– В общем, слушай сюда! – торопливо заговорил Валера. – Как привезут на Бутырку завтра, попросись в камеру 288. Я предупрежу кого надо, но ты сам тоже прояви инициативу.

Дверь снова открылась, и с улицы громко прокричали:

– Выходим по одному!

Валера с Алладином тепло попрощались с Гришей, пожелали всего самого хорошего на завтрашнем суде и ушли. Он остался совсем один в огромном КамАЗе. Машина простояла еще минут двадцать, пока оформляли ребят, и снова двинулась в путь. На этот раз ехали недолго – было уже около одиннадцати вечера, пробки кончились, и машина ехала практически без остановок. Снова такая же процедура перед воротами ИВС, но уже гораздо быстрее и без лая собак.

Автозак стоял практически рядом со входом, поэтому, когда Тополев медленно спустился по приставной лестнице автомобиля, он не смог разглядеть окружающую его территорию. Зайдя внутрь, он попал в решетчатый «стакан» размером полтора на два метра со стенами и потолком из металлической решетки, на полу лежали старые толстые деревянные доски, выкрашенные в грязно-коричневый цвет. Напротив стоял стол, которому было лет шестьдесят, не меньше, и такой же старый деревянный стул. На нем сидел майор и записывал что-то в большую толстую книгу. Черная лампа из тридцатых годов прошлого столетия вписывалась в интерьер как нельзя хорошо. Наверное, именно такими светили в глаза на допросах следователи этого заведения в те далекие годы, а теперь, за ненадобностью, ее отдали вниз, на приемку новых арестантов. Помещение было совсем маленьким – квадратов десять, не больше, с очень высокими потолками и резким запахом сырости.

– Снимай всю одежду и отдавай мне! – скомандовал майор.

Тополев обнажался по одной вещи и просовывал через решетку полицейскому, тот, в свою очередь, ощупывал каждую складочку, заглядывал в каждый карман, вынимал стельки из ботинок и внимательно изучал застежки. После тщательного шмона заставил Гришу три раза присесть, нагнуться и показать задний проход. Затем внимательно осмотрел волосы, подмышки и полости рта. Не обошлось и без облапывания гениталий.

«Хорошо, что хотя бы в резиновых перчатках», – подумал Григорий, принимая эту процедуру как должное.

– Одевайся! – снова скомандовал майор. – Сейчас мы составим опись вещей. Слушай внимательно и поправляй, если что.

Они записали все, что было на Григории, в амбарную книгу, где он потом расписался через отверстие в решетке.

– Какая статья? – поинтересовался полицейский.

– 159 часть четвертая.

– По вещам сразу видно, что мошенник, стопятьдесятдевятчик, к гадалке не ходи! Выходи, руки за спину!

Зачитал Григорию права, правила поведения в камере, правила движения по коридорам. Напомнил о праве охраны применять спецсредства в случае неповиновения и скомандовал «вперед».

Шок и интерес, страх и любопытство, неизвестность и безысходность – все это испытывал сейчас Гриша, проходя в сопровождении дежурного офицера по коридорам и лестницам изолятора на Петровке. Поднявшись на второй этаж, они остановились у двери с надписью «Склад». Там новоиспеченному арестанту выдали скрутку – матрас, подушку, одеяло и постельное белье. С этим большим тюком наперевес Тополев дошел до камеры, которая была справа в конце коридора. Продольный открыл дверь и запустил внутрь новенького узника.

Камера была размером не больше двадцати квадратных метров, с маленьким зарешеченным окном под потолком у противоположной от входа стены. Снаружи окно прикрывали металлические ставни, сделанные так, что через них можно было смотреть только вверх, поэтому Григорий смог разглядеть лишь верхний ряд окон противоположного корпуса здания. Слева от входа находилась параша, которую Валера Чурбанов ласково называл дальняком – дырка в полу, отгороженная деревянными щитами, высотой метра полтора. Далее был рукомойник и металлический шкаф с пустыми ячейками. Три кровати стояли у окна и одна – по правой стене напротив шкафа. Основания шконок были сделаны из металлических пружин. Посередине камеры стоял стол с приваренными скамейками. На столе лежали черствый хлеб и соль в кульке, сделанном из газеты. Стены камеры были в «шубе» – острая как иглы штукатурка, напоминающая шкуру доисторического зверя. Сокамерниками Гриши оказались наркоман, грабитель и воришка.

Длинный и очень худой молодой человек лет двадцати пяти славянской внешности с кучерявыми волосами, бегающими глазками и немного трясущимися руками оказался продавцом наркотиков. Его приняли в парке на продаже подставному покупателю, который оказался полицейским. Дома у него провели обыск и тоже нашли наркотики. Он во всем сразу признался, поэтому к нему отнеслись довольно гуманно: дали поесть и собрать вещи. После всех следственных действий привезли сюда, и теперь он ожидал решения своей незавидной участи. Задержан впервые, поэтому, как и Григорий, ничего не понимал в происходящем и плохо знал, какие реальные беды ему грозят – как в суде, так и в СИЗО.

Вторым был невысокий, но довольно крупный узбек, которого остановили у входа в метро, сказав, это именно он ограбил женщину, и привезли сюда. По-русски разговаривал сносно, но с сильным акцентом. Рассказал, что ни в чем не виноват, а на видео, которое ему предъявили в качестве доказательства вины, непохожий на него человек. Потерпевшая тоже его не опознала, но его все же арестовали и упекли.

Третий – вообще уникальный арестант: таджик-воришка. Маленький, худенький, смуглый и совсем не говорящий по-русски. Они с узбеком быстро нашли общий язык, и впоследствии именно он переводил всем рассказы незадачливого гостя из Таджикистана. Оказалось, тот работал в одной из московских управ дворником, его начальник попросил убрать незаконно привязанный к муниципальной стоянке велосипед. Тот, естественно, выполнил приказ бая. В этот момент мимо проезжал полицейский патруль, который с удовольствием его и задержал. По факту кражи был составлен рапорт. Никто не стал приглашать никаких переводчиков, разбираться в произошедшем и выслушивать что-то там тарабарившего не по-нашему человека. Патрульные ППС добавили себе «палку»11 за моментальное раскрытие кражи, а маленький таджик поехал в изолятор временного содержания.

Есть было нечего. Все, кроме отобедавшего дома наркомана, были голодны, поэтому, договорившись, на троих разделили оставшийся от предыдущих посетителей хлеб, смачно посыпали его солью и с большим удовольствием съели. Выслушав причины задержания друг друга и поболтав об условиях содержания и прогнозах на завтра, улеглись на шконки. Гриша дал таджику несколько советов через опекавшего его узбека. О том, что завтра ему обязательно надо потребовать в суде бесплатного переводчика, через которого он сможет объяснить свою позицию и заявить ходатайство о предоставлении документы из Управы района, где он официально работает. А еще – взять показания начальника, который потребовал от него выполнить свои должностные обязанности и освободить велосипедную стоянку от незаконно припаркованных транспортных средств. Таджик как полоумный кивал, делая вид, что понимает, о чем говорит Григорий, но, явно находясь в шоковом состоянии, не до конца воспринимал, где находится и что с ним будет дальше.

Около часа ночи все в камере угомонились и заснули. Толстенький узбек храпел, воришка велосипедов постанывал во сне, а наркоман с мошенником посапывали вразнобой. Глазок в двери камеры каждые двадцать-тридцать минут открывался и, застыв на секунды, тихо опускался вниз, не беспокоя узников каземата, которым предстоял тяжелый день и новые впечатления.

В шесть утра громко залязгали замки, и посередине железной двери камеры открылось небольшое окошко, через которое передали четыре алюминиевых тарелки с кашей, буханку еще теплого хлеба и четыре кружки с горячим сладким чаем. Григорий ничего, кроме хлеба, не ел уже двое суток, поэтому завтрак показался ему просто царским. Наркоман ничего есть не стал – его трясло с самого момента пробуждения, а гости с юга с радостью уплетали рисовую кашу за обе щеки. Свежевыпеченный хлеб приятно пах и был намного вкуснее того вчерашнего, черствого. Ели молча и с удовольствием.