Мэри вздохнула и негромко окликнула Егора. Она не ждала от него ответа, просто не хотела его напугать своим визитом. Хотя… никто и никогда не замечал за ним хоть какой-нибудь реакции. Ему приносили еду и воду и выводили погреться под солнечными лучами раз месяц. Для него внутри проходил всего лишь день, а для остальных – несколько дней, а иногда и месяцев. Раньше он говорил что-то, выученное в далеком детстве, до перехода. Сейчас Хранитель пещеры молчал.

Мэри вошла в пещеру. Тусклый свет, просачивающийся снаружи, освещал ее стены, в глубине темнела фигура Хранителя. Мэри осторожно подошла к нему и села рядом. Она уставилась на стену, на которую смотрел Егор, затем повернула голову и увидела, что тот сидит с закрытыми глазами.

Он заметно иссох и постарел. Седые волосы клочьями отвалились и усеяли его спину. Тело застыло в привычной позе; казалось, что он дышит один раз в минуту. Мэри с интересом рассматривала Егора: прямую спину, плечи. Длинные пальцы его ног с отросшими светлыми ногтями слегка дрогнули: Хранитель, кажется, почувствовал ее любопытство.

Мэри смутилась, закрыла глаза. Снаружи доносился нарастающий гул, буря неукротимо наступала. Скорее всего, в поселении закрыли ставни и двери, приготовившись переждать стихию.

Мэри клонило в сон, она опустила голову вниз и ненадолго задремала. Из забытья ее вывел резкий окрик:

– Мэри! Очнись!

– Кто это?

Мэри открыла глаза, испуганно озираясь. Егор едва ухмыльнулся самым уголком губ.

– Иди домой, поговори с родителями. – Голос затих. Он казался таким знакомым.

По коже ее побежали непрошеные мурашки, и Мэри поежилась. Она повернулась к Егору и внимательно посмотрела ему в лицо. Он сильно похудел, глубокие морщины легли на его лицо. Она аккуратно стряхнула его выпавшие седые волосы. Он не пошевелился, продолжая сидеть в позе лотоса.

– Ты знаешь, кто говорит со мной?

Мэри не ожидала, что Егор ответит, потому двинулась к выходу. Выглянув наружу, она увидела, что пришло межсезонье и по розовым молодым листочкам пляшет весенний прохладный дождик. Сезон цветения, обрадовалась она.

В спину проскрипел голос:

– Иди спроси, где спит твоя настоящая мать.

Мэри замерла. Вспомнилось, как взрослые шептались, что если он начнет говорить, то и конец времен пришел. Но она так и не смогла добиться от них, что это могло обозначать.

Мэри бросилась со всех ног вниз. Подходя к деревне, услышала душераздирающий крик, словно резали по живому.

– Мама!.. – задохнулась она от ужаса.

Вбежав в хижину, она столкнулась с отцом. Его потемневшее лицо с запавшими глазами выдавало бессонную ночь. В руках он держал комок окровавленных тряпок. На вопросительный взгляд Мэри угрюмо покачал головой.

Она отодвинулась, пропуская его. Опять не вышло. Младенцы рождались мертвыми или недоношенными. Значит… она пробыла несколько месяцев в пещере.

Мэри вошла в хижину. Мать повернула к ней обескровленное лицо. Под светом огня из очага оно казалось восковым, натянутым на кости черепа.

– Мама… – Мэри села возле нее. Она взяла лоскут ткани и намочила в лоханке с водой, стоявшей у изголовья.

– Хорошо, что ты спряталась в пещере. Буря уничтожила почти все посевы, – прошептала мать.

– Пришел сезон цветения. Не будет голода, – успокоила ее Мэри и незаметно утерла выступившие слезы.

– У меня опять не получилось… – прошелестела мать еле слышно.

– Это же не важно, у тебя есть я…

– Об этом и стоит поговорить.

– Я знаю. Расскажи, какая она.

– Ты знаешь? – Мать устало прикрыла глаза.

– Я начала слышать ее.

– Вот ведь… ты в детстве ее слышала, а потом утратила эту способность. – Мать попыталась привстать и застонала.

Мэри помогла ей принять удобное положение.

– Егор сказал, – со вздохом призналась Мэри.

Мать расширила глаза.

– Что он сказал? – В проеме появился отец. Высокий, широкоплечий, он, словно крепкий дуб, разросся, налился силой. С возрастом черты его лица стали грубее, а глаза больше. Темная с проседью борода делала его старше.

– Сказал, что у меня есть настоящая мать.

– Значит, время пришло, – вздохнул отец. – Не только мать, отцом тоже был не я… Мы воспитывали тебя с рождения.

После разговора с родителями Мэри долго сидела в ночи у костра, помешивая густую похлебку из песчаного кроля. Сильный запах трав и цветущих персиков будоражил воображение. Мир, который она знала, навсегда исчез, все было обманом. Ее родители – ненастоящие. Но они любят ее, переживают. Но почему скрывали это так долго…

Мэри окончательно запуталась. Ей было жаль измученную неудачными беременностями мать, отца, который знал и помнил столько, что порою говорил на непонятных языках во сне. И она решила с пристрастием расспросить Ричарда.

Дядюшка вечно пропадал в своей лаборатории. Он долгие годы откапывал засыпанный бункер и никого туда не пускал. Он вечно бормотал себе что-то под нос, иногда пел дурацкие песни заплетающимся языком. Мать в шутку звала его «наш торчок-гений».

Во время разговора с родителями впервые прозвучало имя Тимур. Отец многозначительно посматривал на мать, а она закатывала глаза. Мэри на секунду казалось, что они ее ровесники, испуганные подростки, которых застукали. Получалось, что ее назвали в честь настоящей матери, которая погибла при ее рождении, как и настоящий отец. Мэри силилась представить, каким он был, что их связывало с Мэри-матерью. Видя, насколько тяжел этот разговор для них всех, она решила перестать мучить родителей, но не удержалась и спросила:

– Мам, ты же слышишь меня?

В ответ ухнула горлица, заливисто закричала чайка, парящая над морем. Ветер запел ночную колыбельную, перебирая высокую траву, растущую на соседнем лугу. Мать не ответила.

Мэри вздохнула:

– А я тебя – да…

Снилось, что он идет вдоль морского берега, вдалеке раздается долгий протяжный пароходный гудок. Кит всматривался в темнеющий горизонт, в заходящее солнце, ныряющее прямо в море. Окрасив последним лучом волну в багрянец, вечер потух. Жаркое дыхание вырывалось с хрипом. Кит хотел нырнуть в прохладную воду с головой, но она почему-то обдала жаром, окончательно заставив задыхаться. Длинный гудок снова разнесся над поверхностью воды. Громче, еще сильнее…

Кит проснулся. Дверь сотрясалась от ударов.

– Оверлорд! Оверлорд! – кричала Клэр: она запаниковала, услышав из-за двери стоны Кита. Сервисы не работали, вскрыть дверь самостоятельно она не могла. А когда в подъезде потух свет, услышала, как тяжелой поступью кто-то огромный и молчаливый начал подниматься вверх. Ее затрясло, поэтому она заорала так, что связки зазвенели в самом верхнем «ми».

Кит, шатаясь, подошел к двери, посмотрел в глазок и открыл дверь. Клэр, оттолкнув его, ворвалась в квартиру и согнулась пополам. Отдышавшись, посмотрела на Кита:

– Вы Оверлорд?

– Типа того… а что?

– Я принесла лекарства. Я Клэр. Анечка тринадцать сорок четыре.

– Ясно… – Кит не знал, что сказать в такой ситуации.

Его так мутило, что он опустился прямо на пол, не в силах стоять на ногах. Клэр потрогала его лоб и присвистнула:

– Вы действительно больны!

Но Кит уже проваливался в черную воронку безвременья, устав цепляться сознанием за реальность… Из последних сил он прошептал:

– Комп… не трогай…

Следующие несколько дней Клэр ухаживала за Китом. Она обтирала его влажными салфетками, совершенно бесцеремонно рассмотрев со всех сторон, навела порядок в квартире, несколько раз вылезла на улицу за припасами.

В том, что начался апокалипсис, она не сомневалась, поскольку мародеры грабили магазины, брошенные автомобили с открытыми дверцами стояли там и тут. Вместо мэрии зияла огромная яма, интернета не было.

Пока Кит спал, Клэр натащила бутылок с водой, консервов, несколько аптечек из машин. Она даже немного кайфовала от того, что спасает самого Оверлорда. Влюбившись однажды в его манеру управлять кланом, она теперь полностью отдалась этому чувству, увидев его вживую.