— Хм… — старик немного покачал головой. — Хасиридокоро, что ли? — он всмотрелся в лицо Хиромасы. — И что, дух твой здесь заигрался? — Снова вращаются огромные глаза. — А ведь сегодня был кто-то, кто пять раз пересек дорогу Накагами, но ведь это не ты, да? — рот сказавшего так старика широко раскрылся и показались острые желтые зубы.
— Я отведал травы хасиридокоро, и что-то случилось с сердцем, я ничего не понимаю… — ответил Хиромаса.
Старик хмыкнул, вытянул губы трубочкой и дохнул на Хиромасу. В лицо Хиромасе пахнуло землей.
— Ого! А ты не улетаешь от этого? — старик оскалился. — Повезло тебе, что выпил всего три чашки. Выпил бы четыре, и уже никогда бы не вернулся… Раз ты от моего дыхания не улетаешь, значит не пройдет и часа, как твой дух возвратится домой, — сказал старик. И после этих слов мгновенно исчез. Поднятая занавесь вернулась на место, и в повозке остались только Сэймей и Хиромаса.
3
— И все-таки, Сэймей, это потрясающе! — сказал Хиромаса.
— Что именно?
— Я все сделал как ты сказал, и он ушел!
— Так и должно было быть.
— Этот старик — дух земли?
— Подобное божество.
— Однако ж, жуткий он, Сэймей!
— Не радуйся. Нам ведь еще возвращаться…
— Обратная дорога? — сказал Хиромаса и вдруг с открытым ртом прислушался к чему-то. Вернулось ощущение, что повозка едет по земле и камням, и даже раздавался легкий шорох.
— Сэймей? — сказал Хиромаса.
— А, и ты тоже понял? — сказал Сэймей.
— Понял, конечно, — ответил Хиромаса. Пока они обменивались этими репликами, повозка, дернувшись вперед, остановилась.
— Судя по всему, мы приехали, — сказал Сэймей.
— Приехали?
— На западную оконечность Шестой улицы[13].
— То есть мы вернулись?
— Нет, мы не вернулись. Мы пока находимся в состоянии теней.
— В состоянии теней?
— Думай, что это иной мир.
— Где мы?
— Перед домом человека по имени Овари-но Норитака.
— Кто этот Овари-но Норитака?
— Это имя отца того чудовищного ребенка.
— Что ты говоришь?
— Слушай, Хиромаса. Мы сейчас пойдем наружу, и тогда ты не должен спрашивать и слова! Если хоть что-нибудь скажешь, то мы, возможно, прямо на месте лишимся жизни. Если ты не сможешь молчать, жди меня в повозке.
— Раз уж мы сюда приехали, я не останусь, Сэймей. Если ты говоришь, чтобы я молчал, я буду молчать, даже если мне кишки будут грызть собаки, — вид у Хиромасы очень решительный, похоже что он будет молчать даже в собачьих зубах.
— Ладно.
— Ладно, — и Хиромаса вместе с Сэймеем вышел из повозки.
Когда они вышли, они оказались перед большой усадьбой. В зените висела молодая луна. Женщина в двенадцатислойном шелке каригину тихо стояла перед быком и смотрела на двоих друзей.
— Я скоро вернусь, Аямэ, — сказал Сэймей девушке, и названная именем Аямэ девушка тихо склонила голову.
4
Сад был прямо как в усадьбе Сэймея — весь заполонен сорной травой. И когда дул ветер, трава легонько шевелилась, шелестела и терлась стебель о стебель. В отличие от сада Сэймея, за воротами была только трава, и не было никакого дома. Лишь только валялось обожженное и обуглившееся дерево на том месте, где по некоторым признакам когда-то был дом.
Хиромаса шел и удивлялся: он шел в траве, но траву можно было не разводить в стороны. Наступаешь, а трава не гнется. В его собственных коленях колышется под ветром трава. Словно кто-то пуст, то ли сам Хиромаса, то ли трава. Пока он подходил, шедший впереди Сэймей остановился. Причину Хиромаса сразу понял. В темноте впереди виднеются какие-то человеческие фигуры. Действительно, человеческие. Двое, мужчина и женщина. Однако, разглядев их повнимательнее, Хиромаса чуть было снова не закричал. У этих двоих не было голов. Свои головы они держали обеими руками перед грудью, и как заведенные повторяли бесконечный диалог.
— Ах, горе-то.
— Ах, горе-то, — эти слова они повторяли раз за разом, раз за разом.
— Только из-за того, что мы нашли такую жабу…
— Только из-за того, что мы нашли такую жабу…
— Мы стали вот такими…
— Мы стали вот такими…
— Ох, горе то!
— Ох, горе то!
— Если бы он не заколол этим бамбуком…
— Если бы он не заколол этим бамбуком… — Один из говоривших — мужчина, второй — женщина. Тонкие голоса.
— Ах, если б Тамон не сделал этого, он был бы жив…
— Ах, если бы Тамон не сделал этого, он был бы жив…
Головы в руках заскрипели зубами. Похоже, Тамон, о котором они ведут речь, это был ребенок двоих безголовых. Сэймей незаметно встал сбоку от этой пары.
— И когда же это было то? — спросил Сэймей.
— О!
— О! — воскликнули двое.
— Это было больше ста лет назад!
— Это было во времена императора Сэйва[14], — сказали двое.
— А вот в восьмой год эпохи Дзёган[15] сгорели ворота Отэнмон… — сказал Сэймей, и тут же:
— Точно!
— Точно! — несчастно воскликнули двое.
— Именно в тот год и случилось!
— Именно в тот век и произошло! — из глаз голов, что двое держали в руках, потекли кровавые слезы.
— Что случилось? — спросил Сэймей.
— Сыночек Тамон!
— Шестилетний Тамон!
— Вон на том месте, вон там жабу нашел!
— Большую, старую жабу!
— Тамон бамбуковой палкой, что была у него в руках, пригвоздил жабу к земле!
— А мы то об этом-то только потом узнали!
— Большая-то жаба не умерла.
— Как он ее пригвоздил, так и корчилась.
— И когда ночь настала.
— И на следующий день еще жила.
— Страшная жаба!
— Жаба издавна — опасное животное. Потому мы ничего не смогли сделать!
— А когда ночь наступает, пригвожденная жаба в темном саду стонет.
— И с каждым стоном вокруг нее загорается голубое пламя.
— Горит!
— Страшно!
— Страшно было!
— Жаба стонет, пламя вспыхивает, и с каждым разом у спящего сыночка, у Тамона поднимается жар, и стонет он от боли.
— Если убить ее, жаба нам отомстит.
— Если выдернуть бамбук и оставить ее жить, жаба еще больше принесет бед, и ничем мы себе не поможем…
— Ворота Отэнмон сгорели!
— Ворота Отэнмон обвалились!
— И нас в этом обвинили!
— Оговорили, что мы колдовством спалили ворота Отэнмон.
— Кто-то увидел, что в нашем саду пригвожденная к земле жаба живет и испускает сияние.
— И он всем-всем растрезвонил, что мы занимаемся колдовством.
— Что колдовством сожгли ворота Отэнмон.
— Нам и сказать, и спросить-то времени не было. Тамон умер в лихорадке и бреду.
— О…
— О…
— Как было больно!
— Как было больно!
— От горя-то мы эту жабу убили! Огнем ее спалили…
— И Тамона сожгли.
— И похоронили пепел от жабы с пеплом Тамона.
— В такой вот большой кувшин положили. В земле под сгоревшими и обвалившимися воротами Отэнмон выкопали яму на три сяку вглубь и там закопали…
— Закопали…
— А схватили нас и убили через три дня после этого.
— Головы отрубили через три дня.
— Мы знали, что так будет.
— Знали, поэтому и похоронили Тамона вместе с жабой.
— Чтобы пока стоят ворота Отэнмон, они мстили всем.
— Ха-ха!
— Хи-хи! — когда двое засмеялись, Хиромаса, забывшись, сказал:
— Несчастные… — голос был тих, но слова он прошептал внятно. И тут же смех оборвался.
— Кто?
— Кто? — резко обратился к Хиромасе страшный взгляд голов в руках фигур. Лица голов превратились в демонские рожи.
— Бежим, Хиромаса! — в этот миг Сэймей схватил Хиромасу за руку и сильно потащил за собой.
— А! Вот вы где!
— Не уйдешь! — слушая крики за спиной, бежал Хиромаса. Оборачиваясь назад, он видел, что двое бегут следом. Головы, что они держали в руках, превратились в демонские, а настигающие тела словно бы летели по воздуху. Расстояние между ними становилось все меньше.
