— Я, — продолжал Главный, — только что говорил с Александром Леонтьевичем по телефону (руководителем работ по созданию самоходного шасси лунохода). Он считает, что в принципе машина готова и ее можно отправлять к нам на испытания. Прошу вас сегодня же выехать к нему и на месте разобраться, в чем дело. Прежде всего постарайтесь определить, без чего шасси нельзя к нам отправлять, а чего нам сию минуту не надо, можем и обождать. Желаю успеха!

Пару часов спустя мы качались в купейном вагоне экспресса. О чем могут говорить три инженера, направляющиеся по одному заданию? Конечно, прежде всего о проблемах, стоящих перед создателями лунохода.

Мой попутчик Игорь, механик-конструктор из заводской династии Гороховых, высокий, поджарый, педантичный. Всего несколько лет, как окончил институт. Но он успел уже стать одним из авторов оригинального, «запатентованного», посадочного устройства наших новых «Лун». Сейчас Игорь курировал механику шасси.

Борис Ильич Дубровин, невысокого роста, полноватый, добродушный, круглолицый, с лукавыми глазами и радушной улыбкой, так и сыпал шутками, тонко комментируя последние «кабэвские» новости, о которых он всегда узнавал почему-то раньше других. Дубровин — колоритнейшая фигура нашего КБ. Старейший работник фирмы, остроумнейший собеседник. Лаборатория Бориса Ильича проделала большой объем работ на последних «Лунах». Его сравнительно немногочисленные сотрудники «завязали» бортовые системы, разработали блоки коммутации, комплексную контрольно-проверочную аппаратуру, возглавили электрические испытания машин. И то, что наша фирма имеет такого превосходного специалиста, мы обязаны поэту Михаилу Светлову. В молодости, еще до войны, Дубровин писал стихи. И когда их набралось достаточно, он послал стихи своему кумиру Михаилу Светлову. Некоторое время спустя Бориса пригласили к автору «Гренады». В точно назначенный час вошел он в комнату поэта. За столом сидел худенький молодой человек, горестно подперев кулаком щеку.

— Заходите. Ну как же, читал, читал! А скажите мне, у вас есть какая-нибудь профессия?

— Конечно, Михаил Аркадьевич. Я закончил авиационный техникум.

— Знаете, у вас великолепная специальность, и не отвлекайтесь. Не отвлекайтесь.

С тех пор минуло много лет. Дубровин давно уже стал настоящим поэтом своего дела.

Дубровин был электриком, а говорили мы с ним в пути о двигателе. Но это нетрудно понять. Двигатель внутреннего сгорания для лунохода не годился. Реактивный движок? Нет, требует много топлива. Остается электродвигатель. Значит, электромобиль. Но здесь требуется не простой, а лунный. Как охлаждать двигатели? На Земле охлаждение главным образом воздушное, на Луне же надейся только на теплопроводность да лучеиспускание. Не густо, конечно.

Игорь говорил о колоссальном, в 300 градусов, перепаде температур — от –150 до +150 °C. Любую конструкцию поведет. Каково же придется самодвижущейся? Колеса «квадратными» стать могут. Так и проговорили всю ночь. Задремали под утро, убаюканные стуком колес.

Прямо с вокзала отправились на предприятие.

Александр Леонтьевич, живой, черноглазый, сразу располагающий к себе, обаятельный человек, встретил нас радушно. Сразу же повез нас в гостиницу, принадлежащую предприятию, пригласил позавтракать, а когда мы появились в его кабинете, там уже нас ждали ближайшие помощники конструктора, руководитель ОТК — высокий, красивый, уверенный в себе человек, и его сотрудники со строгими лицами. Обстановка чувствовалась напряженная, видимо, конфликт зашел далеко.

Александр Леонтьевич открыл совещание.

— Товарищи! Мы собрались здесь, чтобы обсудить вопрос…

— А «что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» — негромко, но с экспрессией подхватил Дубровин, процитировав мучивший всех нас «философический» гоголевский вопрос.

Все тотчас вспомнили приезд Чичикова в губернский город Н., вспомнив, дружно рассмеялись, и обстановка несколько разрядилась.

Мы предложили такой порядок работы: вначале заслушиваем замечания контролера и возражения конструктора, потом осматриваем цеха, посещаем лунодром и лишь затем обсуждаем замечания и по каждому из них принимаем решение. Никто не возражал.

Руководитель контрольной службы говорил точно, убедительно. Собственно, он отстаивал требования нашего же техзадания и технической документации, выпущенной конструкторским бюро Александра Леонтьевича. Возражения последнего были не менее точными, аргументированными и убедительными. Как всегда в таких случаях, сразу понять, где же истина, — дело безнадежное.

При посещении цехов нас главным образом интересовало, как выдержана космическая культура производства: предприятие впервые выполняло заказ такого рода. Дубровин и Горохов сделали несколько замечаний, но в целом остались довольны.

По дороге к лунодрому удалось подробнее побеседовать с Александром Леонтьевичем, и прежде всего, о том, какие наземные испытания уже прошел луноход.

— Крепко ему досталось! — посочувствовал луноходу конструктор. — Ну, перегрузки, вибрации, холод, тепло, вакуум, радиация — это понятно. Но он у нас еще на Ту-104 полетал.

— А это зачем?

— Силу тяжести лунную имитировали. Конфликт между весом и массой. Ведь там машина в шесть раз легче, а масса и моменты инерции такие же, как на Земле. Другое получается сцепление. В шесть раз хуже. Другие опрокидывающие моменты. В салоне самолета участок лунной поверхности оборудовали.

Меня мучил давний вопрос. Еще с юности, прочитав книгу «Полет на Луну», я не сомневался, что по бездорожью Луны, если и сможет что-нибудь ходить, так только танкетка. И разве не убедили всех танки в горькую годину войны, что «там, где кончается асфальт», нет им соперника.

— Александр Леонтьевич! Но почему все же колесо? А не гусеница?

— О, этот сакраментальный вопрос! А почему вы не спрашиваете о шагающем или прыгающем движителе? Помните шагающие машины марсиан из «Борьбы миров» Уэллса? Кстати, мы и эту экзотику рассмотрели. А остановились на двух типах движителей. Гусеница или колесо? Вот в чем вопрос!.. Институт на два лагеря разделился. Страсти так накалились, что ого-го… Ну, давайте разберемся. Сколько в гусеничной машине может быть ведущих звеньев с каждого борта?

— Два.

— Верно. А мы выбрали четыре колеса с каждого борта. И каждое — ведущее. Если у гусеницы два ведущих колеса выйдут из строя, машина встанет. А у нас пойдет дальше. Теперь скажите: где больше пар трения?

— Конечно, в гусенице.

— Правильно. Несравненно больше. А вакуум? Свариваемость металла?

— Но маневренность лунохода? Скажем, поворот на месте? На гусеницах раз-два и — готово!

— Да, тут, пожалуй, «у них» поучиться можно. А мы и «поучились». Ничего зазорного нет. Этот способ маневра мы и заимствовали.

— Как? С колесами?

— С колесами. Мы отказались от привычного рулевого управления. Поворот же производится за счет различной скорости колес по бортам шасси. Отпала необходимость в поворотных механизмах, тяжах, рулевом механизме. Ну, а где расход энергии меньше?

— Тут спорить нечего! Колесо, конечно, экономичнее.

— То-то и оно. Электрики нам разгуляться не дают. Говорят: не одним движением жив луноход. Надо радистов питать, науку — целый лабораторный комплекс. Я уж не говорю о попадании частиц грунта между колесом или траком. Гусеницу заклинит. Или трак соскочит. Нет, колесо есть колесо. Оно вернее. Но чтобы доказать не на пальцах, пришлось сделать машины и на гусеницах, и на колесах. И пустили их по Союзу. На Камчатку добрались. Знаете, как за этим поединком гусеницы и колеса у нас в коллективе следили? По утрам вместо «Здрасте» спрашивали: «Ну, как там…» Победило колесо…

— А вот и лунодром! — широким жестом Александр Леонтьевич обвел вокруг.

Мы на минуту потеряли дар речи. Такого дикого ландшафта никому из нас еще не доводилось видеть. Воронки, рвы, траншеи, каменные глыбы, гравийные стены, песчаные скаты. Среди нагромождения камней, песка, гравия, булыжников сиротливо стоял луноход. Чуть защемило сердца у автолюбителей: жаль стало машину…