Совсем другое дело сейчас. Я находил абсолютно целые предметы мебели и интерьера. Да, они были не новые, но многие находились ещё в довольно крепком состоянии и могли прослужить ещё не один год. Но видимо благосостояние некоторых деревенских жителей возросло до такой степени, что они предпочитают выбросить стул на четырёх стойких ножках, – потратив на это время и деньги на бензин, так как до свалки ещё надо доехать, – чем разломать этот стул и бросить в печку.

Вот это обстоятельство меня сильно удивило. Люди готовы тащить вещь на свалку, чем просто сжечь, для обогрева дома. Даже если ты разбогател, даже если в твоём новом доме нет печи или камина, а есть газ, электричество, центральное отопление и канализация, то в твоей деревне наверняка ещё есть те, кому пригодится лишняя пара деревяшек для обогрева своей избушки – отдай их, зачем выбрасывать? Но обогатившиеся сельчане видимо думают, по другому, нежели я. И это меня радовало.

Радовался я измененному сознанию новых русских сельчан с чисто прагматической позиции и эгоистической точки зрения. Всё, что не нужно зажравшимся крестьянам – в моём хозяйстве будет кстати. Прагматично? Всё, что те же типажи не отдали менее зажиточным односельчанам – я с удовольствием загребу «до-себэ». Эгоистично ведь? Ну да. Зато практично. И самое главное – экономично! Из той царской обстановки, которую я устроил в своей хижине с помощью халявных подарков со свалки, была только одна вещь, за которую мне пришлось заплатить деньги. Это был диван. Обычный диван, раскладывающийся книжкой. Но обивка была в идеальном состоянии и все ножки целы, а механизмы работали. Совершенно случайно, но абсолютно вовремя я встретил на дороге вдоль лесо-полосы мужика на тракторе с тележкой – боги свалок благоволили мне. За тысячу рублей мужик помог мне загрузить диван в телегу, доставил его и меня до дома, и помог выгрузить долгожданный предмет мебельной роскоши для лесного жителя. Для моего скудного бюджета тысяча рублей – сумма немалая. Но уж больно мне хотелось побыстрее закончить эту эпопею с обустройством. Так что мужику я этому благодарен был и без сожаления распрощался с синенькой купюрой.

Оглядев мой дом, тракторист Вася почесал затылок и задумчиво спросил:

– И ты вот здесь жить собрался?

– Ну да.

Он посмотрел на меня, как на инопланетянина, но видимо решив, что не стоит полоскать мозги человеку, который дал тебе только что тысячу рублей, только и сказал:

– Ну, удачи!

И пожав мне руку, запрыгнул в свою тарахтящую шарманку.

Был ещё один предмет, который теперь украшал мой дом и давал мне возможность периодически расслаблять в нём свои чресла. Это шикарное такое, широкое, глубокое, и очень тяжёлое кресло. Кто-то уже совсем зажрался, выставив такую красоту на свалку.

Кресло я «приобрёл» ещё до дивана. И в тот раз мне не повезло – никакого попутного или встречного транспорта мне не подвернулось и я в течении двух дней на своём горбу тащил несколько километров по полям и лесам предмет будущего расслабона. В первый день, когда я пыжился по пыльной дороге посадок, я услышал вдалеке шум автомобиля. Опустив кресло, я стал всматриваться в марево горизонта. И правильно сделал. Я узрел белосинюю боевую раскраску милицейской машины, двигающейся в моём направлении. Документы у меня были в порядке и на бомжа я вроде бы не смахивал, но всё же я предпочёл затащить кресло за кусты бузины. Сам я рухнул тут же за кустом в сочную высокую траву. Чёрт их знает – как они отреагируют на одиноко бредущего мужика с креслом на голове? Была бы куча вопросов, масса ответов, и закончиться всё могло бы в отделении – "для разбирательства и установления личности". Оно мне надо?

Я полежал в траве, наблюдая местную микро-жизнь. Вот божья коровка поднимается по стеблю пижмы, разминая крылья, наверно готовится к взлёту. Вот рыжий муравей тащит бревно, раз в десять больше его самого, причём бревно висит спереди него. Вот бревно его упёрлось в песочную кучку, и он веером мечется вокруг этой кучки, но никак не может сдвинуться с места – бревно плотно засело в песке, а он никак не сообразит сдать назад. А вот откуда-то сверху пожаловал кузнечик. Присел на травинку, хотел наверно отдохнуть, но увидев меня, тут же сиганул опять ввысь – мне показалось, что я даже увидел, как у кузнечика расширились глаза то ли от удивления, то ли от страха.

Наконец менты промчались мимо меня. В их машине окна были открыты и я услышал песню в стиле «шансон». Подождав ещё немного, я продолжил путь, периодически сбрасывая свою ношу и устраиваясь в неё же для отдыха.

Так я добрёл до леса. И теперь у меня было два пути: напрямую через лес без дороги или сделать петлю, но по лесной дороге. По времени конечно было бы быстрее напрямки. И я было уже разбежался чесать по лесу, но пройдя метров пять, я осознал глупость своей затеи. Идти по смешанному лесу с креслом на горбу – это как обмотаться двусторонним скотчем и пытаться пролезть по шерстяной трубе. Сквозь цепляющиеся со всех сторон ветки я пробирался бы ещё дольше, чем по лесной дороге в обход, да ещё при этом гораздо больше истратив силы.

Я в отчаянии бросил кресло и плюхнулся в него. Пока я соображал, что же делать дальше, я вдруг заметил гриб. Белый. Большой такой. В отдалении увидел ещё один. Потом ещё. Так, шаг за шагом, обнаружилась большая грибная семейка, которую я безпощадно вырезал под корень. В виду отсутствия при мне какой-либо сумки или пакета, я снял футболку, завязал её узлом с одной стороны и приспособил как лукошко. Примерно за час моё лукошко было под завязку набито грибами и я решил на сегодня закончить с доставкой кресла. День уже клонился к вечеру, я порядком устал, да и комары стали докучать. На всякий случай прикрыв кресло ветками, я навострил лыжи до дому – побаловать себя жареной картошечкой с грибами. Забегая вперёд скажу, что потом часто приходил на это грибное место и в моём рационе всегда могли быть грибы в разных ипостасях – жареные, вареные, маринованные или солёные.

На следующий день к заданной координате я вернулся со свежими силами и примерно за два часа дотащил-таки кресло до дома, чему и был рад несказанно, и горд собой. Пашка смог! Пашка сделал!

Ну и напоследок стоит отметить, что пол в моей комнате, а также стены, были застелены коврами, которые я точно также находил на свалках и как тот рыжий муравей упёрто нёс в своё хозяйство. Правда, прежде чем по мещански украсить своё логово коврами, мне пришлось несколько часов выбивать из них всю пыль, нажитую в течении десятилетий бывшими хозяевами.

Вообще – я люблю Дождь. Я могу под его однотонную дробь часами сидеть и глазеть в окно, при этом о чём-то размышлять, или наоборот – не думать ни о чём. Но когда он долбит целую неделю, то устанешь и размышлять, и не думать ни о чём. В последние дни, между перекусами и дремотой, я часто сидел на крыльце, поставив рядом удочку и банку с червями на изготовку – ждал окончания небесного полива. Вот и в тот «исторический» день я пребывал на крыльце. Пялился на засохший уже Иван-чай, и думал: " А ведь я хотел его оборвать… Так руки и не дошли… Там ферментация ещё какая-то…" Так я и закемарил.

Проснулся я от шума проезжающей машины. Где-то недалеко, судя по звуку мотора, двигался внедорожник. Протерев глаза, я обнаружил, что дождь уже прекратился. Пора на рыбалку! Схватив удочку и банку, я ринулся на добычу безплатного источника белка, в виде речной рыбы.

Минут через пятнадцать я уже был на своём излюбленном месте для рыбалки. Здесь река Ворона делала поворот, и была небольшая тихая заводь, где течение было не столь быстрым, как в самой реке. Даже после недельных дождей, когда воды в реке прибавилось наверно на полметра, а течение усилилось раза в два, в этой заводи было все равно спокойней, хоть и не так, как обычно, что позволяло реже перезакидывать леску. Так же это место мне приглянулось ещё и тем, что оно было окружено со всех сторон раскидистыми вётлами, и кучно свисающие их ветки создавали такое натуральное ограждение как от ветра, так и от посторонних глаз. Да и сверху была хоть и не плотная, но крыша, временно укрывающая от дождя. Если конечно этот дождь не продолжался неделю. В крутом обрыве, я ещё в начале лета выдолбил лопатой ступеньки, а уже у самой воды что-то типа сиденья, на которые уложил кусок широкой доски.