Спустя три месяца. Поместье Уоррингтонов.

Уоррингтоны ни в чём себе не отказывали. Шикарный трёхэтажный особняк с огромным подвалом, просторный сад, засаженный фруктовыми деревьями, конюшни и простирающие за ними обширные владения. Обычно по четвергам было довольно шумно — сын, Ричард, любил собирать друзей. Они распивали спиртное и резались в карты допоздна, чадили сигарами и наполняли задымленный воздух взрывами громкого хохота. Но Ричард Уоррингтон был мёртв.

Обычно и по пятницам в поместье бывало многолюдно — супруга Уильяма любила устраивать званые вечера, блистая ослепительными драгоценностями и шикарными вечерними нарядами. Но вот незадача, она не вернулась с лечения минеральными водами курортного городка. Её приступы невроза после смерти сына участились и стали особенно острыми. Врач посоветовал принимать опий, мизерными дозами. Но почему-то Анна чересчур быстро пристрастилась к наркотику. И Уильяму пришлось запереть свою супругу в закрытой лечебнице, вернувшись в стены поместья без супруги. Но в сопровождении молодой девушки, скромно державшейся поодаль.

Уильям представил её как свою новую экономку. Злые языки некоторых из слуг сразу повесили на девушку ярлык «любовницы» Уоррингтона. Бросьте, говорили им вторые, что он мог в ней найти? Нельзя было сказать, была ли она хорошенькая. На людях её лицо всегда скрывала безвкусная уродливая шляпка с густой вуалью, осанка была не самой правильной. Погодите-погодите, не унимались первые. Это всего лишь на публике.

Едва скрывшись за закрытыми дверьми, девушка, переступая порог, преображалась. Тело принимало горделивую осанку, поступь становилась плавной, вкрадчивой, как мягкие касания кошачьих лап. Уродливый головной убор — прочь. А под ним — роскошные тёмные волосы, ложившиеся на плечи блестящей чёрной ночью. Карие глаза призывно блестят под пушистыми ресницами, и непростительно красным алеют пухлые губы.

По субботам в поместье Уоррингтонов обычно принимали деловых партнёров и редких гостей Уильяма Уоррингтона, человека занятого, с деловой хваткой и пытливым умом. Несмотря на то, что он уже отошёл от дел, к нему зачастую обращались за советом и помощью. Тонкое лицо Уильяма всё ещё было привлекательным, несмотря на почтительный возраст — ему было уже давно за шестьдесят. Одним словом, он располагал к себе. Как и расположил, наверное, мужчину, сидящего в кресле напротив. Он слушал Уильяма, согласно кивая головой. Взгляд светло-серых глаз горел предвкушением… Внезапно он уловил боковым зрением движение на лестнице, ведущей вверх. Лёгкий, тонкий женский силуэт появился на мгновение, застыв без движения, и пропал. Что-то знакомое почудилось в нём мужчине. Но… не может этого быть. Она..? Здесь?

— Извините, Уильям, но я хотел бы воспользоваться комнатой, выделенной для меня на нынешний вечер.

— Разумеется, прислуга приготовила для вас комнату на втором этаже. Последняя с левой стороны. А я дам приказ накрывать на стол для ужина.

Мужчина поднялся с кресла и скорым шагом прошел по лестнице. Повернул голову налево — ничего. Уловил движение в конце коридора справа. Двинулся неспешным шагом в том направлении, чтобы не возбуждать подозрений. Кажется, она вошла в эту дверь.

Мужчина толкнул дверь, открывающуюся внутрь. Она бесшумно отворилась. И закрылась так же — без единого звука. Мужчина оказался в просторном рабочем кабинете хозяина. У одного из шкафа в полной темноте виднелся женский силуэт. Девушка, словно почуяв чужое присутствие вздрогнула, обернувшись. Узнав вошедшего, она дёрнулась на месте и попыталась обойти его стороной, обежав вокруг круглого стола. Но мужчина бросился наперерез, схватил девушку за талию и прижал к стене. Он напряженно вглядывался в знакомое до боли лицо, не дававшее ему покоя по ночам. Глядел, но не верил своим глазам.

— Эмилия?

Девушка расслабилась. Максимилиан на мгновение ослабил хватку. Эмилия попыталась скользнуть в сторону, но мужчина вновь прижал её обратно.

— Что ты делаешь здесь, в этом доме, в этой проклятой комнате? — Максимилиан удерживал её запястье, зажимая девушку между стеной и своим телом.

— Я здесь ради того, что тебе так хотелось получить! Ради того, что тебе было так нужно! Разве не за этим ты посылал меня? — бросила она ему в лицо голосом, полным злости.

— Я освободил тебя от этих обязательств.

— Обязательств? — расхохоталась Эмилия, — навязанных тобой же? Ты указал мне на дверь и даже расплатился за всё то время, что я провела в заточении. Не каждая шлюха получает столько, верно?.. Но мне нужно нечто большее, чем сейф, забитый золотом и неизвестное имя какой-нибудь лавочницы, имеющей золотишко. Я хочу убраться отсюда и купить себе звучное благородное имя, которое будет достойно того, чтобы не произносить его шепотом, опасаясь быть услышанной.

— И потому ты здесь? В роли временной постельной забавы Уильяма Уоррингтона? Так ты решила купить себе имя, раздвинув перед ним свои ножки?

— Какая тебе разница? Или ты считаешь, что твои игрушки должны заниматься этим только по твоему приказу? Ты сам хотел подложить меня под этого ублюдка. И что с того, что я сделаю это добровольно, получив нечто взамен? Я втерлась к нему в доверие только ради того, чтобы получить доступ к его личным бумагам.

— Я уже давно изменил правила игры, и тебе о них было известно. Но здесь ты по своей воле. И ты не станешь этого делать, — отчётливо разделяя слова, произнес Максимилиан, — я не позволю.

— Время твоей власти надо мной уже кануло в прошлое.

— Ошибаешься, — усмехнулся он, — я решил, что, отпустив тебя, поступаю наилучшим образом, но сейчас понимаю, что совершил непростительную ошибку. Ты наделаешь много глупостей и окажешься втянутой в такие неприятности, что все наши забавы покажутся тебе шалостью новорожденного младенца. Я не отпускаю тебя, Эми. Ни сейчас, ни никогда впредь.

Он отпустил её руку и запустил пальцы в густые волосы, притягивая её к своему лицу за шею, но она успела огреть его щёку звонкой, хлёсткой пощечиной.

— Убирайся! — прошипела она.

— Это ничего не меняет, — улыбнулся он, приближаясь к ней ещё, настолько, что между их телами не осталось свободного пространства. Он нежно погладил кожу щеки и резко прижался губами к её губам, впиваясь жадным поцелуем, удерживая её, тщетно пытающуюся вырваться из цепкого захвата его рук, вжимающих тело Эмилии в своё.

Яростное пламя, пожиравшее её губы и рот заставляло разум плавиться и уноситься в некие дали, как и всегда, когда целовал её, словно одержимый, наполняя ответным жаром и страстью. В ответ она поддалась сильному натиску, впуская его внутрь, даря иллюзию взаимности, но тут же зажала его нижнюю губу и с силой вонзила в неё зубы, прокусывая до крови, с каким-то упоением чувствуя солоноватый вкус крови. Максимилиан оторвался на миг, отстранившись, но продолжал прижиматься лбом к её лбу и выдыхать ей в лицо безумные слова:

— Кусай, бей, режь, если хочешь… Я сам вложу в твою ладонь острый нож, чтобы ты могла вдоволь наиграться так, как тебе того захочется.

Не дал возможности ответить и вновь начал целовать её, не обращая внимания на прокушенную губу, сочившуюся кровью — жадно вбирал в свой рот её губы, ритмично посасывая их и зажимая между зубами, и следом вторгался в горячий рот своим языком, стирая выстраиваемые ей границы, не оставляя от них ни малейшего следа. Он больше не удерживал её насильно — просто положил руки на талию.

Эмилия не могла совладать с дрожью, охватившей тело, и с бушующей страстью, напополам с ненавистью, заставляющей её теснее прижиматься к нему и отвечать на поцелуи взахлёб, соприкасаясь с его губами, едва не стукаясь зубами, яростно атакуя в ответ. То были отчаянные поцелуи, с горьким привкусом разбитых надежд и острой пряностью страсти, связавшей их воедино крепкими нитями, выпутаться из которых казалось уже невозможным, ровно как и разрубать тугой узел было жаль. Хотелось продлить мучительно-сладкую агонию, яркими всполохами играющую на коже и вырывающуюся мягкими стонами из податливого рта с припухшими губами.