Сперва мне пришлось медленно пробираться сквозь разношёрстные толпы горожан, но, выбравшись из города, я существенно прибавил в скорости. Мили через две я добрался до посёлка, у которого мне нужно было свернуть и подняться в горы. Прибавив шагу, я начал долгий, изнурительный подъем.

Домус, примостившийся на высоком холме с видом на залив Суррентума, я заметил задолго до того, как добрался до него. Он, действительно, был красив, как и описывала Прима, но сейчас мне было не до его прелестей. Мною всецело овладела одна лишь мысль – найти Приму.

То, что домус стоит на отшибе, Прима не соврала. И это было ещё мягко сказано. Домус был окружён усадьбой, а вокруг, сколько хватало глаз, другого жилья не было.

Я с усилием открыл массивные врата и пошёл по широкой подъездной аллее. По обеим сторонам её росли миртовые кусты под два моих роста в высоту. Подъездная аллея выходила на брусчатую площадку, где стояла распряжённая одноместная бига Примы. Во всяком случае, подумал я, увидев колесницу, я не разминулся с нею. Я взбежал по ступеням крыльца. Входная дверь между колонн была открыта, и я вошёл в большой коридор с мраморным полом.

– Прима! Вы здесь?

Я медленно обходил все комнаты. Тишина действовала на меня угнетающе. Там был большой атриум, таблиний, кухня и перистиль, из окна которого открывался вид на море, локтей на сто уходящий вниз. Наверху были три кубикулы. Современный домус, хорошо обставленный – идеальное место для уединённого отдохновения от суеты. И я испытал бы восторг, встреть меня здесь Прима. Однако, осмотр лишь убедил меня, что помещения пусты. Тогда я направил свои поиски в сад.

Мои многократно повторённые призывы оставались без ответа. Я уже всерьёз струсил. Одна из садовых дорожек заканчивалась приоткрытой калиткой. За ней узкая тропинка, ведущая на вершину холма, нависавшего над домусом. Может, она там? Я не стал ждать её возвращения. Было похоже, что иначе как по этой тропинке, домус покинуть, не встретив меня, нельзя. Либо Прима, забыв о моём приезде, пошла гулять, либо что-то случилось с ней.

Я прошёл около полумили и уже начал сомневаться, что Прима отправилась тем же путём, когда увидел внизу перед собой ещё один, прилепившийся к склону холма, большой белый домус, с маленькой бухточкой, где стояла на приколе большая лодка. Мне ещё ни разу не доводилось видеть виллу, построенную в столь недоступном месте. К домусу вела только крутая лестница с вершины утёса. Подобраться к этому месту можно было только со стороны моря. Домус меня не интересовал, и я продолжил шагать по извилистой тропе. Через несколько шагов я напрочь позабыл о домусе. Прямо на тропинке валялся чудной браслет Примы.

Я остановился как вкопанный, сердце моё замерло. Я поднял его. Неся его в руке, я почти бегом спешил дальше. Ещё шагов через пятьдесят тропка резко свернула и ушла в густой лес, покрывавший последнее расстояние до вершины холма.

На повороте тропинка шла над самым обрывом. Я остановился и посмотрел вниз, на море, бившееся меж громадных валунов в ста локтях от меня.

Я вскрикнул. Внизу, на острых камнях, из воды торчал какой-то белый предмет, похожий на сломанную куклу.

Длинные светлые волосы плавно покачивались на волнах. Намокший подол белой столы плотно облегал разбитое тело. Спускаться не было нужды. Это Прима. И она наверняка мертва.

Прима Палат – мертва. Сорвавшись с такой огромной высоты, невозможно выжить. Да и никакой живой человек так спокойно лежать на камнях, под ударами набегающих волн, не станет. И все же – я не хотел вверить в это.

– Прима! – звал я с надрывом. – Прима!

Мой крик эхом возвращался ко мне: какой-то демонический звук, от которого кровь стыла в моих жилах. Меня трясло, к горлу подкатила тошнота. Сколько времени она там лежит? Может, уже давно?

Мне требовалась помощь. Если я поспешу в деревню, мы вытащим её до темноты. Я бросился назад и резко остановился: я вдруг понял, чем обернётся расследование. Они узнают, что я и Прима запланировали провести время в этом домусе. Чуть спустя эта весть дойдёт и до Льва Палата. Стоит позвать людей, и вся эта постыдная затея выплывет наружу.

Пока я раздумывал, в бухту подо мной вошла парусная либурна. Я сразу сообразил, что прекрасно виден на обрыве на фоне неба. До лодки было приличное расстояние. Моего лица пассажирам и команде не разглядеть. Однако, страх вынудил меня молниеносно опуститься на четвереньки, спрятавшись за выступом обрыва. Вот и всё. Ты влип по полной, Кассий Феликс. Подсознательно я предчувствовал давно, что прямо-таки напрашиваюсь на скандал. И вот – результат, я влип в историю.

Стоя на коленях, я явственно представлял себе выражение жёсткого, тяжёлого лика Льва Палата, когда он проведает о моей интрижке с его дочерью, об уединении в домусе в Суррентум, о её трагическом падении со скалы. Палат наверняка решит, что мне надоела любовница и я сам столкнул её в обрыв.

Существовала большая вероятность, что и квесторы магистрата подумают то же самое. Видимо, никто не видел момента её падения. Также мне нечем подтвердить, что я прибыл после него. Дело плохо.

Единственным моим желанием стало немедленно убежать отсюда как можно скорее. Повернувшись, чтобы уйти в обратный путь по тропинке, я вспомнил о браслете, который всё ещё держал во вспотевшей руке. Я хотел было бросить его со скалы, но почему-то остановился, прижал к груди и, повернувшись, быстро пошёл по тропе. Уже смеркалось. Закат расцветил море и небо кровавым сиянием. Я бросил взгляд на одинокий белый домус и заметил, как в его окнах загорелись неверные отблески масляных ламп.

Паника мало-помалу отступала, а я торопливо убегал по тропе. Меня терзала совесть, что я бросил несчастную. Но я пребывал в уверенности в её гибели, и не хотел гибнуть сам.

Когда я добрался до сада, переживания несколько успокоились, и мой разум лихорадочно заработал. Самое верное решение – позвать городскую стражу. Чистосердечное признание в планах пожить с девушкой на вилле, объяснение обстоятельств обнаружения тела, сами по себе, не повлекут за собой сомнения в моей правдивости. А вот моё молчание, при случайно раскрытой правде, станет источником справедливого подозрения. Однако, моё признание ставило под сомнение моё желанное назначение в Новеград. Мне не видать новеградского торгового двора, как только Лев Палат узнает правду. Отказ от такого будущего был бы сумасшествием. А вот моё молчание при небольшом везении и разумном поведении даёт шанс на удачу. Я убеждал себя в её собственной вине, в том, что эта волчица, по словам Марциала, сама соблазнила меня, что я буду последним дураком, если даже не попытаюсь предпринять ничего для своего спасения. Уверившись в своей правоте, я успокоился и принялся выстраивать алиби.

Марциал и Зену считают, что я на пути в Финикию. Надежды отправиться в Финикию отсюда сегодня же вечером нет. Единственно возможным вариантом обеспечения алиби было возвращение с обоснованием отказа от поездки в Финикию. Алиби слабенькое, но лучшего я тогда придумать не смог. Квесторы магистрата легко докажут, что в Финикии я не был, но каким доводом доказать, что я весь день пробыл дома? В мою квартиру в инсуле вела отдельная лестница, моего возвращения никто не заметит. Также обескураживала необходимость проделать весь обратный путь пешком. Запрячь коня, взять бигу Примы с площадки перед домом я бы не смог – приходящая служанка из деревни, нанятая Примой вести хозяйство в домусе, наверняка знала, что она приехала на колеснице. Если бига исчезнет, квесторы магистрата придут к простому умозаключению об убийстве Примы.

Придется топать до Суррентума, и снова ехать на колымаге в Партенопу. Но я мог вполне опоздать и на неё, ведь мне ещё предстояло пройти пять миль. Я снова бросил взгляд на бигу. Искушение взять её было сильным. Огибая колесницу на пути к подъездной аллее домуса, я прошёл мимо тихого, тёмного особняка. Вдруг там раздался резкий стук, будто от падения железного предмета о мрамор пола. Меня затрясло от страха. В домусе кто-то был.