— Угу. В искусстве возвращения душ есть несколько способов. Ты же слышал: мэтр Согю попросил волосы. Так что мне подумалось, что, скорее всего, Доман применил такой способ возвращения душ, где используются волосы. Скорее всего, Доман сжег волосы госпожи Фудзико и господина Корэмити, а пепел использовал как вспомогательный элемент в колдовстве, вот!

— В каком колдовстве?

— Он развеял пепел от сожженных волос над могилой, в которой зарыт господин Корэмити, и один или два дня читал около могилы заклинание Тайдзан-фукун. Да и еще там всякие действия. Вобщем, если бы остались волосы обоих, можно было бы их мелко порезать, развеять над могилой, я бы вместо Домана обратился к богу мертвых, Тайдзан-фукун, с просьбой развеять заклятие возвращения душ. И в это время, если бы Доман хотел мне помешать, ему бы пришлось одновременно со мной молиться об обратном, чтобы заклятие возвращения душ не было снято.

— Вот оно в чем дело…

— Если бы мне противостоял кто-нибудь другой, не Доман, у меня бы все наверняка получилось, но в этом случае, так как Доман воспользовался искусством возвращения душ раньше меня, его сю было бы сильнее, наверное.

— Так, а что мы сейчас делали?

— Лепестки сакуры, Хиромаса.

— Лепестки?

— Ведь это ты мне рассказал о лепестках сакуры, Хиромаса!

— Я толком не понимаю, о чем ты?

— Я осознал, когда ты мне сказал. Я понял, что в крайнем случае будет достаточно просто показать лепестки сакуры такими, какие они есть… Доман ведь тоже говорил, помнишь? Безотносительно к искусству возвращения душ, сю это наше собственное сердце.

Хиромаса молчал.

— Сю в некотором смысле сильнее чем любая вещь в этом мире. Сильнее меня, сильнее тебя. У сю есть сила заставить действовать даже бога мертвых, Тайдзан-фукун!

— Неа, не понимаю.

— И ладно. Хиромаса, ты, мне кажется, на самом деле понимаешь сю гораздо глубже, чем я.

— Не может быть!

— Кстати, Хиромаса, а Хафутацу у тебя с собой?

— Да, у меня за пазухой.

— Господин Корэмити, скорее всего, снова придет, наигрывая себе на флейте. И когда он подойдет к границе круга, он по какой-либо причине может этот круг заметить и остановиться, не заходя в него. И вот если так произойдет, Хиромаса, я прошу тебя, можешь сыграть на Хафутацу?

Хафутацу — это флейта, которую Хиромаса получил в дар от демона. По крайней мере, так про это рассказывают.

— Понял. Сделаю все.

В свете светильника Сэймей и Хиромаса сидели перед Фудзико и ждали. Дверь иногда поскрипывала, словно от порывов легкого ветерка.

— Все ли в порядке? — тихим голосом спросила Фудзико. Ее голос, казалось, немного охрип, наверное, от волнения во рту пересохло.

— Если Вы будете сильны духом, то все остальное мы с Хиромасой сделаем. — Сэймей ответил на редкость ласковым голосом.

Снова наступила тишина, все трое слушали звук ветра. И вдруг!

— Он пришел, Сэймей… — тихо прошептал Хиромаса. Через некоторое время откуда-то, непонятно с какой стороны, донесся звук флейты. Вначале тихий. Однако звук постепенно нарастал, приближаясь.

— Итак… — Сэймей кивнул, и Фудзико встала. Она взялась за руку Сэймея, и вместе с ним подошла к ставням. Хиромаса пошел за ними. Пока они втроем ждали у ставней, звук флейты становился все громче. Хиромаса давно держал в руках Хафутацу, и тихо настраивал дыхание.

Звук все ближе.

Сэймей аккуратно приподнял створку ставня и выглянул в щель. Залитый лунным светом двор был хорошо виден. Во дворе имелась невысокая ограда, а за оградой виднелся чей-то силуэт. Мужчина. Одетый в суйкан, на голове высокая шапка эбоси. Этот мужчина приближался, играя на флейте. Прямо за невысокой оградой мужчина вдруг замедлил шаги.

— Хиромаса!

Услышав обращение Сэймея, Хиромаса поднес к губам Хафутацу и тихо начал играть. Неописуемые ноты, которые изливала Хафутацу, прижатая к губам Хиромасы, легко наполнили ночной воздух. Звук был чистый, казалось, что он делает прозрачными не только душу, но и тело. И как только звук флейты Хиромасы достиг его, мужчина снова шагнул, переступил через ограду и подошел к дому. И мужчина, и Хиромаса играли как одно целое. Хиромаса подстраивался к мужчине, мужчина подстраивался к Хиромасе.

Наконец, гармоничные звуки двух флейт растворились в весеннем воздухе и замолкли.

— Фудзико, о, Фудзико… — послышался голос снаружи дома. Голос был тонкий, слабый, он вползал сквозь щели двери словно паутинка. — Открой мне…

Сэймей утвердительно посмотрел на Фудзико, и она трясущимися руками открыла дверь. И в тот же миг, сливаясь с запахами весенних лугов, все вокруг заполнил густой запах земли.

— Наконец-то ты мне открыла… — сказал Корэмити.

Его дыхание было смрадным запахом гниения, таким сильным, что хотелось отвернуться. Лицо было иссиня-бледным. Суйкан, в который Корэмити был одет, дымился в разных местах. В лунном свете, льющемся с неба, тело его блестело синим, словно мокрое. Корэмити не обращал внимания на стоящих рядом с Фудзико Сэймея и Хиромасу, словно бы их там не было.

— Ну, что же, если твое сердце так страдает, я буду рядом с тобой. — ласковым голосом сказал Корэмити. Глаза Фудзико наполнились слезами.

— Я не смогу… — тихим прерывающимся голосом сказала Фудзико. — Достаточно. Хватит. Дорогой, прости меня за то, что я звала тебя… Дорогой, ты можешь быть спокоен теперь… — плача говорила она.

— Я больше тебе не нужен? — печально спросил Корэмити.

Фудзико замотала головой в стороны, словно говоря: «Нет! Нет! Нужен!», но потом она кивнула согласно и сказала так:

— Пожалуйста, дорогой, уходи к себе…

Казалось, что Корэмити сейчас заплачет. Он посмотрел на Фудзико, потом, словно прося о помощи, взглянул на Сэймея, взглянул на Хиромасу. Когда его взгляд остановился на флейте в руках Хиромасы, он спросил:

— Это были Вы?

У Хиромасы голос застрял в горле, и он просто кивнул.

— Прекрасная флейта… — после этих слов лицо Корэмити начало медленно разрушаться. Изменился цвет кожи, она растаяла, вытекли глазные яблоки, показались белые кости черепа и зубы. Словно бы в последнем крике, рот Корэмити открылся, но звуков он не произнес. Прямо на том же месте Корэмити развалился. В лунном свете остался лежать человеческий труп, изгнивший так, словно он пролежал в земле полгода. Кости того, что когда-то было рукой, крепко сжимали флейту.

Это лежал лепесток сакуры, с которого сняли заклятие сю.

Женщина начала тихо тихо всхлипывать, затем всхлипы перешли в тихие, изо всех сил сдерживаемые рыдания.

©Перевод: С. С. Колышкина, 2004–2010