— Это не совсем так, — ответил Серегил и похлопал себя по лбу. — Я просмотрел некоторые письма, пока они еще не сгорели. Есть немало аристократов, у которых можно будет получить ответы на наши вопросы. С них мы и начнем.

Нисандер кивнул:

— Как только вернемся, я дам задание некоторым из наблюдателей. Что касается вас троих, думаю, на вашу долю выпало достаточно волнений.

— Пожалуй, так. — Серегил снова бросил взгляд на Алека, неловко выпрямившегося в седле.

День разгорался все ярче. Скоро путники достигли перекрестка у городских стен. Простившись с остальными, Микам повернул коня к дому.

— Вы знаете, где меня найти в случае нужды, — крикнул он им, пуская жеребца галопом.

— Как я понимаю, вы теперь переберетесь в «Петуха»? — спросил Нисандер, глядя, как Серегил и Алек поглубже натягивают капюшоны плащей.

Серегил кивнул:

— Благородный Серегил и благородный Алек вернутся в город ко времени начала празднеств в честь Сакора. Лучше не упоминать наши имена при расследовании, правда?

— Думаю, это мне удастся. Царица достаточно ценит наблюдателей, чтобы отнестись с уважением к нашим методам. Но я должен просить вас сначала отправиться в мою башню. Есть еще одно дело, которым нам следует заняться.

Поймав вопросительный взгляд Алека, Серегил похлопал затянутой в перчатку рукой по груди.

Алек задумчиво взглянул на собственную левую руку, на ладони которой отчетливо выделялся гладкий круг на месте зажившей раны.

Добравшись до Дома Орески, Нисандер настоял на том, чтобы прежде всего позавтракать. Подкрепившись, он отвел Серегила и Алека в меньшую рабочую комнату и закрыл дверь. Велев Серегилу снять рубашку, Нисандер принялся внимательно рассматривать шрам.

— Ты же делал его невидимым, — с удивлением заметил Алек.

— Да, и таковым он и должен бы оставаться.

— Ведь это не первый раз, когда он снова появляется, — сказал Алеку Серегил, встревоженно глядя в потолок, пока Нисандер осторожно ощупывал шрам. Вдруг у него возникла смутная идея, и он схватил волшебника за руку. — Но ведь шрам не был виден, когда ты превратил меня в старого Дакуса!

Нисандер покачал головой:

— То было лишь поверхностное превращение. Я всего-навсего изменил твою внешность.

— Ты хочешь сказать, что к старости я все равно буду выглядеть, как он?

— Пожалуйста, Серегил, помолчи. Мне нужно сосредоточиться.

Прижав руку к шраму, Нисандер закрыл глаза и стал ждать, какие образы возникнут перед ним. Улов был невелик:

след падающей звезды, загадочная вспышка голубого света, отдаленный рокот океана, смутный абрис чьего-то профиля. Потом ничего.

— Ну и что? — поинтересовался Серегил.

— Просто какие-то не связанные между собой куски. — Нисандер устало помассировал переносицу. — Обрывки воспоминаний, возможно, но ничего, что говорило бы, будто какая-то сила еще сохраняется в этих отметинах. Все это загадочно. Как твоя рука, Алек?

— Ничего не меняется, — ответил юноша, показывая волшебнику ладонь.

— Да, очень загадочно, — протянул Нисандер, хмуря кустистые брови. — Проблема, похоже, в рисунке на шраме Серегила.

Серегил взял ручное зеркало и принялся разглядывать шрам.

— Та сторона деревянного диска, что обожгла руку Алека, была гладкой, на ней никакой резьбы не было. Но рисунок на моем шраме становится со временем более отчетливым, а не стирается. Ты не чувствуешь никаких чар, исходящих от него?

— Никаких, — ответил Нисандер. — Так что дело, должно быть, в характере самого изображения, каков бы он ни был.

Серегил поднял на него глаза:

— И ты в самом деле не знаешь, что это такое?

— Я узнал сиглу, как и говорил. Что кроется в ней, такая же загадка для меня, как и для вас. Даю тебе слово.

— Значит, мы вернулись туда, откуда начали, — с отчаянием воскликнул Серегил.

— Может быть, и нет, — тихо пробормотал Нисандер, в последний раз касаясь шрама и начиная творить заклинание, делающее его невидимым. — Шрам снова появился после того, как ты обменялся телами с Теро, и потом, когда ты превратился в самого себя из филина. Это должно иметь какое-то значение, хотя я и не понимаю, какое именно.

— Это означает, что всю оставшуюся жизнь мне предстоит постоянно прибегать к тебе и просить избавить меня от этого украшения, — пожаловался Серегил, натягивая рубашку. — Держу пари, Валериус мог уничтожить шрам совсем.

— Этого не следует делать, по крайней мере пока, — терпеливо объяснил Нисандер. — Уничтожить шрам, пока мы не поняли, что к чему, было бы неразумно. Потерпи еще, милый мальчик. Может быть, нам удастся разгадать эту загадку. Пока вроде бы шрам не причиняет тебе вреда.

— Эта штука уже достаточно навредила мне! — проворчал Серегил. — Ладно, Нисандер, вернемся к делам. Мы будем под рукой, на случай, если понадобимся.

После их ухода Нисандер прошел в свою спальню. Устало опустившись в кресло, он откинул голову на спинку и снова вызвал те образы, что появились перед ним, когда он коснулся шрама: звезду, шум моря, вспышку голубого света, намек на лицо…

Голова его раскалывалась. У него не было ни минуты для отдыха с того момента, как начался рейд на замок. Сейчас он был обессилен — слишком обессилен, чтобы глубже вникнуть в суть увиденного. Короткий сон прямо в кресле освежит его, решил Нисандер. Позже, соответствующим образом подготовившись, он углубится в медитацию…

Тишина в комнате обволокла его, как большое теплое одеяло. Жар камина чувствовался на щеке, как ласка летнего солнца, — такой приятный, мягкий, словно губы женщины. Погружаясь в глубины сна, Нисандер словно снова ощутил под рукой грудь Серегила, миниатюрные выпуклости шрама коснулись его ладони. Но только сейчас кожа Серегила была холодна, холодна, как мрамор статуи…

Нисандер беспокойно пошевелился в кресле. «Приближается видение, — подумал он в смутной тревоге. — Я слишком устал для видения…»

Однако оно все равно пришло.

Он стоял в холле Дома Орески. Яркое солнце струило лучи сквозь огромный купол, согревая его приятном теплом. Другие волшебники проходили мимо, не глядя на него, подмастерья и слуги спешили по своим делам.

Но тут раздался Голос, и все люди вокруг превратились в мраморные статуи.

Голос доносился откуда-то неподалеку, тихий, зловещий смех словно проникал откуда-то из глубин сквозь плиты пола. Нисандер чувствовал это подошвами. Глянув вниз, он впервые заметил, что скрепляющий плиты цемент раскрошился. Большие фрагменты мозаики, изображающей гордого дракона Иллиора, сдвинулись с места, яркие изразцы рассыпались в пыль.

Голос прозвучал снова, и Нисандер повернулся и пошел сквозь ряды неподвижных фигур в направлении музея. Он миновал сумрачный зал, прошел мимо витрин, через небольшую прихожую к двери в подвалы — она оказалась слегка приоткрытой.

Когда Нисандер приблизился, он услышал, как что-то шмыгнуло в темноту. Оно издавало скребущий, щелкающий звук, совсем не похожий на шум, производимый крысами. Под ногой у Нисандера что-то треснуло — какая-то деревяшка. Витрина, в которой хранились руки Тикари Меграеша, была пуста; в ее днище зияла неровная дыра размером с кулак.

Вызвав сияющий волшебный шар и держа его на левой ладони, Нисандер двинулся дальше. Когда он приблизился к двери, она распахнулась с такой силой, что дерево оказалось расщеплено сверху донизу, а петли покривились.

— Иди сюда, старик, — раздался свистящий шепот из темноты. — Старик. Старик. Древний, древний старик.

Хотя по его спине побежали мурашки от отвращения, Нисандер подчинился.

В прихожей все было без изменений, но каменная лестница, начинавшаяся оттуда, исчезла. На ее месте перед ним разверзлась ужасная черная пропасть, через которую не было возможности перебраться. Вызвав второй светящийся шар и взяв его в правую руку, Нисандер бросился в бездонную темноту, рассекая ее, как сокол.

Он не мог сказать, как долго он падал; казалось, прошла целая вечность. Здесь не было ветра, не было ощущения движения, только знание, что он падает все ниже и ниже, пока наконец, как во сне, он мягко не опустился на неровный каменный пол. Перед ним арка вела в знакомый вымощенный кирпичом самый глубокий подвал Дома Орески.