– Хорошее, простое, – оценила она. И вдруг протараторила: – Ткань – сатин, цвет – беж, пуговицы – дерево, по талии – отрезное, юбка – трапеция, кружев – нет.

– Вот это да! – восхитилась я. – Да ты разбираешься в нарядах! А зачем… – я хотела спросить: «Зачем тебе это, если вершики вообще одежду не носят?», но прикусила язык. Вдруг Тиша обидится? Она, вроде бы, неплохая.

– Очень люблю всякую красоту! – коротко пояснила Тиша, и я поняла, что нашла маленькую родственную душу.

– Альда сказала, что ты и прически умеешь делать?

– Легко! – заявила Тиша.

– Тогда я переоденусь, а ты что-нибудь сделаешь с моими волосами, – я вдруг решилась на эксперимент. – Говорю только об укладке! Ни в коем случае не о стрижке, – на всякий случай предупредила я. – И никаких очаровательных бантиков.

В конце концов, что я теряю? Интересно посмотреть на парикмахерские способности неведомого шарика! Если бы мне еще вчера сказали, что меня будет причесывать мохнатый розовый клубок в лимонно-желтых перчатках, я бы подумала, что этот человек просто сошел с ума. Что ж, пусть Тиша причешет меня, как сможет, а если мне не понравится, я заколю волосы шпильками и спрячу безобразие под шляпкой.

Переодеваться при Тише мне было неловко – и она, вот молодец, поняла это по моему взгляду, отвернулась к двери. Я быстро надела бежевое платье и окликнула Тишу.

Она знаком предложила мне сесть и принялась колдовать над прической. Из плетеной корзинки выскочила деревянная расческа и со стуком упала на письменный стол. Потом туда же выпрыгнули серебристые кубики. Оказалось, что это вовсе не игрушки, а коробочки с кремом, румянами, тушью, пудрой, шпильками, маслом для волос и кто знает, чем еще. Тиша работала резво – коробочки открывались и закрывались, в кабинете приятно запахло ванилью и сахарными петушками. Легко взлетали над моей головой и лицом тоненькие ручки в лимонных перчатках. Жаль, что я сидела не перед зеркалом, – не видела, как происходит преображение.

– Вот и готово! – заявила Тиша минут через пятнадцать.

– Хорошо бы мне посмотреть на себя, – сказала я, оборачиваясь к вершику. – В кабинете нет большого зеркала. Я достану свое.

– Зачем? – удивилась Тиша. – У меня всё есть!

Она подкинула очередной серебристый кубик, и я с изумлением увидела, как он, разворачиваясь, будто раскладная игрушка, вырос в приличную пластину, одна из сторон которой оказалась зеркальной.

Тиша схватила самодельное зеркало и выставила его передо мной.

Честно скажу, мне было страшно увидеть свое отражение. Я была готова к тому, что, глянув в странное зеркало, увижу себя такой ужасной, что мне придется со всех ног мчаться обратно в умывальню, чтобы смыть всё, что нанесла на меня Тиша. И если умывальню занял противный Человек номер Четыре, мне придется стучаться так, как это делает Альда. Не идти же на обед кикиморой!

Но я глянула в зеркало – а потом посмотрела на Тишу. Глянула еще раз – и мне захотелось Тишу обнять.

– Ну, как? – поинтересовалась она.

Тиша оказалась истинным мастером – Альда меня не обманула. За каких-то четверть часа она сумела завить и прекрасно уложить мои непослушные светлые волосы, аккуратно, не вульгарно, подкрасить глаза, и они стали не блеклыми, а ярко-голубыми. На меня смотрела не бледная моль, а девушка с выразительной внешностью. Да что там говорить – Тиша превратила меня в красавицу.

– Спасибо тебе, – выговорила я. – Это прекрасно.

– Потому что люблю красоту! – довольно кивнула Тиша. Серебристые коробочки вновь дружной стайкой полетели в корзину.

– А теперь пойдем резать лук кольцами… – усмехнулась я.

Но в кабинет, пару раз стукнув, уже сунулась Альда.

– Какой лук, какой лук! – заголосила она. – Сама справилась! Ничего! Человек номер Четыре помог! Обед уже на столе! Господин Эдвин на подходе! Идем, Злата! Идем!

И вдруг, глянув на мое лицо, расплылась в улыбке:

– Ой, какая ты прелесть! Какая, оказывается, прелесть! Просто принцесса.

– Это Тиша умница, – сказала я, радуясь в глубине души, что мне не придется резать лук.

Глава 9. Глоток свежего воздуха

Мне было любопытно посмотреть на обеденный зал, в котором накрыла стол Альда. Наверное, он такой же обшарпанный и невзрачный, как и всё в этом отеле. Ничего, главное, чтобы посуда была чистой, а пища съедобной. Я поняла, наконец, что очень хочу есть. К тому же, я совсем непривередливая.

Вчера днем накануне полета, когда я еще была дома, у меня кусок не лез в горло. Я приготовила рис с курицей в густом белом соусе, но даже не прикоснулась к еде. Увидев мою пустую тарелку с листиком зеленого салата, Марис одобрительно хмыкнул: «Что, жуешь траву, как коза? Хочешь быть стройнее? Одобряю! Ты, кстати, прилично раздалась в бедрах. Следи за собой! Разжиревшая жена мне не нужна». «Скоро у тебя никакой жены не будет…» – подумала я, но промолчала, в очередной раз проглотив горькую обиду.

Марис говорил неправду – нисколько я не раздалась, я много лет в одном весе, даже школьные платья сидят на мне очень хорошо. Но он привык походя, между делом, задевать меня, критиковать, наставлять… А я, по его мнению, должна только покорно кивать и слушать.

Вечером поужинать я не успела – да и не до того мне было. Около шести часов, пока муж работал в художественной мастерской (он уже третий год писал маслом какую-то замысловатую картину с размытыми фигурами), я накинула серое летнее пальто, надела шляпку и тайно выбралась из любимого дома. Непросто было расставаться с дорогим сердцу золотистым особняком с башенками, который когда-то сама с большим вдохновением проектировала! Посмотрев в последний раз на синий спокойный океан, на галдящих чаек, на еще теплый желтый песок, я вдохнула полной грудью свежий соленый воздух и со всего духу помчалась на перекресток Океанской и Лилейной улиц. Чуть ногу не подвернула, хотя боты выбрала удобные, на маленьком каблуке. На перекрестке под круглыми липами меня уже ждал заказанный экипаж. Вознице я заплатила вдвое, и он быстро докатил меня до Загородной поляны – там, в багажном домике у старика-смотрителя, я заранее оставила собранный саквояж.

Я старательно готовила свой побег, но все равно очень переживала, что Марис хватится, бросится искать, найдет, вернет – и кто знает, что он потом со мной сделает. Нервничала так, что леденели руки, хотя на улице стоял приятный август. Да еще дракон запаздывал – не прилетел в назначенный в письме срок. Конечно, переписку я вела из своей оформительской конторы – ни в коем случае не из дома! Разве я могла допустить, чтобы бумаги попали в руки мужа?

Полтора часа я бродила по Загородной поляне, глядя в равнодушное белесое небо: то снимала, то надевала шляпку, то застегивала, то расстегивала пальто, без конца смотрела на наручные часы и трясла запястьем – казалось, что время остановилось. Погода стояла пасмурная и на душе было так же. Меня бросало в жар и холод, сердце колотилось, глаза туманились от слез. Пару раз охватывало такое отчаяние, что я мысленно кричала себе: «Сумасшедшая, что ты творишь?! Куда собралась?! Что там тебя ждет – ты подумала?! Еще есть шанс всё вернуть! Давай, лови экипаж и отправляйся назад: к мужу, к работе, к друзьям, к любимой галерее! Скажешь Марису, что просто выехала на прогулку по вечернему городу, а сумку заберешь в другой день… Ты хоть представляешь, что такое – лететь на драконе, да еще в чужие земли?! Ты совсем свихнулась?!»

Может быть, если бы дракон задержался еще на час, я бы так и сделала, решив, что полететь в Сапфировую страну уже не судьба. Наверное, я бы малодушно бежала, вернулась к мужу и, получив в душу заряд дроби из обидных слов (а может, и ощутимый толчок в плечо), продолжила как-то жить… как-то существовать…

Но дракон все-таки прилетел. Правда, от волнения я никак не могла на него забраться – возница и не думал мне помогать. Мне показалось, что даже сам дракон глядел на меня более дружелюбно и сочувственно, чем насмешливый тролль в нелепом колпаке, подвязанным шнурком под острым подбородком. Лиловый дракон качал овальной головой, двигал острыми ушами и аккуратно разворачивал перепончатое крыло, всем видом объясняя, чтобы я смелее на него наступила. Но крыло было очень скользким, оно подрагивало, качалось. Стоило мне наступить, как подкашивались ноги; я то и дело падала на колени и наконец порвала чулок. Тролль наблюдал за мной с нескрываемой ехидцей, и мне снова захотелось вернуться домой.