Иногда Лена смотрела телевизор вместе с Папой, который вечно разговаривал с ящиком:
– Да вы че охуели что-ли? – говорил он. Или – Ну? Что сегодня новенького ты мне расскажешь?
Он развлекал Лену сильнее Букиных и Пельменей вместе взятых. В нем было что-то… естественное. В поисках чего-то подобного она бороздила интернет-пространство и наткнулась на уже популярный сериал «Офис», высмеивающий жизнь офисного планктона. Наблюдая за героями на экране, она испытала знакомое и в то же время невиданное доселе чувство. Ей было стыдно. Одной. Среди вещей в квартире. Стыдно за Стива Карелла, не за себя. Его кривляния, нелепая гримаса замешательства, которое он пытается скрыть еще более неловкими действиями, бегающие глаза в застывшем лице. Это не было смешно, но почему-то притягивало. Интернет подтвердил чуть позже, что Лена испытала ничто иное как кринж. Интернет же и выдал ей определение кринжа – чувство стыда за чьи-либо действия ( с англ. Cringe – съеживаться). Именно так. Лена чуть слегка съеживалась при виде офисных работников из сериала, но что здесь притягательного? Просто она видела в их неловкой суматохе частичку себя, а в себе – их. Они позволяли себе сделать то, чего она никогда не смогла бы, а если и смогла бы, то совершенно того не желая – опозориться. И это вызывало у нее нечто вроде… уважения. Более того – хотелось все больше и больше походить на них.
Правда и «Счастливы вместе» после этого смотрелись иначе: Закадровый смех позволял получить двойное удовольствие. Ты смеешься либо от шутки, предусмотренной автором, либо забавляет нелепость и тупость самой этой шутки. Лена не могла определиться, чей образ ей импонирует больше всего: Даши Букиной, которая чаще всего побеждает тупого мужа или же серой мышки Пэм с ее умилительной застенчивостью и беззаботной наивностью, которой так не хватает теперь ей, Лене, когда над ней издевались одноклассники. Нужно было дать отпор, но сама внешность очкастой зубрилы с косичками делала поражение неизбежным, поэтому образ Пэм взывал к сочувствию у женской половины класса, что хоть и не часто, но приводило к победе. Девочки заступались за Лену как могли, присоединялись даже некоторые мальчики. Иногда, играя образ Пэм, Лена ощущала сопровождение скрытой камеры за собой, поэтому старалась выдержать иронию в такт.
После смерти деда Лена искренне радовалась, но не долго: вскоре этот говенный мир покинул и отец. И мать, и дочь скорбели по-своему. Смотря на пьющую по пятницам маму, Лена в свои 17 задумалась: «Может тоже попробовать?» На следующий же день она нажралась вусмерть дешевого вина с подругами. Вкусив запретный плод алкоголя, она ощутила приятный терпкий со сладостным послевкусием на языке смак, тело, словно, медленно погружалось под теплые воды, где можно было отдать его под контроль бурной стихии. Она желала бесконечно держать в своей груди этот святой и страшный аромат, который, будто согревал ее в смертельном холоде отчужденного мира, снимал с нее все тяготы и заботы и без того маленькой и незначительной жизни. Пик сладостного забвения уносил на ангельских крыльях в прекрасное далеко во время музыки, угасание сознания казалось после этого внезапным… На утро после пьянок она смотрела в зеркало и увидев свое багровое лицо, пыталась скрыть следы вчерашнего Дионисова гостеприимства различными кремами.
Лена быстро росла, и на нее начали засматриваться парни. Они видели перед собой девушку, распустившую до плеч светлые кудрявые, темнеющие у корней, волосы. Заостряли свое внимание на пышной груди, выдававшей в ней уже практически взрослую женщину. Ей это нравилось и дабы придать остроты образу она начала курить, скрывая это от матери. Затем заболела ветрянкой, что подействовало на организм чудесным образом: она располнела, из принцессы превратилась в жабу. Теперь масса распределилась по бедрам и области между шеей и грудью. Мальчикам теперь уже бросались глаза хомячьи щечки, большой нос как у свинки и широкий лоб. «Стареешь, подруга» – прокомментировали ситуацию подружки. Она стала замечать, что именно привлекало парней в ней. На тот момент она уже начиталась современных аналогов рыцарских романов – любовных фанфиков. И реальность ей пришлась не по душе, выход был очевиден – Лос-Анджелес из песен Ланы Дель Рэй. Подобное звуковое сопровождение служило прекрасным саундтреком к ее жизни.
Еще одним кирпичиком в женской стене, послужил внезапный диалог с мамой:
– Лена, послушай. Ты уже взрослый человек, но опыта жизни с мужчинами у тебя нет. Твой отец был хорошим человеком, правда, но, видишь ли… – Рубикон был уже подвыпившей Дарьей перейден – не все такие. Люди очень не предсказуемы. 4 года назад я поняла, что очень сильно боюсь потерять тебя. Я много говна повидала на работе, ты знаешь. Но на этот раз…
Она, не выдержав, начала ронять на пол тяжелые и горькие слезы. Лена крепко обняла ее.
– Что случилось, мам? – взволнованно спросила она.
– … 14-ти летний парнишка изнасиловал сестру…. Маленькую девочку, понимаешь? – эти слова мама будто вдавливала в дочь.
Лена обняла мать еще сильнее и поникла головой. Услышанное нужно было как-то переварить, но взгляд замер в одной точке, тело словно прекратило все свои внутренние процессы.
Мысли об изнасиловании день и ночь терзали на протяжении трех суток. Лишь зеленый змей смог разомкнуть порочный круг. В школе девушка старалась держаться теперь только подруг или хотя бы просто женских коллективов. Одноклассники окончательно перестали ее привлекать. Особенно после того как она услышала их разговор о других девушках: «Не, ну ты видел какая жопа? А буфера какие? У меня аж привстал» – что-то в этом роде. Любые предлоги встречаться она пресекала на корню безотносительно того вежлив ли парень или нет. Тайны человеческой природы шокировали ее. Свое тело она пыталась скрыть под покровом темных одеяний с длинными рукавами и мешковатостью. Еще один слой защиты – шутить над всем этим с подругами, чтобы хоть как-то разгрузить напряженное воображение, но рассудок не позволял этого, поэтому она просто стала отрицать ценность каких-либо отношений, если те не носят хотя бы оттенок иронии.
Однажды подруга предъявила ей на этой почве:
– Ты куда пропала? Может, хватит меня игнорить?
Лена посмотрела на некогда веселящую подругу, с которой раньше она беззаботно смеялась над противными училками и душными парнями и которая теперь сама исторгает духоту, так отталкивающую… Последняя частичка обиды за отвращение к ней растворилась в Лене среди абсолютного безразличия и она ответила:
– Извини, что задела твою тонкую душевную организацию.
Обескураженное лицо подруги вмиг покраснело, затем она крикнула: «Пошла ты!» и ушла прочь.
– Можно было и не бомбить – подумала Лена, позируя воображаемой камере, и вновь вернулась в интернет.
Там она стала все чаще натыкаться на феминистические паблики, изобилующие различной информацией о женской доле в истории человечества. Поэтому постепенно Лена примиряла на себя образ Даши Букиной, более подходившей по воззрениям на мир. Отношение к миру стало все более и более систематизироваться в голове Лены, и она осознала себя сторонницей радикального феминизма, согласно которому любой, без исключения, мужчина является угнетателем и адептом господствующего порядка – патриархата. Общество, по мнению радикальных феминисток, должно быть изменено путем устранения мужского доминирования в социальной и экономической сфере. Стремлением к равенству это, конечно, не назовешь, но им в руки хотя бы винтовки никто не дает, и от дел кухонных они отрекаются, поэтому злоупотребление печами в профилактических целях обществу не грозит. На закате десятых в принципе интернет был наводнен тысячами различных пабликов и youtube-каналов, социально и политически ангажированными с разных сторон: феминистки разных сортов, марксисты, фашисты, консерваторы, либералы, либертарианцы, анархисты, центристы, инцелы, любители пони, аниме, кино, книг, игр, разных направлений в искусстве и науке или просто паблики с мемами для комфортного деградадирования. Как можно заметить, в интернете тот самый коммунизм, где каждый может найти кружок по интересам, уже наступил. Все они успешно справлялись с функцией социализации подростков, коим и была Лена.
