Месяц назад Гэнкаку закончил первую часть — беса. Затем он приступил к самой фигуре Комокутэна. И вот, когда статуя локапалы была почти закончена, начались странности. Дело в том, что каждый из четырех Небесных королей своей ногой попирает по одному бесу. И тот бес, которого должен был попирать локапала Запада, за несколько дней до полного завершения статуи — исчез.

— Исчез? — переспросил монаха Сэймей.

— Да, исчез.

Деревянная статуя от подставки до фигуры беса и вплоть до фигуры самого божества вырезается из ствола одного дерева. В статуе Комокутэна спина беса соединяется со ступней и ногой локапалы, попирающей эту самую спину. И вот — бес исчез. И следов того, что его кто-то вырезал долотом — нет. До полудня того дня, когда исчезновение обнаружилось, бес был на месте, где ему и положено, под ногой локапалы. Гэнкаку это точно знал.

А ночью, встав по малой нужде, Гэнкаку вдруг нестерпимо захотелось посмотреть на статую Комокутэна. Ведь двух летний труд его подходил к завершению, как никак. Справив нужду, монах взял лучину и зашел в мастерскую. И там он обнаружил, что беса — нет.

Но на следующее утро бес был, вот он, на месте, под ногой локапалы. Решив, что увиденное вчера ночью — сон, Гэнкаку продолжил работу как обычно. Вечером он работу закончил, но вчерашнее происшествие не давало монаху покоя. Гэнкаку прошептал себе под нос:

— Ладно, закончу статую сегодня ночью. — Статуя Комокутэна уже была почти готова, завтра, а если немного поднажать и поработать сегодня ночью, то работу можно закончить за ночь.

Так Гэнкаку и решил. Поужинав, он подготовил лучин для освещения и пришел в мастерскую.

— И снова беса не было! Исчез.

И на этот раз на следующее утро, и через день, и через два — бес не вернулся. Тогда на четвертый день Гэнкаку не выдержал и пробрался к Сэймею. Тайком от настоятеля своего храма Кёогококуодзи. Ведь если рассказать о происшествии остальным монахам, то у самого Гэнкаку могут отнять монашеское звание — так объяснил Гэнкаку Сэймею.

— Это потому, что, по всей вероятности, я, именно я виноват в исчезновении беса…

— Да?

— Господин Сэймей, известно ли вам как поклоняются внутреннему кругу мандалы? — Поклонение внутреннему кругу мандалы, символизирующему не человеческое измерение вселенной, как внешний круг, а измерение божеств, бодхисатв или Будд, включает в себя практику поклонения не только Буддам и бодхисатвам, но и в случае необходимости — поклонение другим небесным божествам, сущностно присутствующим в мандале.

— Просветленных сущностей чрезвычайно много, и в зависимости от школы и от мастера существуют различные способы поклоняться мандале. Всех их я не знаю, но некоторые мне известны.

Иначе говоря, есть способ почитать локапалу, Небесного короля, как сущность, обладающую просветленной активностью наравне с Буддой.

— Когда мы начинаем вырезать статую, то, кем бы эта статуя не была, вся душа твоя должна быть полна этой статуей. И пока ты работаешь, эта статуя становится твоим Буддой. Моим, буддийского монаха, Буддой.

Итак, Гэнкаку, приступая к работе над новой статуей, обязательно совершал водное очищение от скверны, а затем начинал работу, но только после того, как вознесет молитву Небесному королю способом поклонения мандале.

И вот тут собака зарыта:

— Начиная работу над статуей Комокутэна, я поленился провести моление…

— Но, раз так, Сэймей, ты то… — от возбуждения Хиромаса стал запинаться.

— Да, вот так вот…

— Но это же! Быть не может!

— Тысячелетнее дерево хиноки. Его дух — это тебе не просто так. Плюс — выдающийся резчик — монах душу вложив вырезал образ беса. Да к тому же вырезал беса раньше, чем самого локапалу, попирающего его. Как бы там ни было, мы уже скоро все узнаем. Мы ведь уже где-то близко к нужному перевалу.

Действительно, они уже шли по смешанному лесу, где росли самые разные породы деревьев. Трава склонялась отовсюду и шаровары Сэймея, и штаны Хиромасы намокли от росы.

Над головой шумела листва. А выше крон деревьев светила луна, подернутая тонкой волшебной дымкой.

— О! Вот оно? — Сэймей остановился. Хиромаса остановился рядом с Сэймеем и посмотрел вперед. В лившемся с небес призрачном свете подернутой дымкой луны стояло нечто белое.

— Идем! — и Сэймей беспечно двинулся вперед. Сглотнув слюну, Хиромаса решительно последовал за ним. Когда Сэймей подошел к нужному месту, там обнаружился сруб гигантского хиноки — кипариса, а рядом с ним стоял голый ребенок. Увидев Сэймея и Хиромасу, ребенок засмеялся, растягивая в стороны красные губы. Между губами виднелись зубы.

— Хочешь пройти? — звонко спросил ребенок.

— Ну, что же мне сделать… — сказал Сэймей спокойно.

— Ты хочешь пройти? Или не хочешь? — еще раз спросил ребенок.

— Ну… — протянул Сэймей.

— Так как же? — вдруг волосы у ребенка на голове поднялись дыбом, а глаза увеличились во много раз. И только губы по-прежнему оставались красными.

— А ты как сам думаешь? Ты хочешь нас пропустить? Или не хочешь пропускать?

— Что? — Вокруг рта у ребенка появились морщины, он стал выглядеть совсем взросло.

— Давай сделаем так, как ты скажешь.

— Нет! Я не собираюсь делать так, как я скажу!

— А, сделаем так, как ты скажешь?

— Не сделаем!

— Ты же говоришь, что сделаем?

— Нет! — рот ребенка с треском лопнул, и из пасти показался гигантский язык и клыки.

— Так-так, что это с тобой?

— Ты что, пришел сюда надо мной издеваться?! — ребенок уже не выглядел ребенком. Хотя он по прежнему был маленький, но выглядел как демон, и когда он говорил, изо рта его вырывалось синее пламя. Бес отошел от огромного пня и попытался напасть на Сэймея.

— Сэймей! — Хиромаса отбросил горящий факел и выхватил меч из ножен на поясе. И тут! Сэймей протянул в сторону беса, собирающегося напасть на него, указательный и средний пальцы правой руки и, рассекая пальцами пространство, произнес-пропел заклинание:

— ОН ТЭ ХА ХА ЯКУСЯ БАНДА ХА ХА ХА СОВАКА… Приказываю тебе отправляться на небо Якуся. Подчинись! Подчинись! Ха, ха, ха! Глупый бес.

И тут бес замер.

— Что? Что это? Что ты?

— Это сутра «Косин». — Сэймей еще не договорил, а тело беса задергалось, сложилось и покатилось по траве.

Хиромаса подошел к нему с мечем в вытянутой руке и обнаружил на траве деревянную скульптуру беса. Его тело выгибалось так, словно на него кто-то наступал ногой.

— Мда, по сути этот бес происходит от этого самого пня. И если бы он от этого пня не оторвался, я бы ничего с ним не смог сделать…

— Короче, это та статуя беса — фрагмент Комокутэна, которого вырезал Гэнкаку?

— Так оно и есть.

— А твое заклятие?

— Истинное слово Ямато.

— Истинное слово Ямато?

— Все заклятия в основном созданы в Индии. Но это создано в стране Ямато. А монахи секты Сингон, когда вырезают четырех Небесных королей, поют китайские сутры.

— Так вот в чем дело.

— Да, дело в этом. — Сказав так, Сэймей вдруг перевел глаза на пень, хмыкнул, подошел и прикоснулся к древесной коре на краю пня.

— Что случилось?

— Хиромаса! А ведь оно здесь еще живое!

— Живое?

— Угу. Другие части уже полностью сгнили и мертвы, а вот эта часть, только она, она еще жива. Слабенько, едва-едва жива. Похоже, здесь очень сильные корни. — и Сэймей снова приложил руку к этому месту. С его губ эхом прозвучало короткое заклятие.

Долго, так долго, что закутанная в дымку луна заметно переместилась по небу, Сэймей держал руку на пне и напевал заклинания — сю. Наконец заклинание оборвалось. Сэймей медленно отнял руку от пня. И Хиромаса не сдержал возгласа: там, на кромке пня, в том месте, где Сэймей касался рукой, к небу поднял голову крошечный, едва заметный глазу зеленый росток.

— Когда-нибудь, через тысячу лет, на этом самом месте снова будет огромное дерево хиноки, — прошептал Сэймей и поднял глаза к небу. Скрывавшая луну дымка в этот момент разорвалась, и на Сэймея пролился с неба чистый синий лунный свет.