С губ Камилы срывается смех:

— Ты прячешься от Зейна?

Я высовываю голову из-под стола и бросаю на нее грозный взгляд:

— Я не прячусь.

Я точно прячусь. Зейн Кармайкл беспощаден и горяч. Я не знаю, что делать с обеими этими вещами! Но, Боже, как бы мне хотелось это сделать. Каждый раз, когда я с ним разговариваю, он находит способ вести себя совершенно возмутительно. Независимо от того, что происходит или насколько я напряжена, он заставляет меня смеяться. Мне это так нравится.

— Действительно? — Камила делает глаза большими и многозначительно смотрит на маленькое пространство, в которое мне удалось втиснуться. — Так что же ты тогда делаешь под столом?

— Ищу то, что потеряла, — лгу я, слепо ощупывая пол.

— Ты в своем уме? — Она ухмыляется мне. — Потому что ты определенно потеряла самообладание, если думаешь, что прятаться там — лучшее решение, чем разговаривать с ним, Эмма.

— Я не могу с ним разговаривать.

— Почему нет?

— Потому что он горячий.

— Как ты.

Я знаю, что не уродка, но я и не ровня Зейну Кармайклу. Он входит в список самых завидных холостяков Нэшвилла, наряду с любым другим крутым холостяком в городе. Я двадцатитрехлетняя девственница, которая в удачный день может влезть в двадцатый размер. Мы очень разные. Честно говоря, я даже не уверена, что мы принадлежим к одному и тому же виду.

Зейн пугает. Он точно знает, чего хочет, и идет к этому. Я все еще заикаюсь, когда назначаю деловые встречи. Он чертов бывший морской пехотинец. Мне едва удалось закончить среднюю школу вовремя. Его жизнь чиста и упорядочена. Моя — хаос.

Я провожу дни в погоне за своей восьмидесятилетней бабушкой и ее сестрой-близняшкой. Поверьте, это сложнее, чем кажется. Они похожи на гериатрическую версию Тельмы и Луизы, только я никогда не знаю, кто из двоих ответственен за то, что внушил другому свои плохие идеи.

Если бы у них не было глаукомы, они бы смотрели, как горит мир вокруг них. И если бы у них не было артрита, они бы, наверное, танцевали вокруг этого костра.

Как только азарт погони утихнет и Зейн поймет, что наши миры не похожи друг на друга, ему станет скучно, и он перейдет к кому-то более подходящему. Это буду не я, хотя большая часть меня этого желает.

Правда в том, что… мне нравится, как безжалостно он меня преследует и насколько он в этом преувеличивает. Впервые в жизни я чувствую себя девушкой, достойной преследования. Он заставляет меня чувствовать это.

Иногда я даже позволяю себе мечтать о том, каково было бы, если бы он меня поймал. Но я всегда снова и снова просыпаюсь одна в своей постели, осознавая, что некоторым снам просто не суждено сбыться. Бабушка и Бетси — моя семья, моя ответственность, и у меня разобьется сердце, если я влюблюсь в Зейна только для того, чтобы он решил, что не готов провести лучшие годы своей жизни в погоне за двумя сумасшедшими восьмидесятилетними старушками. И я бы не винила его за это. У него есть свой бизнес и своя жизнь. Тот факт, что я выбрала эту жизнь, не означает, что я могу навязать ее кому-то еще.

Отказаться от свидания с ним легче, чем вовлечь свое сердце в то, после чего, я знаю, оно не выживет. Для всех лучше вообще исключить мое сердце из уравнения. В любом случае, ему нельзя доверять, если это хоть как-то похоже на то, что было у моей мамы.

Но я не могу сказать об этом Камиле. Она одна из самых смелых людей, которых я знаю, готовых пойти на большой риск, чтобы построить свою жизнь именно так, как она хочет. Я не думаю, что она поймет, почему я предпочитаю никогда не покидать землю, чем коснуться неба, а затем отказаться от него.

— Мы просто несовместимы, — говорю я.

— Кто это сказал?

— Вселенная. — Я фыркаю, заставляя прядь моих волос взлететь вверх. — Ему нужно управлять компанией. Мне нужно беспокоиться о бабушке и Бетси.

— Ты боишься, что он даст заднюю, как только поймет, что вы, ребята — комплексная сделка, — мягко говорит она, сразу же улавливая то, что я не озвучиваю.

— Я просто не думаю, что моя жизнь совместима с отношениями. Вот и все.

— Эмма.

— Все в порядке, Камила. — Я наклеиваю улыбку на свое лицо. — Честно. Мне нравится заботиться о бабушке и Бетси. И Зейн в любом случае не в моем вкусе. Он слишком властен для меня.

Он властный. И способный. И откровенный. И миллион вещей, которыми я не обладаю. Мужчина говорит именно то, что думает, независимо от того, кто его может услышать. Он не извиняется за то, кто он есть, и не заботится о том, что думают другие. Он именно тот, кто он есть, не больше и не меньше.

— Угу, — говорит Камила, ни на минуту не веря в это. — Он настолько не в твоем вкусе, что ты прячешься от него под столом.

— Я не прячусь.

— Да? — Она поднимает взгляд вверх, а затем снова смотрит на меня с озорной ухмылкой на лице. — Тогда ты не будешь возражать, если я буду сидеть здесь и разговаривать с тобой, когда он вернется, верно?

— Что? Зачем? Он у двери? — я пищу, пытаясь заглянуть в отверстия в нижней части стола и что-нибудь увидеть. Я не могу, черт возьми. Нам нужно больше столов, достойных шпионов. Это отстой.

— Ага. Он войдет в дверь с минуты на минуту.

— О, Боже мой. Уйди! — Я отодвигаю стул от стола, мое сердце колотится. — Прежде чем он поймет, что я здесь.

— Говорила же, что ты прячешься, — говорит она, ее смех доносится до меня, когда она поднимается со стула.

— Ох, черт. Думаю, я наткнулась прямо на него.

— Вот ты где.

Ой, дерьмо на крекере.

Я разворачиваюсь, держа термос как смертоносное оружие, когда позади меня раздается знакомое глубокое южное рычание. Ужас пронзает меня, как только мой взгляд останавливается на Зейне, топающем через комнату отдыха в моем направлении. То же самое происходит и с передозировкой желания.

Если бы взгляды могли убивать, я была бы уже прахом. И если бы его подбородок был острее, это было бы опасно.

Милый Младенец Иисус. Некоторым людям действительно везет. И под некоторыми я имею в виду конкретно Зейна Кармайкла. Если он и не любимец Бога, то уж точно в тройке лучших.

Мужчина великолепен со своими растрепанными волосами и стальными серыми глазами. Наша комната отдыха выглядит как долбаный чулан, когда он в ней. И дело не в его размерах, которые впечатляют, а в его присутствии. Он привлекает внимание, даже не говоря ни слова.

— Что ты здесь делаешь? — пищу я. Да, пищу так, будто у меня что-то застряло в горле. — Тебя здесь не должно быть.

— Тебя тоже. — Одна темная бровь поднимается, когда он ухмыляется мне. — Но ты меня избегала, и вот я здесь.

— Я тебя не избегала, — лгу я.

— Нет? Значит, тебя просто не было в офисе каждый раз, когда я заходил на прошлой неделе?

— Камиле нужно много вещей. — Я медленно продвигаюсь вдоль стойки, сохраняя пространство между нами. — Я ее помощник. Помощники помогают, выполняя поручения и доставляя вещи. Это прописано в должностной инструкции, Зейн.

— Угу. И пропустила раздачу автографов последней книги Адриана, потому что я там был? Как ты это объяснишь? — Он продолжает приближаться ко мне, его глаза сосредоточены на моем лице.

— У меня были дела, о которых нужно было позаботиться. Личные дела, — уточняю я. — Это не имело к тебе никакого отношения. — Что на самом деле верно. Бабушка делала ежегодное МРТ.

— Верно. И спряталась под столом, когда увидела, что я иду? Какое у тебя оправдание этому, малышка?

— Я не пряталась. Я кое-что искала. Откуда мне было знать, что ты здесь?

— Что ты искала?

— Кое-что.

— Что именно?

— Тампон. — Это первое, что приходит на ум. Я не знаю, почему. Может быть, потому, что Вселенная действительно меня ненавидит.

Его шаги на минуту замирают, уголки губ приподнимаются:

— Ты была под столом в поисках тампона?

— Да. Я имею в виду, нет. — Я зажмуриваюсь и жду, пока пол разверзнется и поглотит меня, но этого не происходит. Фактически, мой рот просто продолжает говорить, прямо говоря о сценарии крушения поезда. — Я имею в виду, он выпал.