грызли сомнения по поводу того, поверят ли мне, а после намека на симуляцию они только усилились.

– Даша, посмотрите на меня, – тихий голос прервал мои размышления. – Не мучайте себя. Давайте поступим так. Вы пробовали писать дневник?

– Да, пробовала, в детстве. Может, два или три раза.

– Прекрасно. Думаю, это облегчит задачу. Сейчас вы для меня – чистый лист, но на нем должна быть история. И ее вы напишите сами. Поработаете археологом, если хотите. Только копать будете не почву, а память, и не с поверхности, а с самого дна. Слой за слоем, слой за слоем. Начните с детства. С того дня, который запомнился больше других. А пока будете заниматься раскопками, мне бы хотелось поговорить с коллегой, который вас диагностировал. Можно его телефон?

Я замялась. Номер Олега был только у Вадима, а общаться с ним я пока не готова. Что ж, попрошу папу.

– Вот и замечательно, – принял мое немое согласие Анатолий Сергеевич. – Так наши дела пойдут быстрее. Вы также должны понимать, что многое зависит от вашего желания себе помочь. Без него, увы, моя помощь бесполезна.