Хиромаса и Сэймей сели в повозку, и тяжело, протяжно скрипнув, повозка двинулась с места. С тех пор прошел уже час. Хиромаса, подняв переднюю бамбуковую занавесь, смотрел наружу. Запах свежих и сочных листьев, растворенный в ночном воздухе, проникал в повозку. Одиноко виднелась черная выгнутая спина быка. А перед ним сквозь тьму шла и вела быка девушка в шелках двенадцатислойных одеяний. Казалось, что ее силуэт, порхая, плывет в воздухе. Невесомая, как ветер. Во тьме видно, что шелк одежд девушки призрачно светится, словно горит, фосфоресцируя. Она была подобна прекрасной демонице.

— Слушай, Сэймей! — обратился Хиромаса к Сэймею.

— Чего?

— Вот если нас кто-нибудь сейчас увидит, что он подумает?

— И что же?

— Он, наверное, подумает, что это живущее в столице чудище возвращается в свой призрачный мир. — Так сказал Хиромаса, а Сэймей вроде бы тонко улыбнулся одними губами. Темно, поэтому, конечно, улыбки не видно, но Хиромаса ее почувствовал.

— А что ты будешь делать, если это окажется правдой, Хиромаса? — вдруг низким голосом сказал Сэймей.

— Эй! Не пугай меня, Сэймей!

— Ты же знаешь слухи при дворе, что моя матушка — лиса… — мягкий голос.

— Э-эй!

— Ну же, Хиромаса, ты знаешь, какое у меня сейчас лицо?

Хиромасе показалось, что во тьме нос у Сэймея заострился как у лисицы.

— Прекрати врать, Сэймей!

Сэймей в ответ рассмеялся своим обычным голосом. Сильно выдохнув, Хиромаса напряженным голосом выпалил:

— Дурак! Опасно же, я уже собрался руку на меч положить! — Хиромаса сердился.

— Правда?

— Да! — прямо кивнул Хиромаса.

— Как страшно!

— Страшно было мне!

— Да ну?

— Ты же знаешь, да? У меня слишком серьезный характер. Если бы я понял, что ты — чудовище, я бы, наверное, вытащил бы клинок!

— Хм…

— Ну?

— Однако ж, если я — чудовище, зачем вынимать меч?

— Что зачем? — Хиромаса переспросил, затрудняясь с ответом. — Потому что чудовище же!

— Но ведь чудовища разные бывают.

— Да.

— Есть такие, кто людям приносит беды, и не такие.

— Угу, — Хиромаса покрутил шеей, затем кивнул. — Но, Сэймей, почему-то мне кажется, что я бы вынул меч на самом деле. — Хиромаса говорил очень серьезно.

— Да, ты бы сделал.

— Поэтому, Сэймей! Прошу тебя. Больше со мной не шути так. У меня бывают иногда моменты. Я не понимаю шуток. Я становлюсь прямым. Я тебя, Сэймей, люблю. Пусть даже ты и чудовище, понимаешь? Поэтому, я не хочу направлять на тебя меч. Но если ты сделаешь как сейчас, я растеряюсь. Не буду знать, что делать. И рука сама потянется к мечу!

— Хм.

— Поэтому, Сэймей. Даже если ты и чудовище, понимаешь? Когда будешь показывать мне свое истинное лицо, вот. Прошу, делай медленно. Чтоб не испугать меня. Если ты так сделаешь. Со мной будет все в порядке, — Хиромаса говорил запинаясь, но очень серьезно и прямо.

— Я понял, Хиромаса. Извини, я был не прав, — сказал Сэймей. Некоторое время они молчали. Тихо доносился звук колес, катящихся по земле. И вдруг замолчавший было Хиромаса снова открыл рот:

— Слушай, Сэймей, — ясный и решительный голос. — Даже если ты — чудовище, я — за тебя. — Сказано коротко и просто.

— Хороший ты человек, Хиромаса, — только и буркнул Сэймей. И снова лишь звук повозки. Повозка в темноте все еще куда-то движется. Уже не понятно, едут ли они на запад или на восток.

— Сэймей, в конце концов, куда мы едем? — спросил Хиромаса.

— В такое место, о котором даже если я расскажу, ты не поймешь.

— Не может быть! Мы же не едем в призрачный мир, о котором я тут говорил?

— В широком смысле, туда и едем, — сказал Сэймей.

— Эй, эй!

— Не клади руку на меч, Хиромаса. Это будет уместно немного погодя. Для тебя есть твоя роль.

— Ты только загадками можешь изъясняться? Ладно, хотя бы что мы едем делать, это-то, может, можно сказать?

— Пожалуй.

— Что мы едем делать?

— Четыре дня назад в воротах Отэнмон[6] появилось чудовище.

— Что?

— Ты не слышал?

— Нет.

— Протекают они в дождь, те ворота, — странную фразу вдруг произнес Сэймей.

— В дождь?

— Издавна так повелось. Особенно в ночь, когда дождь идет при западном ветре — обязательно протекают. И сколько не проверяй, на крыше нет повреждений. Ну, такое вообще часто случается.

— Ты, вроде, собирался про чудовище рассказать?

— Ну, подожди, Хиромаса. Повреждений нет, а протекать протекает. Поэтому, буквально несколько дней назад их решили ремонтировать. Один мастер забрался на ворота и все там осмотрел.

— Да?

— Во время своей проверки он обнаружил, что одна из досок под крышей — в каком-то странном состоянии.

— Что там было?

— Эта доска выглядела как одна, а на самом деле состояла из двух досок, наложенных одна на другую, половинной толщины. Это и заметил мастер.

— Ну, и?

— Сняли эту доску, разъединили половинки, а между ними оказался заложен листок.

— Какой листок?

— Листок с написанными на нем священными словами. С Заклятием Павлиньего Царя.

— Это что еще такое?

— В древности, в Индии, стране Небесного Бамбука, знали, что павлин ест ядовитых насекомых и ядовитых змей. Павлиний Царь — почитаемое божество магического усмирения духов.

— …

— Короче, скорее всего какой-то бонза из Коя[7], а может из Тэндая[8], написал заклятие и спрятал, чтобы успокоить магический дух.

— О!

— Так вот, а мастеровой, когда отдирал доски, порвал листок. Когда доску вернули на прежнее место, на следующий день пошел дождь с западным ветром, но крыша не протекла. Однако в тот вечер появилось чудовище.

— Да ты что!?

— Получается такое дело: вместо того, чтобы протекать в дождь, теперь появляется чудовище.

— Что, между дождем и чудовищем есть связь?

— Не то, чтобы совсем нет. Положив бумажку с заклятием связать духа — это кто угодно может, но тут страшна «отдача».

— Отдача?

— Например, связать чудовище с помощью сю, это похоже на то, как связать тебя, Хиромаса, веревкой, да так, чтобы ты не двигался.

— Меня?

— Да. Если тебя связать, ты же рассердишься?

— Рассержусь.

— И, наверное, чем крепче будешь связан, тем сильнее разозлишься?

— Угу.

— А если потом веревка из-за чего-нибудь развяжется?

— Я, наверное, пойду и зарублю того, кто меня связал.

— Вот оно!

— Что?

— Дело в том, что есть существа, которые проявят еще более злобный характер, если их слишком сильно опутать заклятиями-сю.

— Ты словно про меня говоришь…

— Про тебя — это был пример. Злобный характер — это, конечно же, не про тебя, Хиромаса!

— Ладно, ладно. Продолжай дальше.

— Вот, и поэтому сю специально немножечко ослабляют.

— …

— Не связывают накрепко, а так, чтобы оставалась небольшая возможность свободно двигаться.

— Вот как! — Однако по Хиромасе видно, что он все еще не понял.

— И вот, на этот кусочек свободы на том месте, где заключили зло, случается какая-нибудь маленькая неприятность. Если говорить о том, что произошло в этот раз, то она проявилось в том, что крыша протекала от дождя.

Хиромаса хмыкнул, словно бы кое-как понял.

— Ну, а что случилось с чудовищем?

— Да, вот, в вечер следующего дня…

— В тот вечер, когда был дождь и ветер с запада?

— Да. Мастер с двумя подмастерьями пошел к воротам Отемон посмотреть, в каком состоянии находится место, где протекает. И вот тогда-то протека не оказалось, а видели чудовище.

— А какое чудовище?

— Ребенок.

— Ребенок?

— Да. Ребенок висел вниз головой, вцепившись в столб, и сверлил взглядом мастера и его подмастерьев.

— Что, вот так, руками и ногами?

— Да, Коленями и двумя руками. Работники собирались поднялись наверх, на ворота, и подняли в верх фонарь, а тут оно: висит на столбе и глядит вниз страшными глазами. И белым облачком сверху дохнуло, вдобавок.