Вот птичник, сейчас будет та проклятая лачуга на повороте. Держись, если не хочешь шлепнуться и набить себе шишку. Проклятие! Скоро ли эта шоссейная дорога? Ага, теперь немного прямо, черт побери, налево, ручей, теперь двести — триста метров можно ехать смело, а затем — внимание, будет та окаянная скала и сразу же за ней противотанковый ров!

И здесь случилось непредвиденное: сверток с набором съехал с багажника — и бац! Хорошо, что Жачек услышал шум падения. Он оглянулся. Мотоцикл заскользил, водитель сразу же выправил его, еще несколько метров проехал для большей уверенности, затем заглушил мотор и прислонил машину к первому же придорожному столбику. Так! Жачек с трудом выпрямился, руки и ноги закоченели. Промерзший и злой, он медленно направился к мосту, где лежала картонная коробка — этот драгоценный подарок. Этого еще не хватало! Какое несчастье! Жачек присел на корточки, поднял коробку и потряс ее. Раздался звон битого стекла.

— Господи, — заохал Жачек. Он не стал даже разворачивать упаковку. Оторвал край мягкого картона, вытащил изнутри сначала кусок ватной обертки и вслед за ним прекрасный тонкой работы винный бокал с отбитой ножкой.

— Избить меня мало, — застонал в тихой злобе Жачек. У него так мерзко стало на душе. Сержант сидел в раздумье. — Батюшки светы, что же мне теперь делать, может быть, возвратиться? Но ведь уже ночь! — Он еще раз посмотрел на разбитый бокал, приподнял его, чтобы грохнуть об отсыревшую каменистую дорогу, и замер.

Послышались шаги. Конечно, это еще ничего не значит. На этой дороге всегда было большое движение. Могли, например, возвращаться лесорубы или лесники из хамрской пивной в отдаленную Юзефовку. Может быть, кто-нибудь из Лад навещал знакомых или родных в Хамрах.

Жачек, однако, достаточно долго служил на границе, чтобы не суметь распознать нарушителей по звуку шагов. Этому он научился в послефевральские дни, а особенно ночи.

Шаги, которые он слышал, не принадлежали обычному пешеходу. Кто-то — похоже, их было двое или трое — перебегал дорогу. Жачек опустил руку, проворно вытащил из кармана фонарь, молниеносно перекинул ремень автомата через голову и поставил оружие на боевой взвод. Раздался легкий щелчок. ППШ, которыми была вооружена пограничная охрана, — грозное оружие. Пограничник, пригнувшись, неслышно пробежал несколько шагов вперед и мгновенно включил фонарь.

Три силуэта мелькнули во мгле. Двое неизвестных находились уже на правом краю дороги. Увидев свет фонаря, они бросились в придорожный ров. Третий мужчина оказался в невыгодном положении: между Хамрским ручьем и дорогой был крутой скат, и неизвестный, освещенный светом фонаря, взбирался по нему наверх вслед за двумя другими. Но чтобы их догнать, ему было необходимо сперва перебежать дорогу.

— Стой! — закричал Жачек. Кричать так зычно, чтобы ошарашить противника, пограничник научился у Кота.

Двое неизвестных бросились в лес, третий скатился по склону назад, к ручью. Раздался выстрел. Отбросив всякие сомнения, пограничник направил автомат во мглу и ответил длинной очередью. Ему показалось, что кто-то стреляет с другой стороны равнины. Нет, это было всего лишь эхо.

Неизвестный перебрался через ручей.

— Стой! — вновь крикнул Жачек, освещая пространство впереди себя, затем стремительно отскочил в сторону.

Туман над водой стоял настолько густой, что невозможно было ничего разглядеть. Он мог положиться только на слух, который ему подсказывал, что нарушитель возвращается назад, за ручей. Жачек усмехнулся. Сумасшедший! Лезет к смерти, в трясину! Болото простиралось на несколько километров между Хамрским ручьем и границей; этим путем еще никому не удавалось перейти на ту сторону, в Баварию.

Теперь Жачек знал, что нужно делать. Он оставил тех двоих и последовал за отставшим нарушителем в сторону Черной топи. Пограничник прекрасно, как в погожий день, ориентировался на местности, где произошло столкновение: скала у дороги, затем склон от нее к Хамрскому ручью шириной около пяти метров и, наконец, справа Черный ручей, который вбирал в себя воды с Черного болота. В этом направлении он преследовал нарушителя, спотыкаясь на каждом шагу. Некоторое время шаги убегающего раздавались совсем близко.

— Стой! — И Жачек наугад послал вдогонку беглецу новую автоматную очередь.

В ответ прозвучали два выстрела. В шуме ручья разгоряченный пограничник различал теперь еще один звук: стук старого бретшнейдерова мельничного колеса. Близость этого дряхлого строения, покинутого вскоре после первых майских дней 1945 года, означала, что уже начинается трясина. И действительно, пробежав еще несколько десятков метров к границе, Жачек почувствовал, как почва стала пружинить под ногами. Нарушитель обогнул старую мельницу.

«Не уйдешь», — подумал пограничник и невольно замедлил бег, чувствуя, как колышется под ним почва. Во тьме все еще раздавались чавкающие звуки шагов убегающего. Жачек приостановился и послал ему вслед короткую очередь. Когда все успокоилось, он снова услышал удаляющийся шум шагов и бросился вперед. «Ах ты проходимец, я вытащу тебя оттуда, как крысу!» На мгновение он даже забыл о страхе перед трясиной. Вода доходила ему только до щиколоток, и вдруг он провалился по колено. Шаги, однако, не смолкали.

— Стой! — неистово закричал Жачек. — Утонешь, болван!

Ответа не последовало. Пограничник с трудом пробирался вперед. Ноги разъезжались в разные стороны. Жачек несколько раз падал. Нарушитель должен быть где-то здесь! До Жачека вновь донеслись быстрые чавкающие звуки — шаги удалялись.

— Стой! — в бессильной злобе снова крикнул Жачек. Он зажег фонарь и лучом стал быстро ощупывать каждую пядь земли впереди себя, каждую низкорослую березку и кустик.

«Ничего. Абсолютно ничего! Как сквозь землю провалился! — с горечью подумал Жачек. — Может, его засосало в трясине?» И в эту же минуту он провалился по пояс. Сердце сжалось. Как отсюда выбраться? Жачек уже не думал о беглеце, который находился где-то здесь, рядом. Он боролся с опасностью, стремясь выбраться на берег. Понемногу, сантиметр за сантиметром, он вылезал из трясины на твердую почву. Наконец это ему удалось. Стоя по щиколотку в трясине, он с трудом переводил дыхание и вдруг замер. Со стороны дороги к нему бежали двое мужчин. Он слышал их приближающиеся шаги. Жачек бросился на землю. Сколько у него еще патронов? Кто эти двое? Возвращаются нарушители? Очевидно, они хотят его здесь накрыть. Внезапно из темноты вырвались два луча карманных фонарей. Жачек мгновенно все понял и закричал:

— Не стреляйте, ребята! Это я, Жачек!

Это были пограничники Медек и Вироубал — дозор Кота, который этой ночью контролировал равнину Хамры — Лады.

— Что ты делаешь здесь, в болоте? — спросил Вироубал.

— Лечусь от ревматизма, — мрачно пробурчал Жачек. — Ротозеи.

Все уже изрядно выпили. Кларнет Берана разносил веселые звуки по комнате. Ему нежно вторила скрипка Витека. Труба Цыганека подпевала мелодии. Смуглое лицо играющего побагровело. Буришка был бледнее обычного. Пограничники доиграли танцевальную мелодию, но не дали инструментам отдохнуть. Первой залилась труба Цыганека, остальные сразу же подхватили новую мелодию. Это была советская песня первых послевоенных лет, на мотив которой Витек сложил новые слова:

Это были простые куплеты, но пограничники пели их с чувством. Их огрубевшие голоса смягчились. Ведь это был их собственный гимн, гимн хамрских пограничников, сложенный ими же. Мелодия захватила поющих, а правдивые слова шли из глубины души. В песне не было слов об окоченевших пальцах, о недосыпании, бесконечных дозорах и о женах, которые где-то далеко. В ней не говорилось об этом, но пограничники знали: именно это скрывается за простыми и ясными словами.