Было заметно, что Лариса всерьез занималась своим весом. Да и весь ее вид говорил: «Ну вот, могу же, когда захочу».

– Результаты отличные. Руки и бедра вообще не требуют никакого вмешательства. Вы ― молодец.

– Спасибо, конечно, но это заслуга мамы. Она так на меня влияла, переехала даже ко мне, чтобы цветную капусту готовить. Знаете, какая у меня мама? Ей 78, а все кавалеры какие-то вокруг вьются. Она до сих пор преподает французский и танцует фламенко. Не то что я. Руки – да, похудели, бедра тоже вроде ничего. Я еще обертывания делала, чтобы кожа сокращалась. Теперь я ― один сплошной живот. Ужас какой-то.

– Напротив, никакого ужаса. С животом мы справимся. Потребуется липосакция боковых зон, поясницы. Ну и абдоминопластика, о которой вы и так всё знаете. ― Я сел писать план операции, а Лариса ушла за ширму одеваться.

Очень скоро мы с Ларисой встретились в операционной.

Редко, но бывает, что перед операциями женщины ловят предобморочное состояние. В этот момент важно поймать их самих и не дать потерять сознание от страха.

Перед тем как помыться, я зашел в операционную еще раз – проверить самочувствие Ларисы. Все было готово, пациентка, уже обработанная, лежала на столе. Она была еще не под наркозом.

– Артем Владимирович. ― Голос Ларисы сильно дрожал. Наверное, этот голос не дрожит на совещаниях или при решении жизненных проблем, у нее, вероятно, все всегда продумано до мелочей. Но здесь и сейчас она в уязвимом состоянии. Очень уязвимом. И ей нужна моя поддержка. ― Вы не могли бы меня за руку взять?

Я много раз видел эту сцену в фильмах: чуткий врач держит пациента за руку. Много раз видел, но целенаправленно никогда не делал так сам, считая это наигранным. Но что-то во взгляде Ларисы говорило, что ей это действительно нужно. Я подошел, наклонился, взял ее за руку и уверенно сказал:

– Все будет в порядке. Сейчас вы уснете, а проснетесь уже в новом теле.

По тому, как пациентка сжала мою руку, я понял, что поступаю правильно.

Во время операции я включаю музыку. Прямо в операционной. Под свое настроение, хотя музыкальные вкусы операционной бригады я тоже всегда учитываю. Звуки наполняют пространство каким-то особым ощущением и объединяют нас всех ― меня, операционную и санитарную сестер, анестезиолога и его ассистента ― одним порывом, настроением, мелодией.

Заканчивая эту операцию, я подпевал песне:

«Впереди темно и страшно, я сильней своей тревоги».

Операция прошла успешно. Через час я зашел в палату Ларисы.

– Как вы себя чувствуете? ― спросил я.

– Пока ничего не болит, даже удивительно, ― ответила пациентка, она ощупывала свой уже не такой большой живот под одеялом. ― Спасибо, доктор. Я уже не бронтозавр. Очень страшно, что сейчас сильно заболит.

– Не заболит, Лариса, мы умеем предупреждать боль. Сейчас вам сделают укол, а когда вы снова проснетесь и почувствуете, что опять заболело, нажмите на кнопку, вот здесь. Придет медсестра и еще раз обезболит. А я навещу вас завтра. Но, если что, я на связи, в любое время.

На следующий день Лариса самостоятельно пришла на перевязку.

– Доброе утро. Как болевые ощущения?

– Болит, ― ответила пациентка. В ее голосе ясно читалось «Так я и знала».

– Насколько сильно болит? Оцените боль по шкале от одного до 10. При этом один ― не болит совсем, а 10 ― болит так, что хочется умереть. ― По лицу Ларисы я понял, что она отнеслась к моему вопросу очень серьезно.

– Где-то на пять, ― ответила она, хорошенько подумав и как бы мысленно просканировав все зоны вмешательства. ― Ну надо же. И правда, не так страшен черт, как его малюют.

– Вот видите, все не так ужасно. С болью можно работать. Она же у нас в голове. Можно приготовить себя к тому, что в какой-то момент будет больно, но это не смертельно. Чтобы это не было неожиданностью для организма. Знаете, однажды мне зашивали порезанный палец. Без анестезии. Я был готов к дикой боли. Но ощущения оказались совсем не такими сильными. Правда, я страшно вспотел, такая вот реакция организма.

– А знаете, Артем Владимирович, я вдруг поняла, что сейчас вроде уже боюсь боли меньше.

Я улыбнулся ей, а она продолжила:

– Это так поразительно. Только ради этого стоило прооперироваться. ― Ларисе и не верилось, что она так изменилась.

Накануне выписки я снова навестил Ларису в палате.

– Как вы?

– Хорошо, спасибо. ― Пациентка села. ― Знаете, Артем Владимирович, я, пока здесь лежала, очень много думала. Не о боли, сейчас уже все совсем хорошо. Я думала о том, как довела себя до состояния бронтозавра. Ведь я же прекрасно отдавала себе отчет в том, что лишний вес до добра не доводит, что это огромная нагрузка на суставы, сосуды и на все остальное. Я чувствовала, что меня разносит все больше. Но продолжала есть и мало двигаться. Сидела на работе, потом в машине, потом дома. Мне казалось, что с силой воли у меня все хорошо ― захочу и похудею.

– Ну судя по тому, как много вы сбросили, с силой воли у вас и правда проблем нет, ― похвалил я Ларису.

– Так силу воли я активировала после первой консультации у вас. Как будто тумблер переключила. Осознала, что дошла до края. Почему я не сделала этого раньше, вот дура.

– Не стоит сейчас об этом думать. Операция прошла хорошо, а это самое главное. ― Мне было как-то неловко от откровений Ларисы.

– Спасибо вам гигантское, ― Лариса улыбнулась. ― Мне кажется, обратно в бронтозавры у меня дороги нет. Слишком много усилий вложено в то, как я теперь выгляжу.

Сейчас и множество других раз я замечал, как меняются женщины, которые сделали пластическую операцию. Меняются не только контуры и размеры их тела ― вслед за внешностью преображается что-то внутри. И вот это ― самое ценное.

Плейлист доктора

― Мы из тебя будем делать хирурга по бразильской системе, ― по-доброму хмыкнул главврач, когда я узнал, что мне предстоит вести прием в амбулатории поселковой районной больницы. Перед глазами живо встала та серия из «Ералаша», когда пацана учили быть вратарем, поставив самодельные футбольные ворота из покрышек перед стеклянной витриной во всю стену. Отбивай как хочешь ― другого варианта нет.

И мне приходилось отбивать. А что еще делать?

Специфику районной амбулатории хорошо отражает детский стишок: «Приходи ко мне лечиться и корова, и волчица, и жучок, и паучок, и медведица». К хирургу на прием тоже приходили и взрослые, и дети, а разброс диагнозов был огромен: от больной пятки до онкологии.

А еще в нашем большом поселке городского типа все друг друга знали, а врачи ЦРБ всегда были будто бы на виду. Информация по поселку распространялась с огромной скоростью. Новому врачу достаточно было один-два раза проколоться ― поставить ложный диагноз или назначить неэффективное лечение, ― и все, отметка «неграмотный» приклеивалась намертво. Стеклянная витрина за его спиной разлеталась вдребезги.

На второй неделе моей работы в стационаре скорая привезла женщину с диагностированным вывихом плеча. Я знал, как его вправлять. Перед мысленным взором всплыла глава учебника, рассказывающая, как устранить эту патологию. Но был маленький нюанс: я не только никогда не вправлял плечо сам, но даже не видел, как это делают другие, более опытные врачи. Я понимал, что можно позвать старших коллег, но тогда о каком моем авторитете может идти речь?

Я принял решение действовать самостоятельно. Вышел из перевязочной, полистал учебник и вернулся с уверенным лицом, на котором читалось: «Я вправлял подобные вывихи тысячу раз». Так как я был новым доктором, пациентка видела меня впервые. В ее глазах я не встретил ни страха, ни сомнения в моей компетентности. Тем не менее я волновался, хотя виду не подавал. Шаг за шагом выполнил всю манипуляцию из четырех этапов. Уже на втором почувствовал, что плечевой сустав встал на место. Пациентка вздохнула с облегчением. Я завершил процедуру, втайне гордясь собой.