На грязном деревянном полу было разложено более полусотни трупов — некоторые свежие, некоторые разложившиеся настолько, что плоть слезала с костей. Факелы, пропитанные дегтем, чтобы бороться с гнусными испарениями, горели мрачным синеватым пламенем.

Сгорбленная старушка в сером балахоне гильдии мусорщиков, хромая, приблизилась и протянула им корзину с полуувядшими букетиками цветов.

— Цветочки для господ! — ухмыльнулась она. — Они облегчат грустный долг.

Серегил бросил в корзину несколько монет.

— Добрый вечер, матушка. Может быть, ты смогла бы сделать наши поиски более быстрыми. Мы ищем троих, которые могли оказаться здесь за последний день: молодую черноволосую служанку, пожилого слугу, тоже темноволосого, и молодого аристократа со светлой бородкой.

— Похоже, тебе повезло, господин, — хмыкнула старуха и заковыляла в дальний угол. — Свеженькие у меня вот здесь. Не твоя ли это красотка?

Нагая Каллия лежала между утонувшим рыбаком и молодым бродягой с перерезанным горлом. Ее глаза были открыты, на лице осталось выражение смутного беспокойства.

— Действительно, это она, — сказал Серегил.

— Просто позор, — пророкотал Микам, подбирая плащ и опускаясь на корточки рядом с девушкой. — Ей ведь не больше двадцати. Посмотрите на ее запястья!

Серегил коснулся темных синяков на бледной коже.

— Ее связали и засунули в рот кляп. Видите, углы рта поцарапаны.

Ежась и сдерживая тошноту, Алек заставил себя смотреть, как Серегил обследует жертву. Все, что он видел здесь, слишком оглушило его, чтобы юношу смутила нагота служанки. Последние часы были для него удушающим ночным кошмаром, проникающим до глубины души.

Спереди тело не пострадало, если не считать синяков на запястьях. Когда же труп перевернули, обнаружилась единственная маленькая ранка между ребрами слева.

— Работа профессионала, — пробормотал Серегил. — Через артерию прямо в сердце. По крайней мере смерть была мгновенной. Где ее нашли, матушка?

— Бедный ягненочек! Ее вытащили из-под причала в конце улицы Угря, — ответила мусорщица. — Я-то приняла ее за шлюху. У нее есть семья, чтобы позаботиться о похоронах?

Серегил осторожно опустил тело на пол и выпрямился.

— Я узнаю. Проследи, чтобы ее здесь подержали еще денек-два, ладно?

Выйдя наружу, все трое с благодарностью вдохнули пахнущий смолой и дегтем ветер, но запах уксуса от собственных рук и одежды, казалось, сохраняет вокруг них ауру смерти.

— Мне хотелось бы прыгнуть в море прямо в одежде, — поежился Алек, глядя с вожделением на блестящую водную поверхность.

— Я бы тоже не прочь, только выйдем мы из воды грязнее, чем были, — ответил Серегил. — Вот хорошая горячая ванна — это то, что нужно.

— Это твое решение любой проблемы, — с хитрецой заметил Микам. — В данном случае, однако, я с тобой согласен.

— По крайней мере теперь точно известно, что мы на верном пути, — с надеждой сказал Алек. — Интересно, где обнаружатся Теукрос и Марсин?

— Если они когда-нибудь обнаружатся, — поморщился Серегил. — С тем же успехом они могли разделаться с девушкой сами, и тогда они теперь уже далеко. С другой стороны, оба могут валяться где-нибудь на свалке. Однако, учитывая все, особенно внезапную смерть Бариена, можно предположить, что где-то у нас еще много врагов и, кто бы они ни были, они теперь настороже. Теукрос кому-то о чем-то проболтался!

После самоубийства наместника прошло два дня. В полдень тело Бариена должны были публично подвергнуть казни — символическому наказанию за предательство, в котором тот признался.

Микам решительно отказался присутствовать при этом. Пока Серегил заканчивал свой туалет, Микам вышел из спальни на балкон и стал смотреть, как Алек в саду тренируется в стрельбе из лука. Терпеливо оценивая каждый свой выстрел, юноша посылал стрелу за стрелой в мишень — мешок с соломой, укрепленный в развилке ветвей дерева.

Накануне вечером Алек скрепя сердцем предложил отправиться на казнь вместе с Серегилом. но Серегил и Микам в один голос принялись его отговаривать.

— Там не будет ничего, что тебе следовало бы увидеть, — убеждал его Серегил, тактично не упоминая того факта, что после посещения склепов юноша теперь просыпается каждую ночь с криком из-за преследующих его кошмаров.

Алек явно испытывал облегчение, хотя и явился к завтраку с виноватым видом.

Пока Микам следил за его тренировкой, внезапный порыв ветра бросил прядь волос в глаза юноше, и стрела не попала в цель. Без всякого раздражения Алек отбросил прядь и отправился собирать стрелы, чтобы начать все сначала.

«Какая жалость, что ты не столь же заботлив по отношению к себе, как к луку и стрелам», — подумал Микам, возвращаясь в теплую спальню.

Серегил перед зеркалом примерял широкополую черную шляпу. Сдвинув ее набок, он отступил подальше, чтобы оценить достигнутый эффект.

— Как тебе кажется, так хорошо? — спросил он. Микам критически оглядел простой серый бархатный кафтан и более темный плащ.

— Никому в голову не придет, будто ты явился на свадьбу. Серегил поклонился ему с невеселой улыбкой.

— Элегантно, но строго, а? Прекрасно. Пусть никто и никогда не скажет, что благородный Серегил не знает, как одеваться для такого случая. Алек все еще стреляет?

— Да. Но знаешь что: может быть, ты зря отговорил его от поездки. Он теперь переживает, не подвел ли тебя. Серегил пожал плечами:

— Возможно. Но ведь в конце концов он сам так решил. Ты же видел: он заставил себя отправиться в склеп, потому «то знал: это важно. Сегодня такой необходимости нет, и ему о том известно. Он просто недоволен собой за брезгливость. Черт возьми, я и сам бы не пошел, если бы не был должен. По Римини и так уже ходят слухи, обо мне уже поют баллады: несчастный изгнанник безвинно брошен в тюрьму и прочие вопли и сопли. Так что я должен появиться, вот я и отправляюсь. По крайней мере этот бедолага облегчил нам предстоящее дело, заблаговременно убив себя. Когда такой казни подвергают живого человека, я сам потом мучаюсь от кошмаров.

Эшафот находился в нескольких милях от города. На голой возвышенности рядом с пустынной дорогой, ведущей в Цирну, известной как Холм Предателей, была сооружена каменная платформа. Виселица и иссеченная топором плаха говорили о неумолимом правосудии царицы.

Серегил поглубже нахлобучил шляпу, проклиная в душе долг, заставивший его отправиться в дорогу в столь ненастное утро. Зима уже месяц как сковала морозом северные края, но здесь, на побережье, только теперь настали настоящие холода. Легкий снежок припорошил поля на рассвете; вдали сверкали ледяными шапками горные вершины.

Вокруг эшафота уже собралась изрядная толпа. Аристократы верхом на породистых лошадях жались друг к другу; от толпы — зевак, нищих, любителей кровавых зрелищ — их отделяло небольшое, но хорошо заметное пространство.

Зрители окружили платформу, перебрасываясь приветствиями и шутками, словно на ярмарке, закусывали в тени виселицы и подначивали друг друга подойти достаточно близко к плахе, чтобы до них долетели капли крови жертвы.

Не обращая внимания на внезапное волнение и крики в толпе, вызванные его появлением, Серегил подъехал к Нисандеру и Теро, стоявшим с краю группы аристократов.

Теро поднял брови, увидев его.

— Алек не поехал с тобой?

Серегил сразу же ощетинился, ожидая, как обычно, колкости от молодого волшебника.

— Может быть, это и к лучшему, — спокойно сказал Нисандер. — То, что здесь произойдет, не принадлежит к вещам, которыми общество Скалы могло бы гордиться. Очень жаль, что такая жестокость оказывается столь эффективной уздой для злоумышленников.

Этим утром Нисандер казался еще более озабоченным, чем обычно, заметил Серегил. Несмотря на наличие неопровержимых доказательств, старый маг все-таки не мог поверить в предательство Бариена. Серегил знал Нисандера достаточно хорошо, чтобы понимать: переживания его гораздо мучительнее, чем просто разочарование в человеке; как самый близкий советник и царицы, и наместника, Нисандер винил себя в том, что вовремя не разглядел такого серьезного заговора. К несчастью, сейчас обсуждать это с ним было совершенно неуместно.