Корчма близ Ракова впечатляла размерами. По меркам XVII века это был целый придорожный комплекс для путников. Наверно, сказывалась близость замка князей Сангушко. Вряд ли кто осмелился бы бузить и грабить, поскольку сюда постоянно заходили ратники из замковой дружины, корчмарь их обслуживал с особым рвением.
Вечером, когда сюда добралась пара путешественников из «Веспасия», зал корчмы был набит битком, едва нашлись места за общим длинным столом.
Как и всюду, заведение служило своего рода клубом. Атмосферу подогревали музыканты, воспевавшие преимущественно ратные подвиги литвинов — как против Московии, так и европейских противников. Будущих партёров по НАТО шляхта не жаловала и не жалела. Пирующие радостно подхватили нестройным хором, когда лабухи затянули балладу о походе гродненских хулиганов на Гамбург, где победителям достался оригинальный приз: пять тысяч чистокровных немецких фройлян. Когда пара литвинов не поделила одну из красоток, самый «мудрый» из них разрубил немку, сказав товарищу: выбирай любую половинку.
Глеб заметил, что здесь, отъехав каких-то две с половиной сотни вёрст от Гродно, они с Генрихом увидели совершенно иную Литовскую Русь — глубинную, практически не ополяченную. Здорово изменился язык. Например, пан Заблоцкий называл дочь «цу́рка мо́я», ближе к Минску в такой же ситуации говорили «мая́ дачка́». Песня про расчленение германской пленницы звучала на языке, похожем на белорусский XXI века:
Але неяк два літвіна
Сварку распалілі,
Найпрыгожую дзяўчыну
Між сабой дзялілі.
Не змаглі прыйсці да згоды
Мірным годным чынам,
Першы вырваў меч із похваў
І рассек дзяўчыну.
І прамовіў, што ня варта
Торгаць немку тую.
Падзяліў яе на часткі:
«Выбірай любую!»
Накричавшись в такт музыке, посетители принимались обсуждать политику. Особенно — начинавшуюся войну с русским царём Алексеем Михайловичем. Собственно боевые действия начнутся позже — в мае, пока ещё ничего не было потеряно, настроение преобладало шапкозакидательское, вспоминали победы над московитами, поход Острожского на Оршу, захваченный и присоединённый к Литве Смоленск…
— Когда Гитлер напал на Польшу, в первый же день войны поляки заключали пари: через две или через три недели непобедимое Войско Польское войдёт в Берлин. А где-то через три недели немцы взяли Варшаву. Вот оно с каких времён тянется, — вполголоса шепнул Глеб. — Понторезы хреновы!
— Чо… Это мы с тобой умные, знаем, что литовцы способны мобилизовать лишь какие-то жалкие четыре-пять тысяч «посполитого рушення», ещё сколько-то в «компутовое» войско, наших же с боярином Шереметевым пришли десятки тысяч, в «Веспасии» говорили. Пока живут представлениями о прошлых успешных походах, победах над Ордой у Синих вод да над немцами под Грюнвальдом, иллюзии непобедимы.
Глеб из почёрпнутого перед отправкой в прошлое вспомнил бы Ведрошскую битву с примерным численным равенством сил, когда армия Русского государства разгромила и почти полностью истребило литовско-ляшское войско под командованием «великого» литовского гетмана Острожского, после чего Литва потеряла около трети территорий, а приставку «великий» к титулу гетмана уже невозможно было воспринимать без кавычек и иронии. Пленённый, тот изменил Литве и принёс присягу русскому государю, потом изменил московитам и вернулся к Литве. Хоть разбил передовой русский отряд под Оршей, но провалил компанию по взятию Смоленска… А теперь на юге белорусских земель бушевало казацкое восстание, бунтари убивали шляхтичей сотнями, забирали целые города. В общем, к началу очередной русско-литовско-польской войны количество военных неудач литвинов уже намного превышало удачи, о чём хихикали сыновья пана Заблоцкого в адрес «героического» пана Анджея, участника всех слитых Речью Посполитой битв.
А ещё Глеб не любил войну. После 24 февраля 2022 года волонтёрил в Донецкой области, на службу в армию России или в ополчение двух республик уже не взяли бы и по возрасту, и состоянию здоровья. Работал спасателем и видел, что наделала ракета, попавшая в больницу. Украинский «хаймерс» или сбившаяся с цели российская, в первый момент было не важно. Вытаскивали уцелевших. Потом просто тела и их фрагменты. Оттесняли обезумевших от горя родственников. В двадцать третьем вернулся в Москву — не выдержал.
Война не щадит и совершенно к ней непричастных. Об этом Глеб помнил по KFOR. В девяносто девятом «особо точные» управляемые ракеты НАТО порой не попадали не то что по военным объектам, но даже по Югославии, прилёты отгребли соседи. Любой, желающий развязать войну, должен учесть: массово пострадают гражданские и, вероятнее всего, не только на стороне противника. Здесь, на рубеже Средневековья и Просвещения, никто ни о чём подобном не задумывался, ни Алексей Михайлович, сделавший войну неизбежной присоединением Гетманщины, ни поляки, нарушившие Виленское перемирие 1656 года ради отвоевания утраченных белорусских земель.
Историческому экскурсу и воспоминаниям помешали рекрутёры.
Их было трое, один держал шест с прибитым наверху изображением герба Сангушко, украшенного двумя «пагонями», то есть всадниками, поднявшими меч над головой. Другой, в коричневой рясе, походил на священнослужителя-униата. Он держал стопку листов, чернильницу и перья. Третий, прилично одетый как шляхтич, но без сабли, громко вещал, призывая вступить в хоругвь его господара — князя Сангушко.
Стало быть, в преддверии военных действий с Московской Русью в Литовской Руси объявлено посполитое рушенне. Каждый шляхтич обязан явиться на службу сам, а если по старости или от ран не способен держать меч или копьё, отправит сына, с ним — сколько-то ополченцев, в зависимости от числа проживающих семей на его землях. Коль нет в семье воинов, должен снарядить сколько-то вооружённых конных слуг… В теории. Похоже, в реальности военкомат не справляется, и Сангушко оказался вынужден призывать наёмников, хотя те обходятся дороже.
Что примечательно, о нём говорили «господар» Сангушко, а не «пан». Чем дальше на восток, тем меньше полонизмов.
Поскольку желающих вступить под знамя с двумя «пагонями» пока набралось… примерно — ни одного, свободный от записи новобранцев литвинский поп втиснулся между мирянином и Глебом. Кружка у святого писаря имелась собственная, но пустовала, и майор щедрым жестом плеснул «коллеге» пива до краёв из своего кувшина.
Эдуард фон Грютцнер. Монах, сидящий с пивной кружкой. 1904 г. Из частной коллекции
Литвин обрадовался.
— Да возблагодарит тебя Господь, брат во Христе. Откель? Из каких краёв будете?
Он был старый, седой, толстый. Макушку прикрыла коричневая шапочка.
Отработанная в Гродно и у Заблоцких легенда о вояже из-за океана была воспринята без сопротивления. Просто послать униата подальше Глеб не рискнул: время военное, в корчме полощут горло стражники из замкового гарнизона, с любыми подозрительными типами разговор будет короткий… Майор добавил:
— Скажи, брат. Слыхали мы ещё об одном пилигриме, собирающем древнюю мудрость. Не чул о таком?
При описании Кирилла поп пожал плечами и снова протянул кружку. Халявное пиво святоша усваивал весьма охотно. Тем более, здесь его варили на славу: тёмное, терпкое, с лёгкой горечью и небольшой кислинкой, оно отлично заходило и под мясо, и соло. В прежней жизни отставные капитан и майор вынуждены были мириться с ограничениями: в возрасте шестьдесят-плюс пиво могло поднять давление, да за объёмом пуза и за весом приходилось следить. Главное, нет у российского пива третьего тысячелетия столь натурального аромата (если не считать крафтовое), то ли вода другая, то ли химию добавляют, то ли бодяжат этиловым спиртом вместо натурального наброда… В общем, в этой аутентичной обстановке пиво из местного кустарного бровара (пивоварни) доставляло куда больше удовольствия, чем бутылочное в Москве.
