К тому же Марис наутро так молил о прощении, так крепко меня обнимал, так внушал, что этого не повторится, такие принес роскошные желтые розы, что я почти поверила – это всего лишь случайный взрыв. И я так его любила… Так любила.

Мастихином муж действительно больше не вооружался. Правда, было много других вспышек, которые я раз за разом прощала. Но как же трудно было от него уйти!

У меня ведь не было никого ни до, ни после Мариса. У нас было столько прекрасных, волшебных, светлых минут, которые я тоже, к сожалению, не могу забыть. Мы вместе ходили на танцы, и нас называли самой красивой парой. Мы дружно выращивали розы в палисаднике. Мы устроили уютную галерею в парке Оранжевых Лучей, и там собирались самые талантливые художники. А какой мы выстроили особняк на Побережье! Жили в крошечном золотистом дворце с видом на океан…

Только когда я поняла, что у Мариса есть любовница, начала тайком рассылать письма в иные земли и подыскивать работу подальше от любимого города. Папа умер – на Побережье родственников у меня не осталось. Ребенка я так и не родила – Марис детей категорически не хотел и запрещал даже думать об этом.

Но уезжать было очень тяжело, больно. На Побережье меня ценили, предлагали новые интересные проекты. Старенький профессор, узнав о том, что я собралась уезжать, всплеснул руками: «Злата, дорогая! Да как же мы без вас?!» Но, видно, что-то увидел в моих глазах, поэтому не стал отговаривать – только крепко обнял и от все души пожелал удачи.

Не забуду, как я, приняв окончательное решение покинуть родные места, горько рыдала, сидя возле синего-синего океана. Океан прохладными волнами гладил мои ноги, ласково успокаивал, и в его напевах мне слышилось: «Всё будет хорошо, Злата. Всё будет хорошо!»

Но я постараюсь больше не плакать! Слишком много слез было в моей жизни. А человека по имени Марис уже нет в моей судьбе. Он не найдет меня. Я уехала тайно и никому не сказала, куда направляюсь: даже коллегам, даже подругам, даже старенькому профессору. Марис ни за что не догадается, что я улетела в Сапфировую страну. Муж всегда называл меня трусихой – ему и в голову не придет, что я решилась сесть на дракона и улететь в чужие неведомые земли.

***

...Я уже привела себя в порядок и собралась было пригладить щеткой длинные, непослушные, слегка вьющиеся волосы, как услышала грохот железной двери. Кто-то изо всех сил стучал и бесцеремонно дергал за ручку, да так, что едва не отскочила щеколда. И это была, без сомнения, Альда.

– Злата, выходи! – кричала она, толкая дверь. – Важный вопрос! Очень важный!

Перепугавшись, я, наскоро вытершись розовым полотенцем, накинула халат и отперла дверь. Альда, вооруженная великанским половником, смотрела на меня, как генерал на солдата.

– Умеешь резать лук кольцами? – строго поинтересовалась она.

Глава 8. И сбоку бантик

Я очень выразительно посмотрела на Альду. Мне хотелось, чтобы мой взгляд показал, что я не готова вот такой, только что из душа, во влажном халате, что-то обсуждать, особенно луковые кольца. Но Альде и дела не было до моего укоризненного взгляда. Она спросила снова и еще более настойчиво:

– Лук кольцами резать умеешь, а?

– И это важное дело? – нахмурилась я.

– Да еще какое важное! Такой высокий гость к нам прибыл, такой знатный человек – господин Эдвин, а помощников у меня – кот наплакал! Постояльцев-то в отеле – раз-два и обчелся, прислуги не держу, а от вершиков и троллей на кухне проку, как от моего котенка. Для капитана-то гвардейского хочется не абы какой, а богатый стол накрыть! Но рук-то у меня всего две, а не с десяток. Человек Номер Четыре – та еще унылая бестолочь… А ты, вижу, девушка хорошая. Может, и готовить умеешь. Может, и помочь не откажешься.

«Значит, гвардейский капитан – высокий гость, а я так, под стол пешком хожу, – подумала я. – Можно и воспользоваться мной, как кухаркой». Поведение Альды, наконец, вывело меня из себя.

– Мне кажется, неприлично врываться к постояльцу отеля, который принимает душ, – строго сказала я Альде. – Для начала мне хотелось бы переодеться и причесаться. А уж потом, если останется время, я могла бы чем-то помочь.

– Вот и отлично, свеженькие салаты накрошишь! Жду тебя! – Альда явно слышала только то, что хотела слышать. – А уж насчет того, чтобы красоту навести, ты не переживай! Я тебе Тишу пришлю – это тоже вершик, да помоложе Шаны. Она тебя вмиг и оденет, и нарумянит, и волосы завьет, и заколочку прицепит, и бантиком украсит.

– Каким еще бантиком? – недовольно буркнула я, затягивая пояс халата, – было зябко, дуло со всех щелей, сверху тянуло холодным воздухом.

– Очаровательным! – уверила Альда и бросила. – Давай, спеши, жду!

Я не успела сказать, что мне не нужна никакая Тиша, – со своим туалетом я вполне справлюсь самостоятельно. Но толстушка Альда уже резво поскакала вверх по лестнице – хлипкие ступени под ее весом опасно скрипели.

Когда я поднялась в коридор и подошла к двери с надписью «Это кабинет!!», огорченно вздохнула – Альда все-таки прислала мне вершика. Мохнатый шар на тонких ножках топтался возле двери и жонглировал какими-то блестящими кубиками. Но Шар был не травянистого цвета, как Шана, а ярко-розовый, и еще больше походил на вязаную из пушистой шерсти игрушку.

На ногах у нового вершика были броские желтые сапоги с пряжками, на руках – лимонного цвета перчатки. Но что меня удивило – так это здоровенный алый бант с белыми точками, каким-то чудом державшийся сбоку. Круглые глаза вершика были зеленые, как молодая листва, и явно обведенные черным карандашом. Хлопали, как крылья, немыслимой длины блестящие подкрученные ресницы. Брови, будто вырезанные из темной копировальной бумаги, заинтересованно шевелились. А губы – такие же, как у Шаны, точь-в-точь, как у рыбки – были ярко накрашены блестящей бордовой помадой.

– Здравствуйте. Я Тиша, вершик, из местных, – неожиданно вежливо представился шар. Я уже и не надеялась, что в этом отеле кто-то умеет соблюдать приличия! – Пол женский, – зачем-то добавил шарик.

– Отлично, – усмехнулась я. – У меня тоже… пол женский. Но я никого не приглашала!

Мне показалось, что Тиша огорчилась, – сложились домиком широкие острые брови. Блестящие кубики, которыми она только что играла, упали в плетеную корзинку, стоявшую на полу. Я только что ее заметила.

– Хозяйка сказала, что вы меня очень ждете, – проговорила Тиша. – Что очень-очень ждете!

– Да нет, это она меня очень ждет, – усмехнулась я. – Чтобы нарезать лук кольцами… Но ладно, раз уж вы пришли, заходите!

– С Тишей говорите на «ты», – сказал розовый клубок и подхватил с пола плетеную корзинку.

Мне не хотелось стоять в коридоре в наскоро запахнутом халате и спорить с шариком на ножках. К тому же, здесь мог появиться неприятный Человек номер Четыре… Или вполне приятный господин Эдвин. Он видел меня сегодня заплаканной, растрепанной, некрасивой. Не хочу предстать перед ним еще и после душа, с мокрыми волосами. Это просто неприлично, в конце концов!

Я сунулась в холщевую сумку за ключом от кабинета, но Тиша вдруг толкнула дверь лимонной перчаткой – и та послушно распахнулась.

– А здесь открыто было. Я не заходила, потому что без вас ведь неудобно, – объяснила Тиша.

Мне это совсем не понравилось – я точно помнила, что закрывала кабинет. Внимательно посмотрев на Тишу, я покачала головой:

– Это очень странно. Я запирала кабинет на ключ.

– Открыто было… – повторила Тиша. Она бы пожала плечами, если бы они у нее были.

Волнуясь, я шагнула в комнату, огляделась и убедилась, что всё на месте: закрытый саквояж – под столом, бежевое, с деревянными пуговицами платье, – на стуле. Маленькая сумочка, которую я, уходя из кабинета, спрятала в выдвижной ящик письменного стола, находилась там же, и всё было в сохранности: и мои дорожные монеты, и мешочек с серебром – задаток, который вручил господин Марген. «После обеда надо бы на всякий случай деньги спрятать вглубь саквояжа, – подумала я, облегченно вздохнув. И посмотрела на вершика Тишу – она деловито разглядывала приготовленное мною платье.