Учитывая аппетиты униата, Глеб купил ещё один кувшин. Местный сорт назывался «Раковски бурштын», то есть «Раковское янтарное».
— Не время вы избрали, братья, ехать к восточной меже. Московия близко. Война! А что наши брешут — погонят московских ссаными тряпками, так вы не слухайте. Совсем малой я был, вот точно так же шляхта хвалилась — вернём Смоленск во славу литовскую! И где они? Смоленск у Москвы, литвинские ваяры — в сырой земле.
— Неужто дружинники царя Московского убьют слуг Божьих?
— Нас не тронут, — понадеялся старик. — А вот римских католиков ненавидят люто!
Он прочитал целую лекцию, убеждённый, что униаты для православных — «свои», и никаких репрессий ждать не стоит. Литовским иудеям, татарам и католикам придётся куда хуже. Под конец, расчувствовавшись, пригласил даже, обещав замолвить словечко перед отцом-настоятелем. Но путники отказались. Скоро мартовское солнце прогреет землю, и дороги станут непролазными, а проехали лишь примерно половину пути.
На следующий день, на пути к минской заставе, Глеб вспоминал откровения вчерашнего собутыльника.
— Мы с тобой знаем, что полоцкая шляхта русским не сопротивлялась и охотно перешла на их сторону. Поэтому никаких расправ те не чинили. Не рубили женщин на две половинки как литовские беспредельщики. Но в главном святоша не прав. К «своим» всегда безжалостнее, чем к чужим. Вот Ленин с чего начал? Вырезал всех подчистую меньшевиков, а это же была его партия — РСДРП, только менее радикальное крыло…
Генрих, в истории не особо эрудированный и изучавший только XVII век, что необходимо было для задания, задумался над более практическими делами: во что им обходится путешествие. Кроме покупки транспорта, в целом — не слишком дорого.
— Глеб! Я вот почему-то только сейчас прикинул. Если на «Веспасии» научились синтезировать что угодно, почему не производить золото? Беларусь озолотилась бы — в самом прямом смысле слова. Значит…
— Я спрашивал. Электроэнергии уходит столько, что не выгодно.
— Ага… Так я и думал. Теперь прибросим… Мы с тобой были худыми дрыщами, килограмм по шестьдесят. Одежда, обувь, ножи, деньги, итого — под семьдесят кило на брата. Сколько золото стоит?
— Лом — что-то около трёх с половиной тысяч рублей, не помню точно.
— За грамм… Ну, чистое золото раза в два дороже. Пусть семьдесят долларов. Белорусы всё дорогое на доллары считают, заметил? Итого нас в прошлое только по цене электроэнергии… Шоб я так жил! Не менее шести-семи миллионов долларов на каждого! — впечатлился Генрих от устного счёта. — Мы с тобой как Юлия Пересильд и Клим Шипенко на МКС. Но им нормально забашляли. Наверно. А нам капнет командировочных за секунду времени… Нет в жизни справедливости, — потом он хохотнул. — Я вспомнил один боевик про лётчиков, название вылетело из головы, там один пилот-истребитель снимает тёлку, втирает ей: «Правительство Соединённых Штатов доверило мне самолёт ценой шестнадцать миллионов долларов. Так что я кое-чего стою, крошка!»
— Давай, проверь здесь, — поддержал Глеб. — Прилепись к какой-нибудь мещаночке и скажи: ради встречи с тобой белорусы списали из долга перед Росатомом семь миллионов долларов. Как думаешь, отдастся?
— А наш ребёночек вырастет, проберётся в Москву и прирежет в колыбели Петра Алексеевича… Вряд ли. Скорее Мироздание вмешается. Или обломает меня с сексом, или вообще оставит импотентом. Короче, брат Глен из Массачусетса, соблюдаем сдержанность как правильные католические священнослужители.
— Ну а в Лиде чего разошёлся?
При воспоминании о том приключении с вдовушкой не слишком строгих нравов капитан улыбнулся как кот, только что слопавший сметану. Даже облизнулся.
— Надеюсь, Господь мне простит эту слабость. Но, сам понимаешь. Отнимать чужие жизни в прошлом или творить новую жизнь одинаково рискованно.
— Но ты с успехом проделал и то, и другое, не поплатившись.
— Откуда ты знаешь, Глебушка? Миссия далека от завершения. И факт, чо мы с тобой не нашли таблички с призывом срочно бежать назад, оно, конечно, воодушевляет. И всё же мне с каждой неделей оно меньше и меньше кажется гарантией успешного возврата в двадцать четвёртый. Слишком много неизвестных параметров.
Лёгкость нравов женского пола, по меркам эпохи — чрезвычайная, их удивила именно в Лиде. Оба читали, что даже в XIX веке в викторианской Англии молодая женщина не имела права выйти на улицу без сопровождения, а уж заговорить с незнакомым мужчиной на улице, пусть в монашеском облачении, вообще верх непристойности… Но, оказывается, вдовая шляхтянка хоть и не приравнивалась в правах к шляхтичу мужского пола, получала известную самостоятельность. Коль в обязанность входили все заботы по дому, включая хозяйственные, панна распоряжалась имуществом, сама решала, как ей жить, и, что любопытно, несла те же повинности, что и покойный муж на случай посполитого рушення — собрать отряд вооружённых конных слуг и отправить в хоругвь, формируемую в повете. Но, оказывается, это был ещё не предел эмансипации, о чём партнёры узнали, миновав Минск и отмахав больше сотни вёрст в сторону Полоцка.
Весеннее солнце к тому времени обнажило землю, полозья немилосердно скребли, и в одной из деревень местный кузнец снял их с телеги, поставив колёса. Хоть литвин отнёсся к делу серьёзно и смазал оси чем-то пахучим вроде дёгтя и смолы, вскоре путников начал досаждать немилосердный скрип. Поскольку потепление продолжалось, дороги размякли, растоптанные сотнями пар тележных колёс, обода местами проваливались на ладонь, и лошади тянули экипаж с куда большим трудом, чем сани у Гродно. Темп движения снизился до десятка вёрст в день.
А затем с треском сломалась «подвеска». То есть задняя ось. Колесо отлетело, Глеб, дремавший на корме, скатился влево, в грязь, вызвав гомерический хохот проходящих пешком крестьян. Правда, те же крестьяне помогли приспособить трёхметровый дрын вместо колеса, суррогат полозьев. На этом недоразумении выходцы из технологического века добрались до местечка Лепель, сами шли пешком, дабы пара кобыл могла утянуть облегчённую повозку.
Когда дотащились до корчмы, вечерело. Справа от дороги виднелось обширное озеро, ещё не освободившееся ото льда.
Первым делом Генрих кинулся узнавать, где тут можно найти тележный сервис, но его постигло разочарование: прежний кузнец, умелец на все руки, преставился, нового нет, кузня закрыта. Кое-как деревянные оси способны склепать себе в любой сельской семье, но…
В общем, решили расположиться на ночлег, а утром, переспав с проблемой, думать о её решении. А вот за ужином произошло событие, повлиявшее на ближайшие планы.
— Эй! Пилот истребителя за семь миллионов. Гляди, вон подходящий таргет. Для испытания целибатных обетов.
Генрих обернулся. Дама лет двадцати пяти, тридцатилетние в эту эпоху выглядят как пятидесятилетние в третьем тысячелетии, критически окинула взором зал корчмы и отдала короткую команду сопровождающему холопу. Тот мигом отодвинул деревянный стул от свободного стола, смахнул невидимую грязь и умчался делать заказ, чтоб благородная шляхтянка не изволила томиться в ожидании.
Знатность её не вызывала сомнений. Длинная вышитая накидка, пелерина, плащ, сюрко или клок, путешественники так и не выучили названия разновидностей ниспадающих одеяний, так вот, одна только эта деталь верхней одежды стоила, наверно, весьма недёшево — с ценным мехом и золотым шитьём. Даже странно, что панна путешествовала в сопровождении единственного лакея, и с ней не ввалилась целая команда холопов-бодигардов. На дорогах шалили, и не только под Гродно. На постоялых дворах отирались воришки, спешащие умыкнуть что-либо из экипажей.
Черты лица её не отличались от привычных литвинских. Кареглазая, она выпустила из-под меховой шапки с пером длинные блондинистые косы. Лоб, который стоило бы назвать «челом», прорезала единственная морщинка, свидетельница раздумий.
— Благослови меня, брат Глен, на испытание стойкости.
Генрих обтёр руки и губы тряпицей, утираться подолом сутаны подобно местным монахам он не привык, и решительным шагом двинул к «таргету». Монашеский балахон, не слишком уместный для пикапа, здесь пришёлся к месту. Это в московских барах и клубах девушка без сопровождения парня как бы намекает: открыта для общения. Здесь, как бы ни была эмансипирована дворянка, разъезжающая с одним только кучером, переться к ней без приглашения некомильфо… Но совсем другое дело, если ты — духовная особа, несущая слово Божье.
