Малышки-мандрагоры перестали плакать, а Ра даже попыталась мяукнуть, пока ее несли.

— И какая же сказка была на этот раз? — спросил кудесник у Го, которая уже как ни в чем не бывало плескалась в кофейно-молочной ванне.

— Про аль-кхохо, — ответила малышка.

— Ох, опять эти ваши ботанические сказки… — устало вздохнул кудесник. — Ну почему все эти ваши плодово-овощные истории такие кровожадные?!

— Это жизнь, — обреченно ответила Ман. — Я еще про одуванчики не рассказывала, вот там вообще жуть, что творилось.

— Не сегодня, — отрезал кудесник. — Ты, Ман, лучше перед тем, как истории рассказывать малышам, сначала мне расскажи, я хотя бы заранее хороший конец придумаю.

— И про аль-кхохо сможешь придумать? — с надеждой спросила Ра.

— Да тут даже и придумывать ничего не нужно, — усмехнулся кудесник.

Он усадил мандрагор на полотенце и, изображая восточный ковер-самолет, перенес их к окну. На улице было темно, но тусклый свет фонаря все же подсвечивал одиноко стоящий ствол и укрытые снегом ветви.

Кудесник указал малышам на дремлющее в сугробе дерево.

— Что это? — спросили малышки.

— Это аль-кхохо, — усмехнулся кудесник. — Теперь оно растет у меня в палисаднике.

— Но ведь аль-кхохо жили на юге! — удивились мандрагоры.

— Да, но оно как-то прижилось у меня, — пожал плечами кудесник. — Теперь здесь у аль-кхохо новый дом.

Он с улыбкой посмотрел на мандрагор и добавил:

— Надеюсь, вы здесь тоже приживетесь.

Одеяло

Одеяло было лоскутное и очень сентиментальное. Станешь тут сентиментальным, когда смысл твоей жизни — окутывать теплом спящего человека. А если не одного? Ох, одеяло хранило в себе столько неуловимых наблюдений, столько человеческих секретов, что сравниться с ним могла только перьевая подушка, которая умела улавливать и тайком хранить зыбкие человеческие сны.

«Люди такие смешные, когда спят, — думало одеяло. — Они могут сколь угодно долго засыпа́ть вместе, но стоит им уснуть, как каждый пытается отползти в свою сторону кровати. А ведь они по-настоящему хотят спать рядом, лицом друг к другу. Но они не могут этого сделать, потому что им постоянно мешают их локти и колени. Вместе они могут спать только прижавшись спинами. Как странно, чтобы быть рядом во время сна, людям приходится отворачиваться друг от друга».

И одеяло тихо смеялось, ведь у него всё было гораздо проще. Оно всегда могло быть рядом с тем, кого требовалось согреть, и ему никогда ничего не мешало.

Многие вещи смотрели на одеяло свысока, ведь оно было набито ватой и казалось глупым и бесхарактерным. Слишком часто оно позволяло обращаться с собой без должного уважения.

— Смотри, — говорили вещи, когда одеяло клали на пол, чтобы хозяйская малышка могла поиграть на нем, — ты лежишь на полу, как какая-то тряпка! Еще немного, и об тебя будут вытирать ноги!

Но одеяло не слушало их, позволяя малышке ползать по себе, таскать себя из одного угла комнаты в другой и даже мусля́кать свой краешек беззубым ртом.

— Ты ведь благородное постельное белье, а не игрушка! — возмущался матрас, когда малышка растягивала одеяло между стульев, строя свое маленькое убежище. — Не позволяй так с собой обращаться!

Но одеяло лишь смеялось, подыгрывая девочке, превращаясь для неё то в волшебный лоскутный шатер, то в пещеру с несметными сокровищами, то в заброшенную в дремучем лесу хижину. На все возмущенные крики вещей одеяло тихо отвечало:

— Вы зря ругаетесь. Я делаю то, что должно делать. Мне вовсе не важно, грею ли я людей ночью или подогреваю их играми днем. Пока они нуждаются во мне, я буду хранить внутри себя их тепло и защищать от холода внешнего мира: реального или вымышленного.

* * *

Тули́нэ сидела на кресле возле очага, в котором вместо огня неумело танцевала малышка Ра. Молодая студентка Университета Прекрасных Принцесс поджала под себя ноги и с головой завернулась в старое лоскутное одеяло. Она одним глазом следила за неумелым танцем малышки-мандрагоры, а вторым пыталась дочитать очередной снимок фото-сказко-аппарата. Кудесник, который изучал толстую подшивку альманаха «Кастанеда и кактусы», хотел сказать, что сейчас Тули́нэ напоминает ему королевскую шаурму, но вовремя вспомнил, что студентка еще не была королевой. А студенческая шаурма звучит как-то уж совсем бюджетно.

Откуда ты узнал, что это было мое любимое одеяло? — сонно спросила Тули́нэ. — И откуда оно у тебя?

— Ну-у, оно досталось мне в наследство от прошлой жизни… — пожал плечами кудесник, но его хитрый взгляд говорил о том, что он, как всегда, что-то скрывает. В конце концов, он же хозяин волшебной лавки, и ведь неспроста каждый приходящий человек находит в ней то, что когда-то потерял, или то, в чём сейчас сильно нуждается.

— Я не знал, что это твое. Твое одеяло… — тихо добавил кудесник.

Тули́нэ ничего не поняла о прошлых жизнях, о которых толкует хозяин лавки. Да и кто вообще знает, что творится в головах у этих кудесников? Она вяло взяла краешек одеяла и попробовала его на вкус.

— Точно. Моё… — мечтательно вздохнула девушка. — Вкус как в детстве.

Потом она лениво перевела взгляд на танцующую мандрагору. Неумелые движения Ра завораживали. Казалось, что это не маленькая светящаяся мандрагора, а упавшая звездочка, чудом перенесшаяся из туманных пустошей в недра тесного магазинчика, затерянного где-то в темных лабиринтах зимнего города. И вот теперь этой звездочке скучно и от нечего делать она танцует свой нелепый танец под неуловимую, чарующую музыку.

Тули́нэ прикрыла глаза, ей грезилась далекая, но очень знакомая и убаюкивающая мелодия. Возможно, это Ра что-то тихо мурлыкала себе под нос, задавая темп своим неумелым движениям. А, возможно, так умиротворённо играл Диодор на своей кошачьей мяу́калке. Пушистый ассистент удобно устроился в позе «румяной буханки» на коленях засыпающей Тули́нэ. Желтые глаза кота были прищурены. Он был расслаблен и, как загипнотизированный, следил за танцем светящейся в сумраке мандрагоры. Поэтому, когда из ослабевших рук девушки сорвался листок с фотографией сказки и неожиданно упал коту на нос, он удивленно вздрогнул.

— Брысь! — фыркнул кот, машинально смахивая листок лапой и отправляя его в свободный и неторопливый полет.

Кудесник отложил изучение альманаха и, прищурив глаза, щелкнул пальцами. Под кружащимся в воздухе листком открылся небольшой круглый портал. Второй, точно такой же, открылся над головой кудесника. Хозяин лавки привычно погрузил руку в переливающееся недра портала и ловким движением иллюзиониста извлек из него бумажного беглеца. Прозвучал тихий хлопок, как будто звук лопнувшего шарика пропустили через глушитель, и портал исчез. Кудесник, грустно улыбнувшись, посмотрел на одиноко танцующую Ра, потом перевел взгляд усталых глаз на мирно спящую Тули́нэ. Девушка так и заснула с краешком одеяла во рту. Она ровно дышала, и по её спящему лицу блуждала довольная улыбка. Это была улыбка человека, который нашел свое детское тепло, бережно сохранившееся в выцветших лоскутах и складках давно состарившегося ватного одеяла.

Кудесник вздохнул, а потом бросил быстрый взгляд на окончание истории и убрал листок в папку с фотографиями сказок.

* * *

Это случилось. Люди, которых одеяло согревало ночью и которые позволяли своей малышке играть с ним днем, заметили, что лоскутная ткань одеяла истрепалась, что вата, которым оно было набито, сбилась в некрасивые бугры, что оно стало ветхим и обрюзгшим.

И тогда взрослые люди продали его чудаковатому старьевщику, который часто разъезжал по узеньким улицам города на своем стареньком шаробане…

Хлам

Кудесник сидел за потертой торговой стойкой. Его взгляд скользил по пожелтевшим страницам альманаха «Кастанеда и кактусы».